Почти год назад абсурд уголовного преследования за картинки в соцсетях стал настолько очевиден, что в России частично декриминализовали статью 282 об экстремизме. Это казалось историческим моментом — старые приговоры стали пересматривать, дела — закрывать, люди остались на свободе. Однако сейчас эксперты вынуждены констатировать: судебная практика в России по-прежнему идет вразрез с ее обязательствами перед международным сообществом соблюдать права человека и свободу слова. Людей по-прежнему преследуют из-за текстов и комментариев в соцсетях или СМИ, но уже по другим статьям. Так, журналистку Светлану Прокопьеву подозревают в оправдании терроризма после взрыва в здании ФСБ в Архангельске. Корреспондент «Ленты.ру» Сергей Лютых побывал в Пскове, где живет Светлана, и попробовал разобраться, за что ей грозит семь лет тюрьмы.
Год назад 17-летний студент Архангельского техникума Михаил Жлобицкий совершил самоподрыв на входе в здание регионального управления ФСБ. В результате погиб сам смертник, еще трое сотрудников спецслужбы получили ранения. Эта трагедия потрясла всю страну, многие обратили внимание, что атаку назвали терактом, а не, например, самоубийством, совершенным общественно опасным способом.
Выходит, следователи признали, что на преступления молодой человек пошел из-за своих политических взглядов экстремистского характера. Парень считал себя анархо-коммунистом и перед смертью обвинил ФСБ в фабрикации дел и пытках людей.
Одной из множества публикаций на эту тему стала колонка псковской журналистки Светланы Прокопьевой. Она как дипломированный историк сравнила произошедшее в Архангельске с акциями народовольцев в XIX веке и возложила ответственность на систему за то, что у здорового юноши в формально демократической стране сформировалось мироощущение человека, живущего будто бы при абсолютной монархии.
Через некоторое время материал был снят по требованию Роскомнадзора, а в феврале 2019 года из-за одной этой публикации в отношении Прокопьевой возбудили уголовное дело об оправдании терроризма. В настоящее время журналистка включена в реестр экстремистов, ее банковские счета арестованы. Прокопьева дала подписку о невыезде и о неразглашении информации, полученной в ходе расследования. Журналистке грозит до семи лет лишения свободы.
Всего же из-за постов, написанных в связи с архангельским взрывом, по всей стране было возбуждено не менее 10 уголовных дел об оправдании терроризма. Их фигурантами стали как молодые, так и пожилые люди. За основу обвинения, как правило, бралась конкретная фраза, которая, например, могла быть истолкована как оскорбление ФСБ.
В деле Светланы Прокопьевой такой конкретной фразы обвинение не приводит.
Пятиэтажка, в которой живет Света Прокопьева со своим мужем Аленом и двумя кошками, стоит стенка к стенке со зданием штаба знаменитой своими элитностью и секретностью Псковской дивизии ВДВ. На улице почти всегда — один или несколько военных уазиков, на которых командиры десантных подразделений приезжают на доклад к начальству. Офицеры, расстегнув пуговицы форменной одежды, курят прямо возле входа. Солдаты, которые их привезли, ковыряются в смартфонах, несмотря на запреты Минобороны.
Вряд ли кто-то из них задумывается, что через стенку от них живет экстремистка, которой официально запрещено пользоваться любыми банковскими услугами и покидать город без разрешения следователя.
Двор у хрущевки тоже необычный. В нем вместо детской площадки или клумбы из старой шины — красивый старинный храм, коих в Пскове много. Рядом с ним пятиэтажка, фасад которой красили год назад, представляется каким-то совсем уж временным сооружением.
В подъезде меняют трубы отопления. Жильцы спасаются от октябрьского холода личными электрическими радиаторами.
Стены лестничных пролетов украшены плакатами с социальной рекламой. На одном из таких, прямо рядом с квартирой Прокопьевых, женщина держит на руках улыбающегося малыша. Над картинкой лозунг: «Трезвость родителей — лучший пример для детей!»
Плакат явно несколько раз пытались сорвать, но не удалось, и его потихоньку обдирают по углам.
У Светы и Алена детей нет. Проблем с алкоголем тоже. «Мы все тут в этой квартире социопаты, включая кошек», — шутит Света. Она имеет в виду, что никто здесь не привык быть публичным человеком и нисколько этого не желает. Среди «пишущих» журналистов, в отличие от телевизионщиков, такое не редкость.
Прокопьева аккуратно подходит к тому, чем занимается по работе, — к работе со словом. Вот, к примеру, выдержка из опубликованной ее газетой «Псковская губерния» статьи по одной из самых болезненных тем августа 2014 года.
«Мы были практически уверены в том, что не застанем в Выбутах никаких похорон. Тем самым мы могли бы доказать, что паника в интернете насчет "погибших псковских десантников" раздута в рамках информационной войны, а Минобороны РФ говорит чистую правду. Однако похороны были.
Что это доказывает? Ничего.
Нет никаких официальных подтверждений и того, что [десантник Леонид] Кичаткин когда-либо служил в ВДВ, в 76-й или какой-либо другой дивизии. Единственный факт, о котором можно говорить с уверенностью: проводить его в последний путь пришло очень много военнослужащих. Хотя опять-таки мы располагаем на этот счет лишь личным свидетельством двух человек».
Эта и несколько других публикаций Прокопьевой вошли в книгу «Россия и Украина. Дни затмения», представленную общественности в феврале 2019 года в столичном Сахаровском центре. В тот самый день, когда Света вернулась в Псков из Москвы, в дверь к журналистке постучались. К ней пришли с обыском. Так уж совпало.
По словам российских и иностранных правозащитников, термин «экстремизм» применяется в России шире, чем в Европе, из-за чего под юридический запрет порой попадает даже обычная критика власти, споры на исторические темы и кощунство — оскорбление святынь, главным образом — православных.
При этом международное право предписывает что-либо государствам лишь на основе данного ранее добровольного согласия, выраженного, к примеру, в форме ратификации той или иной конвенции. Никакого покушения на суверенитет, как любят рассуждать политики, тут нет. Все просто: подписал так исполняй.
В рамках борьбы с экстремизмом Европа однозначно выступает против призывов к геноциду, дискриминации, вражде или насилию. Исполняя обязательства в рамках соответствующей конвенции, Россия и ввела в 2006 году уголовную ответственность за оправдание терроризма (статья 205.2 Уголовного кодекса).
Многие годы эта статья применялась крайне редко. По словам адвоката центра «Агора» Дамира Гайнутдинова, с 2010 по 2015 год по ней осудили менее 30 человек. Однако затем число «оправдателей» терроризма резко возросло. Сейчас же она по сути становится заменой частично декриминализированной 282 статьи об экстремизме — как и по ней, за оправдание терроризма можно судить всего за одну фразу или картинку, опубликованную в соцсети.
Международное право действительно считает допустимым законодательно ограничивать так называемый «язык вражды», чтобы защищать права человека, его репутацию, здоровье и общественную нравственность, а также обеспечивать безопасность государства. Однако полностью запрещать или ограничивать «язык вражды» стране, желающей отстаивать свободу слова и совести, нельзя. Как и выделять особо защищенные от критики социальные группы — чиновников, полицейских.
Так называемый Рабатский план действий по запрету пропаганды ненависти, который активно применяют европейские суды, предлагает тест из шести пунктов, позволяющий отделить просто вредные мысли от тех, за которые человека нужно наказывать. Так, в первую очередь, необходимо оценивать контекст высказывания, то есть то, каким образом оно укладывается в историю конфликтов с участием группы, в адрес которой оно прозвучало.
Затем изучается личность предполагаемого экстремиста, занимает ли тот, к примеру, важную должность, является ли лидером какого-либо общественного движения.
Учитывается и прямое намерение оратора возбудить ненависть или склонить аудиторию к насилию, а еще — конкретное содержание текста, степень его публичности и, возможно, главное — вероятность или неотвратимость наступления последствий в виде проявления дискриминации или вражды.
Российский Верховный суд недавно выпустил рекомендации, в которых фактически содержатся отсылки к этим пунктам. Однако на практике они почти не исполняются, говорят юристы.
Света Прокопьева родилась и выросла в семье простых рабочих. В Пскове она живет с самого детства и уезжать не собирается.
«Я последняя почти из своих друзей-ровесников, кто еще остается здесь, — говорит она. — Почему? Я люблю Псков. Мне нравится здесь жить. Мне некомфортно там, где толпа, где приходится ежедневно часами стоять в пробках. В Пскове я обычная горожанка: хожу в кафе, езжу на дачу».
Мы со Светой идем в банк. Чтобы банально заплатить за квартиру, ей проходится заполнять специальные заявления. Это головная боль не только для нее, но и для оформляющей бумаги операционистки. Но женщина за стеклом не сердится.
«Как ваши дела? Суда еще не было?» — интересуется она. Похоже, что она не верит в то, что хрупкая девушка с уставшим взглядом напротив нее опасна для общества.
После школы Света Прокопьева все же пыталась покинуть малую родину, поступала на юрфак Санкт-Петербургского госуниверситета, но ее завалили на истории. Девушку это обстоятельство серьезно задело, ведь история для псковичей, живущих меж древних кремлевских стен и храмов, — едва ли не главный предмет, повод для гордости.
Хорошенько подготовившись, Прокопьева следующим летом поступила на наиболее престижный факультет Псковского государственного института (теперь это университет). На исторический, разумеется.
Радикальными политическими взглядами Прокопьева, по собственным словам, никогда не отличалась. «Мне нравились те перемены, которые происходили в стране: конституция, парламент, выборы. В этом отношении я совершенно олдскульный демократ», — рассуждает она.
Пока Светлана училась, в городе появилась независимая от городских или областных властей газета «Псковские губерния». Редакции не хватало достаточно смелых кадров. Тогдашний главный редактор, а теперь депутат областного заксобрания от «Яблока» Лев Шлосберг решил развесить объявления в институте. На одно из них и откликнулась Прокопьева.
«Она успешно сделала тестовые задания и стала сотрудником редакции. Это произошло сразу после выпуска из вуза, в 2002 году», — вспоминает он.
Публикацию Прокопьевой о молодом анархисте Жлобицком за этот год изучили вдоль и поперек, прошли десятки экспертиз и исследований. Авторы пришли к самым разным выводам. И этот факт уже сам по себе противоречит характерному для уголовного права требованию, что нарушение закона должно носить явный, недвусмысленный, понятный любому человеку характер.
«В России следователь и судья, которым предписывается дать юридическую оценку выводам, сделанным экспертом, часто просто переписывают его мотивированное мнение в дело, как некий установленный факт», — пояснил «Ленте.ру» источник в правоохранительных органах. По его словам, когда экспертов и экспертиз несколько, то в расчет обычно принимается лишь мнение того специалиста, которому экспертизу поручил следователь. Экспертизы, предоставляемые стороной защиты, часто просто не учитываются. Хотя по закону и те, и другие обладают одинаковой ценностью.
Первое исследование провели 19 ноября 2018 года во ФГУП «Главный радиочастотный центр» по требованию Роскомнадзора. Оно послужило основанием для вынесения предупреждения СМИ, опубликовавшему текст Прокопьевой (сперва он существовал только в виде аудиокомментария на радио).
«Признание логичности, обоснованности террористической деятельности и терроризма осуществляется в статье посредством утверждений о целесообразности действий террориста в современных условиях политической жизни России», — отметили эксперты.
В декабре 2018 года заместитель начальника следственного отдела СК по Пскову Сергей Мартынов назначил еще одну экспертизу.
«Отсутствие порицания теракта, приписывание террористу "высоких целей", "благородных мотивов", переложение на действующую власть вины за "суровые" методы борьбы за гражданские права создает в тексте позитивный образ террориста», — резюмирует один из сотрудников «Южного экспертного центра», проводившего экспертизу. Всего над текстом работали двое.
«Совершенный молодым человеком взрыв бомбы — поступок, который с нравственной, морально-правовой точки зрения не соответствует общественной норме, не вызывает у автора негативного отношения, возмущения», — говорится в тексте третьей экспертизы, порученной следствием Северо-Западному региональному центру судебной экспертизы Минюста в марте 2019 года.
Сторона защиты утверждает, что все это лишь общие размышления, тогда как в законе есть четкое определение оправдания терроризма как «признание идеологии и практики терроризма правильными и достойными подражания».
Ряд других экспертов, в том числе авторы методик, которыми пользуются для борьбы с экстремизмом сотрудники Минюста, пришли к выводу, что в тексте Прокопьевой ничего криминального нет. Наиболее авторитетное и полное исследование, подтверждающее ее невиновность, провели в Гильдии лингвистов-экспертов (ГЛЭДИС). Средства на эту работу были собраны с помощью краундфандинга.
«Я реально горжусь тем, что мой текст стал темой настоящей научной работы, — говорит обвиняемая. — Список литературы и понятийный аппарат в этом исследовании занимает места больше, чем само исследование в экспертизах, полученных следователями».
Местная молодежь называет Псков «постисторическим городом». Здесь в самом центре можно наткнуться на старинные дома, которые будто бы недавно пострадали от бомбежек либо стоят полуразрушенными еще со времен Великой Отечественной войны. Однако главная достопримечательность — Псковский кремль — содержится почти идеально. Вокруг него тщательно стригут газон.
Никакой декоммунизации в Пскове не было: названия улиц остаются советскими, на своих местах — памятники Ленину и Кирову.
На одном из домов — деревянном и покосившемся — памятная табличка. Здесь в XIX веке жила легендарная Софья Перовская, которая лично руководила террористической атакой на Александра II в Петербурге. Именно она дала сигнал народовольцам забросать его бомбами.
Дом охраняется государством. Правда, охраняется спустя рукава. У того, кто впервые зайдет внутрь с улицы, может закружиться голова: так сильно покосились стены. Однако дом все еще жилой. У входа — детская коляска. «Говорят, в течение года расселят, а потом устроят музей Перовской», — шутит один из жильцов.
Софья Перовская прожила здесь всего два года, в детстве. Здесь, в городе, она дружила с мальчиком Колей Муравьевым. Именно он многие годы спустя выступит в качестве гособвинителя и потребует для организаторши убийства императора Александра II смертной казни.
Возможно, именно ее персона может стать ключом к делу Прокопьевой. Точнее, не сама она, а отношение к ней и «Народной воле», существующее в головах псковских гособвинителей. Позитивное отношение, разумеется, как это и предписывалось советской исторической и политической науками.
Оттуда, возможно, и желание наказать журналистку, посмевшую сравнить с народовольцами (читай, «правильными террористами») нынешних анархистов. На это обращают внимание и эксперты.
«Само по себе сравнение с членами организации "Народная воля" и их террористической деятельностью объективно не может трактоваться как позитивная оценка характеризуемого таким сравнением лица или деяния», — говорится в исследовании ГЛЭДИС.
Эксперты поясняют: делать сравнение с народовольцами так, чтобы это сравнение было позитивным, может только тот читатель, который изначально положительно относился к «террористической деятельности народовольцев». Он может быть человеком, «вынесшим такую оценку из школьного курса истории, пройденного в советской школе» и «не давшим себе труда привести свое мировоззрение в соответствие требованиям действующего законодательства о противодействии терроризму».
Пока Света Прокопьева и Ален ждут развязки уголовного дела, они пытаются жить обычной жизнью. Стараются одну за другой решать бытовые проблемы.
Ален порывается на дачу, чтобы поработать, ни на что не отвлекаясь. Он — художник-дизайнер. Участок они со Светой купили всего за 20 тысяч рублей. Там стоит обычный вагончик. Печки нет. Радиатор в семье всего один — либо будет тепло в квартире, либо на даче. Ален уехал, но возвращается уже через два часа. Холодно.
«Как вы к фруктам относитесь?» — спрашивает Прокопьева. Старых знакомых она ни о чем не спрашивает, просто сует в руки пакеты с яблоками, которые собрали на даче. Пустым уйти от супругов шансов нет.
В одной из двух комнат квартиры журналистки стоят большие бутыли с яблочной брагой (будет сидр). Впереди долгая и темная северная зима.
С февраля Света была под обязательством о явке, теперь — под подпиской о невыезде. К счастью, за решетку в СИЗО ее сажать не стали. Она рассуждает, что если суд признает ее виновной в оправдании терроризма, могут ограничиться штрафом, но могут и посадить. О максимальном наказании — семи годах колонии — супруги стараются не думать. Живут, как сами говорят, в неизвестности, но заранее собранного чемоданчика с вещами для тюрьмы в квартире нет.
«Ну не заберут же они меня внезапно? Надо сохранять адекватность восприятия действительности», — говорит Света.
Она работает дома: редактирует поступающие от региональных корреспондентов тексты, помогает искать темы. Сама она тоже продолжает писать. Недавно разбиралась с проблемой газификации в одном из псковских поселков.
Света по-доброму ревнует к журналисту Ивану Голунову, в защиту которого прошедшим летом поднялась такая волна общественного негодования, что возбужденное в отношении него дело о незаконном обороте наркотиков рассыпалось, несмотря на все «железные доказательства», видео, как якобы он прячет что-то в сточной трубе, фото нарколаборатории у него в квартире. Удивительный исход в современной России.
В поддержку Прокопьевой же выступили в ОБСЕ, в «Репортерах без границ» и президентском совете по правам человека. Сотни коллег Светы подписали открытое письмо, некоторые из них выходят с одиночными пикетами. В самом Пскове проходил митинг, на который пришли несколько сотен человек.
На расследование дела, увы, это не повлияло. Пожалуй, самый главный эффект, который чувствует Света, это то, что стало полегче ее маме. Ей очень обидно за дочь, которую вдруг объявили экстремисткой-террористкой.