Мосгорсуд вынес решение по делу Дмитрия Лысаковского — бывшего командира подразделения воздушной разведки самопровозглашенной Донецкой народной республики и представителя ДНР в Международном уголовном суде при ООН. Экс-разведчик был фигурантом дела о попытке рейдерского захвата городской усадьбы Нарышкиных на Гоголевском бульваре в Москве. Расследование шло четыре года, и в итоге суд приговорил Лысаковского к шести годам лишения свободы за мошенничество, но с учетом времени, проведенного в СИЗО, его освободили в зале суда. О том, как один из главных разведчиков ДНР оказался за решеткой, с кем из известных людей он успел посидеть и какие нравы царят в столичных СИЗО, Дмитрий Лысаковский рассказал в эксклюзивном интервью «Ленте.ру».
«Лента.ру»: Как вы оказались в Донбассе?
Дмитрий Лысаковский: Я считал, что бездействовать в ситуации, когда на границе моей страны идет гражданская война, — это преступно. И поездка в Донбасс тогда, в 2014 году, была порывом души. При этом я поначалу приветствовал Майдан: режим Януковича к тому времени превратился в непонятную структуру. Однако то, во что Майдан потом превратился, стало полным отрицанием его же идеалов. Более того, я считаю, что если бы в 2014 году появился человек вроде нынешнего президента Украины Владимира Зеленского, то гражданской войны могло и не быть.
Вы там узнали о своем уголовном деле?
В мае 2015 года мне позвонил мой друг и бизнес-партнер Петр Чихун и сказал, что его вызывали на допрос по уголовному делу, связанному с особняком Нарышкина на Гоголевском бульваре. Как юрист я консультировал одного из собственников здания. От Петра я узнал, что следователь, ведущий это дело, и меня вызывает на допрос. Я в это время был уже в Луганске, у меня были регулярные выезды на боевые операции.
А летом 2015 года я решил выехать в Россию по делам на машине. Открыто, ни от кого не скрываясь. Я приехал сначала домой в Москву, потом съездил в Петербург, там я решил свои дела и вернулся в столицу. И только там, на вокзале, меня задержали. Меня отвезли в отдел Следственного комитета России (СКР) по Южному административному округу. Там я впервые ознакомился со своим делом, переночевал в ИВС, а затем меня заковали в наручники и повезли на суд.
А зачем наручники, если вы не сопротивлялись и сотрудничали со следствием?
«Браслеты» зачастую применяют не только для того, чтобы усмирить буйных. Их не так много. Наручники еще и играют роль средства психологического давления. Когда человека в них заковывают, он понимает, что он в помещении — единственный, у кого ограничена свобода. И начинает себя подсознательно сравнивать с другими и чувствовать себя ущербным, и уже слова следователя воспринимаются по-другому. Кто-то может даже морально сломаться и признать вину.
И вас арестовали?
В том-то и дело, что нет. После того как судья вынесла решение о моем домашнем аресте, конвоиры отвели меня в помещение суда для арестантов, потому что не знали (!!!), что в этой ситуации делать. Я просидел там до конца работы суда, так как полицейский конвой отказался меня вести назад в ИВС, ведь я формально был не под стражей. В суде остался лишь один пристав и полицейские. Они долго ругались между собой, не зная, куда меня девать. Я предложил им отпустить меня, сказав, что доеду до дома сам. Но полицейские не согласились. И вызвали наряд ППС из ближайшего отделения. Те также долго препирались, но в итоге отвезли меня в участок — было около 21:00.
Местный начальник впал в бешенство. Полицейские звонили в УФСИН, но там никто трубку не брал. В итоге я написал начальнику отделения расписку, что я доеду сам до дома. На следующее утро ко мне никто из сотрудников УФСИН не пришел. Я посмотрел адрес пенитенциарной инспекции в постановлении суда о домашнем аресте и отправился туда сам. Там мне сказали, что заниматься мной не могут, так как у них другие дела, и велели ждать инспектора.
Вернувшись домой, я действительно застал у дверей своей квартиры сотрудника УФСИН. Он дал мне странную коробочку с блоком питания. Предполагалось, что она помогала инспектору определить, где я нахожусь. Также с ее помощью я мог связаться с инспектором уголовно-исполнительной системы, вызвать скорую или полицию. Кроме того, он надел мне на ногу браслет, который должен контролировать мое местонахождение относительно этой самой коробочки.
И как все это работает?
Один раз, когда мне надо было явиться в суд, я попытался связаться с УФСИН и нажал кнопку вызова инспектора на этой коробочке: там даже лампочка какая-то замигала, но эффекта никакого не было — никто мне не ответил. В итоге я позвонил в УФСИН по мобильному (это запрещено правилами домашнего ареста — прим. «Ленты.ру»), где мне сказали, что документов о необходимости везти меня в суд у них нет, да и машин свободных для этого у них тоже нет. Поэтому мне разрешили доехать до Чертановского суда самостоятельно. Потом прошло заседание, домашний арест мне продлили, я снова доехал до места жительства на общественном транспорте. Коробочка так и не заработала, и я каждый раз связывался с УФСИН по телефону.
Получается, сбежать при желании было нетрудно?
Абсолютно. Без этой коробочки браслет не работает и не определяет твоего местоположения, так что бежать можно было вместе с ним. А еще его можно было просто срезать — он может и поднимет тревогу, но из-за неработающей коробки сигнал до УФСИН не дойдет. Но бежать я не собирался — хотел доказать в суде, что невиновен. И решение суда, признавшего меня виновным, я обязательно буду обжаловать дальше.
Так, как же вы оказались в СИЗО?
После продления домашнего ареста прокурор обратился в Мосгорсуд с требованием ужесточить мне меру пресечения — якобы она была слишком мягкой с самого начала. Что послужило поводом для этого, я так и не понял. Вероятно, причина была в том, чтобы вынудить меня дать признательные показания, чтобы у следователя было хоть что-то на меня. Так я стал арестантом. Меня отвели в помещение для арестантов в здании Мосгорсуда. Правозащитники туда не ходят.
Всего в главном суде Москвы 60 камер для арестантов, средний размер одной — метр в ширину и 1,5 метра в длину. Там нельзя лежать или стоять. Только сидеть — иначе человек не помещается. Можно сидеть на скамейке шириной метр, которая прикреплена к стенке. А перед арестантом — черная дверь. И вот так иногда приходится сидеть по шесть-семь часов. Более того, в таком помещении могут содержаться и трое, и даже четверо заключенных. Как-то раз в такое место засунули полного, весьма немолодого человека и еще троих, включая меня.
Потом меня проводили в автозак. Он, как правило, состоит из двух отсеков по 15 человек в каждом и двух узких шкафов 60 на 60 сантиметров для «особых» персонажей. Сидеть в этом транспортном средстве крайне трудно. Когда люди сидят напротив друг друга, одна из коленок каждого упирается соседу чуть ли не в пах. А в изолированном помещении возят либо больных, например, туберкулезом, либо бывших сотрудников правоохранительных органов.
Каковы первые впечатления от СИЗО?
Первым изолятором, в котором я оказался, была «Матросская Тишина». Меня поразило общее уныние: все как будто в старой воинской части — выкрашено одним цветом. Сотрудники УФСИН же в большинстве своем люди вполне вменяемые. Если с ними по-человечески разговариваешь, в ответ тоже можно получить вполне человеческое отношение. Также они понимают, что заключенный в их изоляторе может быть и на время. А вот они там как минимум до пенсии, так что кто там арестант — еще хорошенько подумать надо. Еще в изоляторе ощущается поддержка со стороны других арестантов, я это чувствовал очень четко.
А условия содержания насколько строги?
Надо отметить, что в СИЗО все сделано таким образом, чтобы максимально усложнить арестанту жизнь и облегчить следователю работу по делу. В СИЗО тебя лишают всякой информации: нельзя даже позвонить и узнать, как здоровье у мамы. Тебе литературу никакую нельзя почитать, пока ее не передадут, интернета нет. Ты в принципе лишен возможности пользоваться любыми благами, которыми пользовался до этого. Плюс режим содержания в СИЗО весьма жесткий. Для понимания: согласно приказу Минюста №189, в изоляторе арестанту не разрешено иметь никаких вещей, кроме разрешенных специальным перечнем. Это так называемый «Белый список».
В этом заключается одно из отличий СИЗО от колонии, где действует «Черный список» — то есть можно иметь все, кроме запрещенных предметов. А в СИЗО, допустим, если вам нужна иголка с ниткой, то ее выдают только по требованию. Но с момента подачи такой заявки в письменном виде до того, как ее дадут арестанту, он будет ходить с дыркой в носке. Там нельзя иметь нож, его выдают на полдня тем, кто хорошо себя ведет последние дни. Вообще, слово «изолятор» понимать следует буквально: человека изолируют. В том числе, изолируют друг от друга тех, кто обвиняется по одному и тому же делу. Правда, в реальности подельники могут запросто общаться.
Вы имеете в виду нелегальные каналы?
Все гораздо проще. Подельников собирают в общей камере-сборке, когда везут на суд. Это запрещено, однако данный запрет не соблюдается. После этого фигурантов одного дела везут в одном автозаке. Эта машина забирает из разных СИЗО всех, кого в этот день надо отвезти в конкретный суд. И пока автозак по московским пробкам доберется туда, подсудимые могут спокойно обсудить и свое дело, и еще три чужих.
Вы побывали в трех столичных СИЗО: «Матросская Тишина», «Водник» и «Медведь». Где условия лучше?
Трудно сказать. Каждый изолятор отличается, как каждая воинская часть. Где-то лучше одно, где-то другое. Самый яркий пример — телевизор. Когда вы изолированы от внешнего мира, он становится крайне полезен для поддержания психического здоровья. И часто бывает так, что сам телевизор в камере есть, а вот антенна для него — редкость. Тогда арестанты делают ее сами всевозможными способами. В первой камере, где я сидел, ее смастерили из двух кипятильников и тонкой пластиковой бутылки от соуса. Все это просунули через внутреннюю и внешнюю решетки наружу.
Что собой представляет тюремная библиотека? Что там можно взять?
Тюремные библиотеки стараниям арестантов становятся все более приличными. Многие из тех, кого после приговора отправляют в колонию, оставляют свои книги в СИЗО, чтоб не тащить их с собой на этап. Само СИЗО тоже работает над этим. В целом в тюремных библиотеках есть много интересного — но вот проблема с обучающими книгами была во всех трех СИЗО. На практике обзавестись такой литературой трудно. Например, передать мне учебники по иностранному языку было целой проблемой. Мне их привезли, но они должны были пройти цензуру, а цензор был калмыком. Если бы я изучал калмыцкий, он бы справился, но я-то учил немецкий и французский языки. Кроме того, в СИЗО запрещены обучающие пособия по медицине и психоанализу.
Говорят, что пребывание в СИЗО — дорогое удовольствие. Это так?
Не совсем. Для того, чтобы существовать на уровне выше среднего, в московских СИЗО нужно примерно 500 рублей в день. Но если у тебя нет денег, можно существовать вполне сносно и бесплатно. Для этого надо приносить пользу камере. Например, у нас был сокамерник в «Матросской Тишине» с боязнью пыли и грязи. Он добровольно драил камеру так, что к нам из УФСИН генералов водили смотреть, как пол блестит. Ему, конечно, давали всякие бонусы. Я же оказывал юридические консультации многим людям, писал жалобы и так далее. И в ответ тоже получал некоторые услуги. Например, за душ я не платил вообще. Ну и еще многое в СИЗО можно решить за сигареты. Это универсальная, старая и вполне конвертируемая валюта.
Что можно позволить себе за решеткой?
Например, в московских СИЗО есть спортзалы. Один поход туда в «Медведе» стоил 300-350 рублей. Там есть душ. Были среди арестантов такие, кто ходил туда, но не занимался спортом, а общался лишний раз с заключенными из других камер и мылся в душе. Заказывать еду можно, но только ты не сам это делаешь. Кто-то по твоей просьбе с воли заходит в интернет-магазин и на конкретные дни заказывает продукты и оплачивает с твоего счета. После этого тебе принесут твою еду, она будет вполне приемлемого качества. Раз в год на день рождения можно устроить себе праздник и тысяч на шесть накормить целую камеру. Можно также за деньги постирать белье.
Как обстоит дело с телефонной связью?
Конечно, она есть. Каждому хочется позвонить домой и узнать, как дела у его близких. Теоретически есть услуга платного звонка на заранее определенный номер. Выглядит это так: во время судебного заседания ты подаешь ходатайство, оно рассматривается только в следующем заседании, которое может быть и через пару недель. Потом ответ судьи отправляют в УФСИН. Там указан номер, на который я буду звонить, язык, на котором я буду общаться, и другие подробности. И дальше ФСИН определяет, когда я пойду звонить.
Но телефоны с «воли» в СИЗО проносят?
Зависит от места. Я сидел в спецблоке, там контроль гораздо жестче, личные досмотры и досмотры камеры происходят гораздо чаще. В «Матросской Тишине» я знал всего три камеры, у которых получилось обзавестись кнопочным мобильным телефоном. Обычно телефоны есть у арестантов, которые сотрудничают с операми СИЗО: их мобильные — это часть соглашения о сотрудничестве. Это очень удобный способ давления на человека, дескать, перестанешь стучать — отберем мобильник.
Кроме телефонов от оперов, есть еще возможность получить трубку за взятку. Это процветало, в частности, в «Воднике» при предыдущем руководстве СИЗО. Бывает, что кто-то проносит телефон для авторитетных людей из криминального мира. И они также могут дать позвонить. Ну и еще из запрещенных вещей, конечно, есть наркотики. В «Матросской Тишине» и в «Медведе» чуть ли не каждую неделю кто-то умирал от передоза. Это была норма жизни.
Как вы проводили тюремный досуг?
Например, за азартными играми. Их практиковали больше на общих корпусах — читать там не очень любят, зато любят карты. Но в спецблоке «Матросской Тишины» они не были в почете: в «дурака» играть скучно, а в преферанс мало кто умеет. Зато мы получали огромное удовольствие, играя в «мафию» — рубились в нее по 16 человек. Порой наши игры длились до пяти утра, а конвоиры следили за нами в смотровую щель и чуть ли не подсказывали. А еще меня донимали нарды с постоянным стуком, из-за которого сосредоточиться было невозможно.
Еще один вид досуга в СИЗО — создание всяких бытовых приборов: от скатерти на стол до шторки для отхожего места и четок-болтух из зубных щеток. Лампадка из подсолнечного масла у нас становилась плитой, а кастрюли превращались в сковородки, если у них при помощи бритвы отпилить борта. Но главной ценностью в СИЗО всегда был самогонный аппарат. Его делают так, чтобы можно было быстро собрать и разобрать, причем он ни в коем случае не должен давать запах.
С кем из известных людей вы познакомились в СИЗО?
Их было немало. К примеру, в «Матросской Тишине», где меня постоянно переводили из камеры в камеру, мне довелось сидеть с Дмитрием Амунцем, бывшим замминистра культуры. Он не молодой, но с мальчишеским задором в глазах, поразил меня стойкостью характера: «Я докажу, смогу убедить всех, что невиновен». Кроме того, я долго соседствовал с Виктором Юдаевым, бывшем замминистра здравоохранения Московской области. Это заслуженный врач-гинеколог, у него десять тысяч принятых родов. Его обвиняли в получении взятки дисконтной картой ГУМа.
Был со мной в камере и начальник производства авиационно-технической базы президентского авиаотряда Александр Рейхтман. Кроме того, я познакомился с топ-менеджером «Меркурия» Александром Поляковым — крупнейшим специалистом в области связи в космической сфере. Его компания была одним из главных поставщиков «Роскосмоса». После приговора Полякова отправили в Рязанскую область. Сначала он там делал коробочки для пластилина, но потом его послали выращивать огурцы. Дело в том, что коробочки состояли из ящичков и крышек для них. И когда выяснилось, что заготовок для крышечек оказалось больше, Полякова отправили заниматься огурцами.
Получается, вас окружали интеллигентные люди.
Да, у нас был еще Сергей Островский, главный проектировщик космодрома «Восточный». Это замечательный дядька, который болел за свое дело и даже из тюрьмы, на нарах писал письмо о каком-то дефекте где-то на космодроме, который потом нашли. Его обвиняли в том, что он украл деньги на строительство стартового стола под «Ангару». Его расчеты отказались приобщить к делу, мотивируя тем, что он их нарисовал на коленке в камере. Это ни разу не школьный экзамен, на минуточку, но никого это не заинтересовало.
Еще можно вспомнить бизнесменов Дмитрия Бушманова и Алексея Эккерта. Со вторым я сидел на соседних шконках. Они выиграли тендер Минобороны на строительство арктических военных баз на острове Врангеля. Им вменялось в вину, что все документы они подделали, а на деле ничего построено не было. При этом следователь даже не съездил туда.
С «элитой» арестантов ситуация ясна. А кто составляет большую часть контингента СИЗО?
Я сидел в спецблоках, там публика в основном интеллигентная. Туда, как правило, сажают людей, которые обвиняются в ненасильственных преступлениях, среди них безусловные лидеры — это мошенничество, а также взятки. В общий корпус запихивают всех подряд, в том числе и бомжей, которым надо где-то перезимовать. В «Матросской Тишине» на общем блоке есть, по-моему, четыре камеры чуть ли не с земляным полом — я не знаю, как там люди зимой сидят. Вообще, в общих корпусах самое популярное — это кражи, грабежи и разбои, а также преступления, связанные с наркотиками. Кроме того, по моим наблюдениям, в насильственных преступлениях обвиняются примерно 70 процентов всех арестантов СИЗО.
Вы с какого-то момента стали защищать себя без адвоката. Насколько это эффективно? Или защитник все же нужен?
Надо понимать, зачем в принципе нужен адвокат. Во-первых, это «ноги» в СИЗО. Он может принести тебе что-то: нужные документы, книги, личные вещи. Скажем, леску — белье повесить, ведь этого в камере не предусмотрено. Во-вторых, адвокат может дать тебе трезвый взгляд на некоторые обстоятельства дела, которые ты можешь и не заметить. Ни один стоматолог сам себе зубы не лечит. Но в некоторых случаях адвокат может навредить больше, чем принести пользы.
Поэтому нужно изучать свое дело. Нормальная практика — это когда подсудимый свое дело знает лучше защитника. А вот дать делу правильную оценку сможет только хороший адвокат. Теоретически он может сотворить любое чудо, если ты сделаешь за него всю работу: вникнешь во все, сам обдумаешь, почитаешь нужные книжки, а потом обсудишь все с адвокатом. А вот полностью полагаться на защитника нельзя.
Вы не боитесь, что из-за вашего участия в боевых действиях последуют какие-либо санкции?
Я не склонен переоценивать свою роль в войне. К тому же на моих руках нет крови мирных жителей и военнопленных. Я действовал против откровенно карательных подразделений (вроде батальона «Торнадо»), которые сама Украина позже признала экстремистскими формированиями. Кстати, я как разведчик прекрасно знаю о военных преступлениях, которые совершали некоторые подразделения противоборствующей стороны.
Чем вы планируете заниматься дальше?
Я буду продолжать заниматься юриспруденцией и защищать права предпринимателей, помогать им. Дело в том, что, когда бизнесмен у нас отправляется в СИЗО, у него отбирают бизнес; нередко это становится одной из целей его посадки. И я хочу помогать людям с возвратом их активов или бизнеса — причем делать это вместе с моими «коллегами по несчастью». Если бизнесмена привлекут к уголовной ответственности незаконно, мы, скажем, пойдем в ЕСПЧ и после положительного для нашего клиента решения будем добиваться возврата тех активов, которые у него незаконно отобрали.