Преподаватель исторического факультета Санкт-Петербургского государственного университета (СПбГУ), доцент Олег Соколов убил и расчленил свою бывшую студентку, с которой встречался на протяжении пяти лет. Его задержали 9 ноября, когда он пытался утопить отрезанные руки жертвы в Мойке. Позже стало известно, что для преподавателей СПбГУ харассмент и романы со студентками — скорее правило, чем нечто из ряда вон выходящее. Бывший преподаватель убитой аспирантки Павел Кротов признался, что женился на студентках трижды и считает такие отношения нормальными и даже приемлемыми в среде «высокообразованных людей». «Было нормой слышать от известного специалиста по петровской эпохе, что чем глубже вырез на экзамене, тем выше оценка», — написала бывшая студентка вуза в Facebook. Первым в России движением, открыто выступившим за права студенток, стала инициативная группа учащихся Национального исследовательского университета Высшая школа экономики (НИУ ВШЭ). Его создательница — активистка, гендерная исследовательница и основательница проекта «Высшая школа равноправия» Александра Алексеева рассказала «Ленте.ру» о сексизме преподавателей и защите от их домогательств, о запрещении конкурсов красоты и о том, как объяснить, что «женщина — не табуретка», и к чему это может привести. «Лента.ру» повторно публикует ее интервью.
«Лента.ру»: О том, что в ВШЭ есть инициативная группа студентов, многие узнали после скандала в 2017 году, когда дискуссия о прекращении проведения конкурсов красоты в вузах вышла за пределы университета. До сих пор не всем понятно, почему эти конкурсы нужно запрещать и что это изменит.
Александра Алексеева: А почему нужно запретить рабство? Конкурсы красоты имеют весьма определенную историю: сексизм, объективация, эксплуатация, расизм, евгеника — список можно продолжать. Чем отличается новый формат конкурса красоты от старого доброго демонстрирования качества зубов? Тем, что зубы и ноги оцениваются не по отдельности, а в совокупности? Чудесный прогресс, ничего не скажешь.
Разумеется, я утрирую, но сколько бы организаторы конкурсов красоты ни говорили о том, что внешность там не на первом месте, — просто посмотрите на участниц. Можно называть сковородку апельсином, но она от этого не перестанет быть сковородкой.
Это сказывается на студентках: о какой добровольности мы можем говорить в патриархальном обществе, где оценка зависит от внешности? Девушкам с неконвенциональной внешностью занижают оценки, в то время как для парней внешность погоды не делает. Эта проблема полностью отрицается многими институциями, где параллельно проходят конкурсы красоты, организованные не девушками «для себя», а парнями-сексистами за деньги спонсоров — деньги, которые могли бы пойти на борьбу с изнасилованиями в кампусах. Но вам ответят, что у нас мир победившего равноправия, где женщина «Сама Захотела» и «Сама Виновата».
В итоге родилась мысль с этим бороться?
Была идея сделать университет безопаснее, изменить ситуацию с неравенством в лучшую сторону. Инициатива шла в первую очередь от студентов. Конечно, не все заинтересованы в дальнейшей академической карьере, но российский бакалавриат длится четыре года, и студенткам хочется каждый день ходить на учебу в нормальное место, свободное от дискриминации. Открытие школы не было инициативой преподавателей: в Вышке они довольно аморфные в плане внеучебной активности.
В команду Высшей школы равноправия в итоге вошли я, Дима Толкачев и Маша Давоян. До этого у Димы был киноклуб «Фуко», Маша делала «секс-просветные» воркшопы, а я занималась организацией гендерных семинаров. К нам присоединились чудеснейшие волонтеры и студенты.
Нашими спикерами стали специалисты в области гендерных исследований. Хотя, конечно, gender studies (гендерные исследования — прим. «Ленты.ру») не котируются Российской академией наук. В университетах преподаватели ссылаются на статьи 50-х годов, хотя за 70 лет понимание многих явлений поменялось уже раз пять.
Мы решили не искать легких путей: освещали такие темы, как, например, сексизм в университете, обсуждали, с какими его формами сталкиваются студентки ВШЭ, в конце лекции предлагали аудитории написать на листочках имена преподавателей, которые позволяют себе неуместные шутки или домогательства. Были беседы и на тему насилия над женщинами.
«СПИД.Центр» проводил у нас лекции о способах передачи ЗППП и профилактике ВИЧ, на одну из которых пришли казаки и притащили с собой полицейских. Ситуация сложилась глупейшая, поскольку все понимали, что сделать ничего не получится: у нас была пометка «18+». Мы уже давно поняли, что единственная статья, на основании которой нас хотят закрыть, — «пропаганда гомосексуализма», поэтому на всем, на чем только можно, стоит «18+». В итоге полицейские попрощались и уехали, а казаки остались слушать лекцию.
Сейчас Высшей школой равноправия занимается в основном петербургский филиал ВШЭ. Я надеялась, что переезд в Лондон, где я сейчас учусь, не помешает мне активно заниматься Высшей школой равноправия, но даже время на звонок по скайпу я вынуждена планировать за неделю. Это так не работает.
По поводу пропаганды — действительно так: в июне в интернете появилась зарегистрированная петиция, требующая закрыть вашу Школу равноправия из-за «пропаганды гомосексуализма». Чем закончилась эта история и почему вообще такая реакция?
Да ничем не закончилась. Люди любят защищать свою тупость. Они фактически заявляют: «Я не разбираюсь в вопросе и не хочу разбираться. Как смеете вы, уроды и гомосеки, объяснять мне, что я идиот?» Возмущения хватило написать какой-то пост в интернете — и все. Рациональные аргументы, имеющие хоть что-то общее с научным знанием? Нет, им это не интересно.
А как ты сама заинтересовалась этими вопросами и поняла, что вот это — сексизм, а это — нет?
Мы все интересуемся гендерными вопросами, просто не все — с феминистской точки зрения. Это сложная, многоуровневая система, переход в которую не происходит на раз-два. Внутри нее разные взгляды на одни и те же вопросы. Нельзя сказать, что был щелчок, после которого сексизм стал выглядеть дико, — взгляд на проблему формируется постепенно.
У нас, например, преподавал фееричный персонаж по фамилии Малинкин, рассказывавший на парах про инопланетян. Однажды мне пришлось ему на конкретном примере объяснять, что такое дискурс: «Если вы в XXI веке используете термин “бешенство матки”, вы автоматически не можете быть за права женщин». Он ответил: «А что тут такого? Нормальный научный термин».
Другой чудесный преподаватель, Александр Павлов, на паре, посвященной вопросам дискриминации женщин, начал с серьезным лицом рассказывать про то, как женщины угнетают мужчин, прося их выносить мусор.
Чем больше у человека власти, тем опаснее его пещерные взгляды. Если простому человеку с улицы в ответ на его выпады я могу показать средний палец и пойти дальше, то с преподавателем, от которого зависит моя успеваемость, уже сложнее. Когда какой-нибудь придурок пишет мне угрозы в личные сообщения, мне не так тревожно, как от сексистских шуточек и домогательств в университете.
Ты сталкивалась с такими ситуациями? Что можно посоветовать студенткам в случае харассмента со стороны преподавателя?
Ключ к успеху — знание своих прав. Почитай кодекс университета, если он есть, заучи 133 статью УК России («Понуждение к действиям сексуального характера»). Не бойся дать отпор, когда потребуется, потому что эти люди не готовы идти на открытую конфронтацию и огласку, если ты поставишь себя в позицию власти: «У меня есть друзья, выходы на руководство, запись вашего поведения». Тогда игра для него просто не будет стоить свеч. Ведь он ожидал секса с молоденькой студенткой, а не 133 статью и суда.
Нужно понять: это не ты какая-то «неправильная» и с богатым воображением, а системное явление, и это случается повсеместно. Более того, если ты не захотела смириться, то уже можешь собой гордиться: не идя на компромисс с собой, ты облегчишь жизнь не только себе, но и тем, кто окажется в подобной ситуации после тебя. В этом нет твоей вины. Что бы ты ни делала, как бы ты ни одевалась, именно преподаватель находится в позиции власти и несет ответственность за ситуацию.
И не забывай собирать доказательства. Главное — не бояться записывать все на диктофон, скринить сообщения и выходить на связь с другими пострадавшими. Важно также собрать группу поддержки: друзья, люди с факультета, бывшие и нынешние студентки, феминистские активистки. Если ты будешь не одна, контролировать ситуацию станет намного проще.
Кроме домогательств со стороны преподавателей в вашей школе вы поднимали вопрос преследования ЛГБТ-сообщества в России. Почему эта тема так важна для вашей повестки?
Гомофобия лежит в основе нашей культуры, и дискриминация присутствует во всей нашей жизни. Мне проще сказать, в каких ситуациях ЛГБТ-сообщество не сталкивается с дискриминацией, но их будет очень мало.
Я бисексуалка, поэтому могу привести массу примеров дискриминации ЛГБТ из личного опыта. Помимо стандартного набора «позора семьи» и агрессии окружающих, сюда добавляется неприятие в лесбийском сообществе, где тебя автоматически классифицируют как «ненастоящую» лесбиянку. Все потому, что моей ориентации как будто вообще не существует: внутри или вне сообщества ты или гетеро, или лесбиянка. Получается, что тебе буквально нигде нет места. Соответственно, каждый день происходят какие-то мелочи, микроагрессия, которые выводят тебя из себя.
Когда ты не можешь открыто проводить время со своей девушкой в парке, когда ты подумаешь двадцать раз, указать ли гендер своего партнера в разговоре, когда ты потребляешь продукты популярной культуры, в которых все люди — гетеро… Ты чувствуешь по меньшей мере дискомфорт. Общество навязывает гетеросексуальность настолько, что другая ориентация позиционируется как отклонение от нормы. Как можно говорить, что в обществе не обязательно быть гетеро, если ты идешь в кино и смотришь на гетеролюдей, играешь в игру и управляешь гетеролюдьми, читаешь книжку про гетеролюдей, разговариваешь только про гетероотношения, особенно до определенного возраста (18+)? А если понимаешь, что не обязательно быть гетеро, то возникают проблемы с людьми, которые думают наоборот.
А как ты поняла, что ты не гетеро?
А как ты поняла, что ты гетеро? Не было конкретного момента, когда мне стали нравиться девочки, но свои первые интимные переживания я помню. Когда я училась в школе, мне безумно нравилась одна старшеклассница. Не знаю, была ли она красивая в общепринятых терминах, но я сходила с ума по ней. Она фанатела от альтернативного кино, устраивала всякие локальные бунты в школе, ходила с цветными волосами, каталась на мопеде и мечтала пересесть на мотоцикл.
Я училась в 8 классе, она в 11. У нас был роман с ее одноклассником, а с ней мы даже не общались. Это была сложная ситуация — такая типичная американская драма в колледже, когда девочка стоит у своего локера (шкафчика — прим. «Ленты.ру») и витает в облаках, потому что «Он» на нее посмотрел — только тут другой гендер. Иногда и мы пересекались с «Ней» взглядом.
Она так и не узнала о моих чувствах. Недавно мне предложили с ней встретиться, а я боюсь… Мне слишком нравится уже сложившийся в моей голове ее образ, чтобы с ним расставаться.
Начать идентифицировать свою сексуальность — это не «понять, что ты не гетеро». Я не сразу начала называть себя бисексуалкой и использовать термин пансексуальность (влечение к людям любого гендера — прим. «Ленты.ру»). Сейчас я состою в полиаморных отношениях (формат отношений, допускающий наличие нескольких партнеров одновременно с согласия всех участников — прим. «Ленты.ру»). У меня есть семья разного гендерного состава и партнеры вне. Наша география, к сожалению, не радует совершенно: Россия, Финляндия, Польша не круто сочетаются с Великобританией, хотя это не мешает нам поддерживать связь.
Ты не чувствовала себя в изоляции и «не такой»?
Всегда чувствовала. Но это не следует напрямую из понимания того, что я не гетеро. Я почувствовала гомофобию в нашем обществе.
Можно ли тогда сказать, что гомофобия — часть нашей культуры?
Раньше ее вообще не было в современном ее понимании, так называли скорее то, что мы сейчас понимаем под нимфоманией. Актуальная концепция гетеросексуальности сама по себе появилась сравнительно недавно — в конце XIX века.
Если мы отмотаем время лет на пять, когда государство объявило ЛГБТ врагами народа, то увидим, насколько сильно изменилась ситуация с гомофобией. Ненависть к другому конструируется легко, а система нашего государства строится именно на поиске врага, как и любая другая тоталитарная система.
Христианские устои — тоже довольно современное изобретение. Поборники морали, желающие возродить духовную Русь, неловко запинаются, когда начинаешь задавать конкретные вопросы. Мой любимый — про снохачество. Какова традиция, когда отец жениха насилует его невесту? Скрепа ли это? Традиционалистское сознание начинает упираться в неприятную реальность.
В России нет конкретного корня зла гомофобии. Есть те, кто в ответе за ситуацию. Среди них — как отдельные граждане, так и те институции, у которых больше власти и влияния: медиа, университеты, крупные корпорации. Соответственно, чем больше власти, тем больше ответственности, хоть это и не какой-то конкретный объект. Нормализующая власть процессуальна, за счет чего мы и можем сопротивляться. Я, конечно, в двух корявых предложениях не пересказала Фуко (французский философ и теоретик культуры и истории XX века — прим. «Ленты.ру»), но посмотрите хотя бы видеолекции: о чем говорит он и о чем — Батлер (американская философ, оказавшая влияние на вопросы феминизма и квир-теории — прим. «Ленты.ру»). Исследуя гендер, она берет за основу его концепции. Это папа и мама гендерной теории, если можно так сказать.
Почему вам важно обсуждать вопросы гендера именно сейчас?
Это всегда важно. Если мы будем выделять конкретный момент, то упремся в то, что Агамбен (итальянский философ Джорджо Агамбен, критиковавший капиталистическую систему — прим. «Ленты.ру») теоретизировал как state of exception («исключительная ситуация» в переводе с английского — прим. «Ленты.ру»). Нет повсеместных исключений из правил — есть реализация этих правил в разных формах. Концлагеря, например, — не исключение, а правило, доведенное до определенного предела.
Нет смысла выделять какую-то конкретную жесть из контекста, потому что они непосредственно связаны. Важно осознать, что равноправие — это базовый вопрос, который определяет нашу жизнь. Он не может быть важен сегодня или завтра. Это ультимативно актуальная повестка всегда.
Организации, которые занимались этими проблемами, не начали существовать «именно сейчас». Я бы не стала романтизировать официальную феминистскую повестку СССР, но это тоже важный опыт, про который нельзя забывать. Несмотря на то что женсоветы потом прикрыли вместе с правом на аборт и всеми вытекающими, эта история имеет продолжение в современности — как в позитивном ключе, так и в негативном.
Сейчас феминизм становится более популярным, легитимируется в мейнстриме. Это несет свои плюсы — больше людей начинают ассоциировать себя с этой повесткой и минусы — движение в некоторых проявлениях теряет свой радикальный потенциал, деполитизируется. Но этот процесс можно и нужно корректировать.
Трудно ли объяснять, что такое феминизм, тем, кто совсем не в теме?
Когда я разговариваю с людьми о феминизме, приходится вникать в другой контекст и исходить из него во время беседы. Всегда нужно искать какой-то common ground — что-то общее в вашей повестке. И пытаться исходить из этого общего. Моей маме, например, нет смысла объяснять, что она может называть себя директоркой или директрисой. Зато ей можно объяснить, что если отчим бросил ее одну с ребенком и не платит алименты, то виновата в этом не она. Вот такой феминизм.
Если читатели «Ленты.ру» не любят олигархов, то можно на этом примере объяснять, как работает патриархат: повсюду коррупция, воровство денег, невыполнение обязательств, и страдаете в этой системе вы. Вы не можете угнетать олигархов, потому что все ресурсы у них, а не у вас. И если вас сажают по 282-й статье за разжигание ненависти к ним — это не о'кей. Нанесете ли вы им реальный ущерб мемами в интернете? Нет. Они вам — да.
Или можно для начала объяснить людям, что насиловать других людей нельзя. Точка. Именно точка, а не звездочка с дополнительными условиями контракта. И дальше уже надо объяснять, что значит насиловать, потому что для мужчин в России это неочевидно. Кому-то практика засовывания члена в спящую женщину кажется романтичной. Но это изнасилование. Представьте: вы легли спать с другом и просыпаетесь потому, что чувствуете у себя в анусе его член. Неприятно, когда это происходит без вашего согласия, вне зависимости от наличия смазки и презерватива. Все просто: изнасилование — это любая сексуальная практика без активного согласия обеих сторон.
Допустим, с насилием более или менее все согласны. Но то, что касается дополнительной повестки типа бытового сексизма, вызывает больше вопросов: насколько это придумано, как его вообще распознать?
Сексизм — это не дополнительная повестка. Когда говорят про дискриминацию женщин, обычно имеют в виду действия правительства. На самом деле оно делает только часть, с остальным прекрасно справляется само общество.
Ты приходишь в универ, где тебя ждет сексист-преподаватель, возвращаешься домой к сексисту-отцу, тусишь с друзьями, один из которых начинает подкатывать и обижается из-за «френдзоны». Случается и так, что подруга перестает с тобой общаться, потому что она в длительных отношениях с мужиком, у них двое детей, которые целиком висят на ней, и вдобавок он ее бьет.
Даже наша сексуальная жизнь часто является примером дискриминации. Иногда тебе просто хочется нормального секса — без объяснения того, что у тебя есть клитор, что вагинального оргазма практически не бывает, что предохраняться надо презервативом… Но большинство мужиков просто не умеют и не хотят этого делать.
Короче, вся твоя жизнь — это сплошной сексизм, с которым ты пытаешься взаимодействовать. От статистики по оргазмам хочется плакать: разрыв между женщинами и мужчинами в этом вопросе более чем значительный, что не удивительно. При этом большинство мужчин живут в мире розовых пони и думают, что с ними ни разу не имитировали оргазм. Ребята, у меня для вас плохие новости.
С оргазмами ясно. Но как улучшить положение женщин в обществе?
В проблемные ситуации должны вмешиваться люди с таким же количеством власти, как и у тех, кто их создает. Как активисты мы боремся за ресурсы и системные изменения, но в первую очередь надо заботиться о себе.
В России феминизм зачастую выливается в третью смену: если первая смена — работа, вторая — дом, то третья — феминизм. Понятно, что в каких-то аспектах ты можешь быть более привилегированной и влиять на образование других людей, но женщина не обязана думать об образовании мужчины. Находиться в обществе мужчин — это как быть на неоплачиваемой стажировке. Феминистка не обязана вступать в диалог. Она может, но не должна. В этом основная цель феминизма — уйти от догматичных «должна». Когда они хотят поговорить со мной про феминизм, я прошу сначала оплатить академический час моего времени и принять как данность формат лекции.
Мужчины, как и прочие привилегированные группы, заинтересованы в своей неправоте. Сложно рабовладельцу объяснить, что рабство неэтично, ведь он от такого положения вещей выигрывает в первую очередь. Привилегированные люди не видят проблемы не случайно, поэтому гораздо проще объяснить женщине, почему мизогиния (женоненавистничество — прим. «Ленты.ру») — это плохо, чем мужчине.
Поначалу ты думаешь: «Сейчас еще пара человек проникнутся феминизмом, и будет мировая революция». А потом проходит время, и ты понимаешь, что все это явно не завтра. И тогда начинаешь заботиться о себе и своем окружении. Сейчас мне кажется, что наиболее продуктивная рамка — решение локальных вопросов. Да, классно думать о глобальном, но мне больше нравится не тот феминизм, когда мы все вместе собираемся и обсуждаем Батлер, хотя я это все равно ужасно люблю, а тот, когда близкий подвергся насилию, и я сходила с ним в отделение. Можно делать и то, и другое, но для меня «локальный» феминизм — на первом месте.
Довольно часто сторонники таких движений, как «Мужское государство», говорят о том, что мужчин тоже дискриминируют. Как феминистки отвечают на эти заявления? Ты согласна с ними?
Есть мужчины, которых дискриминируют. Но их мужская гендерная идентичность этому не способствует: невозможно угнетать мужчину только потому, что он мужчина. Жалобы на службу в армии — простое непонимание того, как работает распределение ресурсов в системе угнетения, поскольку все страдания мужчин в патриархате происходят из-за иерархии, которая выстраивается внутри из-за МГС (мужской гендерной социализации — прим. «Ленты.ру»).
При патриархате маскулинность всегда на первом месте, а феминность (или женская гендерная социализация — прим. «Ленты.ру») — всегда на втором. Даже если мужчина в иерархии маскулинности занимает не первое место, он все равно будет выше женщины по параметрам гендерной идентичности. Чтобы женщине занять первое место, нужно быть успешной в навязанной патриархатом гендерной роли, состоящей в подчинении мужчине. Это создает ситуацию, в которой дискриминация мужчин становится в принципе невозможной. Женщина как «второй пол», по определению Симоны де Бовуар (французская философ экзистенциализма и идеолог феминистского движения второй волны — прим. «Ленты.ру»). Мужчина как бы по умолчанию «круче» женщины, и женщина не может угнетать его. Только мужчина обладает достаточным количеством власти, чтобы угнетать другого мужчину.
«Угнетенные» мужчины не понимают, какие механизмы стоят за бытовыми явлениями, с которыми мы сталкиваемся каждый день. Все аргументы в пользу их дискриминации нерентабельны, в том числе и тот, который апеллирует к ненавистной ими фразе «мужик должен». При патриархате, как и при любом режиме угнетения, каждый что-то кому-то должен. Но женщина по жизни должна намного больше, чем мужчина, и те вопросы, в которых она должна, заведомо менее престижны.
Никто не скажет ей: «О, как ты профессионально помыла тарелки!» Мужчина не обязан сидеть на диете всю свою жизнь, имитировать оргазмы, сидеть с детьми, жертвовать карьерой ради семьи… Поэтому если мы посмотрим, что должен мужчина, а что — женщина, а потом еще проанализируем, как эти обязательства оцениваются в обществе, то все сразу станет понятно.
Также есть такие тенденции, как стеклянный потолок и дискриминация по оплате труда, которые позволяют мужчине заведомо больше зарабатывать. Поэтому мужчина и «должен» женщине финансово. Он тратит больше денег не потому, что он мужчина, а потому, что он является бенефициаром системы угнетения (человеком, получающим выгоду — прим. «Ленты.ру»).
Но в чем конкретно угнетают женщин помимо неравной оплаты труда? Ведь далеко не каждая женщина сидит на диете или жертвует карьерой ради семьи.
Позиция женщин на работе всегда незавидна: на собеседовании тебя не будут слушать, потому что «скоро рожать», на летучке все будут игнорировать твои предложения и выносить аналогичные через пять минут, к тебе скорее всего будет домогаться твой начальник или коллеги.
Очень многих женщин при приеме на работу спрашивают: «Планируете ли вы в ближайшее время рожать?» Это моя любимая тема! Да, некоторые занимают должность, а через незначительное время уходят в декрет. А какие еще варианты при отсутствии финансовой поддержки со стороны государства? Мы живем в стране, в которой мужчины не платят алименты вообще! Разумеется, остается только устраиваться на работу на начальных сроках. Нужны же какие-то деньги, чтобы есть самой и кормить ребенка.
Защищать беременных женщин — обязанность капитала и государства. У нас в приоритете должна стоять не прибыль, а люди. Даже если мы включаемся в систему патриархального капитализма, то, исходя из терминов этой же системы, женщина производит рабочую силу. Что будет, если женщины перестанут рожать? Пострадают в первую очередь не женщины, а капиталисты, которые не хотят принимать беременных на работу.
К счастью, все больше женщин связывают свою жизнь с карьерой и имеют возможность обеспечивать себя, не завися от мужчин. Следующее поколение гораздо образованнее в вопросах гендерного равенства. И мужчины чувствуют опасность таких изменений, потому что когда ты теряешь свои привилегии, офигеваешь от того, что мир работает не так, как ты думал.
Можно ли сказать, что деятельность Владислава Позднякова и его последователей из «Мужского государства» стала реакцией на такое изменение гендерных ролей?
Мне неинтересно обсуждать деятельность откровенных фашистов. Да, это симптом, но я сознательно отказываюсь теоретизировать его в разговоре, потому что в глазах читателей это может снизить уровень их собственной ответственности за то, что они делают. Их появление, разумеется, косвенно связано с окружающим их контекстом. Но «Мужское государство» не должно рассматриваться как «реакция» на что-то — это осознанный фашизм.
А движение «Сорок сороков», лоббирующее запрет абортов в России?
Вопрос абортов — это не демография, а демагогия. Это тема недостаточной поддержки матерей. Зачастую случается так, что женщина уже имеет детей и не может себе позволить рожать еще. Она, может, и хочет ребенка, но финансово не сможет его поддержать. И ей остается только нелегальный аборт, от которого можно умереть. И что, разве «Сорок сороков» предлагают помощь женщинам, оказавшимся в подобной ситуации? Если бы они были готовы сидеть с детьми, менять им подгузники, покупать еду из своего кармана и давить на неплательщиков алиментов, тогда можно было бы и про аборты говорить. Но сейчас это попытка отнять у женщин права, которые гарантирует закон.
Мне грустно от необходимости объяснять, что женщины — это тоже люди, используя жуткие примеры, которые совершенно не укладываются в мою этическую картину мира. Тем более я скептически отношусь к вопросам из серии: «Как женщине объяснить мужчине, что она не табуретка?» Табуретка в данном случае — очень буквальная метафора отношения к женщине как к функциональному объекту. Если в разговоре мужчина считает женщину за табуретку, то он вообще не станет ее слушать, ибо мнение мебели неинтересно по определению. Получается замкнутый круг. Поэтому наша задача — расшатывать табуретку всевозможными способами, чтобы другие увидели за ней человека.
Как-то все это очень грустно
Я пытаюсь быть оптимисткой. Россия — это не только фашисты, гомофобы и сексисты. Россия — это в первую очередь я и ты. Поэтому есть надежда на эгалитарное будущее: куча людей пришли работать в Высшую школу равноправия, «Лента.ру» пишет про феминизм, ты берешь у меня интервью…
Тем, кто страдает от гомофобии и сексизма, важно поставить во главу угла не борьбу с большой системой, а собственный комфорт. С российскими законами и пропагандой, без устали работающей в одном направлении, нужно заботиться в первую очередь не о светлом будущем страны, а о себе. Иначе — конец: патриархальное гомофобное общество вытрет о тебя ноги, когда ты будешь лежать пластом и думать о суициде.