Когда весной 2016 года Махар Вазиев возглавил балет Государственного Академического Большого театра, театральная общественность назвала приход знаменитого артиста «невероятным» — от него ждали прорыва и вывода великой труппы из кризиса. В конце концов, ранее бывший премьер Мариинского 13 лет руководил балетом родного театра, расширив репертуар как реставрациями исторических постановок, так и современной хореографией.
Именно Вазиев, например, считается тем худруком, при котором раскрылись такие звезды, как Ульяна Лопаткина, Диана Вишнева и Светлана Захарова — при нем же на сцене Мариинки начали осваивать наследие революционера современного балета Уильяма Форсайта. Затем Махар Вазиев успешно поработал в Италии — вывел из кризиса балетную труппу «Ла Скала». В не самом лучшем — на фоне скандалов с кислотой — состоянии находился на момент прихода худрука и балет Большого.
Прошедшие недавно в Лондоне гастроли и премьера «Жизели» в постановке Алексея Ратманского со всей очевидностью показали, что надежды на возрождение балета Большого оправдались. Хореографическая трупа вышла на новую для себя высоту, снова стала востребована на мировых площадках.
«От солистов до кордебалета чувствуется общая уверенность этой компании — сила без напряжения. Солисты танцуют с особой энергией, в то время как балерины Большого демонстрируют прекрасное гладкое движение, настолько же мягкое, как и сильное», — писала The Independent в дни лондонского триумфа балета Большого.
«Я большой поклонник многих международных компаний по разным причинам, но мало какую труппу, кроме как балет Большого, можно похвалить за взрывную мощь, точность и артистизм, — восторженно писал в рецензии на гастроли в Лондоне редактор отдела искусств Express Online Стефан Кириазис. — В наши дни очень редко можно увидеть грандиозный классический балет с таким свежим взглядом».
О поиске новых интересных путей развития труппы и соотношении классического и современного в нынешнем русском балете «Лента.ру» поговорила с руководителем балетной труппы ГАБТ Махаром Вазиевым.
«Лента.ру»: — Прежде всего позвольте поздравить вас с премьерой «Жизели». Блестящая пресса. Все в восторге. И я бы хотел задать такой вопрос: почему «Жизель»? Каким вы видите этот проект? Что вы вкладывали в него? Расскажите, пожалуйста, о своем видении этого спектакля.
Махар Вазиев: — Мысли о «Жизели» у меня появились, когда я еще работал в «Ла Скала». Там «Жизель» шла достаточно убедительно в редакции Иветт Шовире. И с тех пор я, знаете, начал задумываться, бесконечно вспоминал все редакции, которые я видел, — в Париже, в Мариинском театре и в Большом. Было ощутимо, что до сегодняшнего дня «Жизель» немножко исковеркана. Эта история трактовалась совершено по-иному.
На самом деле либретто этой постановки изначально иное. И я начал думать, насколько реальной, насколько современной может быть эта история, если возвратиться к истокам. Однако у меня не было мысли, что мы должны танцевать той манерой, которая была присуща балету когда-то давно, — этот спектакль поставили еще в 1841-м году. Была идея посмотреть на историю современным взглядом. И понять.
Это все меня преследовало. Когда я уже переехал в Москву, невзирая на то, что на сцене Большого театра шли несколько версий (одна — в редакции Юрия Николаевича Григоровича, другая — в редакции Владимира Викторовича Васильева), все же я решил, что Большой театр может себе позволить иметь еще одну версию. И встал вопрос: с кем мне делать этот спектакль?
Да, очень интересно, как появилась идея пригласить Алексея Осиповича Ратманского, учитывая, что он возглавлял долго балет Большого.
У меня особых раздумий не было. Был только один человек, одна кандидатура — Ратманский. И когда я с ним в первый раз говорил на эту тему, не буду скрывать: он, конечно, отказался. Потому, прежде всего, что осознавал меру ответственности — а она огромная. Конечно, он прекрасно понимал, что его версию будут сравнивать с другими версиями, и так далее. И учитывать надо еще тот факт, что Алексей Ратманский здесь работал пять лет в качестве руководителя балета. Все вместе эти опасения были, наверное, в общем-то, справедливыми.
Почему он вначале мне и сказал: нет, нет, только не я. Но прошло некоторое время, я опять к нему обратился. Я сказал: «Алексей, ты не можешь мне сказать нет». Ну вот с этого момента мы стали общаться. И настал день, когда он мне сказал: ты знаешь, я принимаю твое предложение. И все! Погрузился в историю, в процесс. Мы часто созванивались. Он мне рассказывал о своих впечатлениях, о мыслях относительно того, в каком направлении мы будем двигаться.
Какая в конечном итоге была выработана окончательная концепция? В чем заключался «свежий взгляд» на этот один из самых классических спектаклей мировой балетной сцены?
Речь совершенно не шла о том, что мы хотели сделать спектакль абсолютно аутентичным. Во-первых, сложно. Практически невозможно. Но мы, конечно, хотели максимально воссоздать тот спектакль с учетом современного подхода. Я могу только забежать вперед и сказать: тот спектакль, который мы cделали, мне кажется потрясающим спектаклем. И лично мои ожидания Алексей абсолютно оправдал.
Более того, я считаю, что наконец-то впервые в Большом театре идет настоящая версия изначальной драматургии. Зритель увидел то, что было заложено еще Теофилем Готье и Сен-Жоржем. В этом смысле мы получили потрясающий спектакль. Я хочу поздравить нас всех, но прежде всего Алексея Ратманского и труппу Большого театра.
Тогда, если позволите, самый главный вопрос. В чем заключается сейчас, в 2019-м году, соотношение классического и современного в русском классическом балете?
Вы знаете, в этом смысле мы должны четко и ясно понимать, что мы говорим о балете Большого театра. У каждой компании, у каждой труппы своя история. В чем ценность балета Большого театра? Прежде всего — в богатейшей истории, уникальной истории. Мы прекрасно понимаем, что балет Большого театра сформировался как классический балет. Более того, именно в классическом танце балет Большого театра завоевал признание всего мира. Было бы нелепо сегодня отказываться от этого в угоду исключительно современному направлению или модерну. Однако мне кажется, что ценность нашего подхода заключается в том, что, имея такую базу, имея мощнейший репертуар, мы делаем и современные балеты.
Чтобы хорошо танцевать классику, ее надо танцевать постоянно, системно, последовательно. Но мы должны помнить и другое, что не менее важно. Ведь у нас есть Академия танца, которая выпускает будущих артистов балета, там существует определенная история, методика воспитания профессиональных артистов, оправдавший себя метод классического танца Агриппины Яковлевны Вагановой. Поэтому я бы сказал так: 75 на 25, ну максимально — 70 на 30, но не менее 70 процентов классических спектаклей мы должны танцевать. Если мы опустимся до 50, «фифти-фифти», как говорят, я боюсь, что мы потеряем целое поколение артистов.
А в чем вы видите такую опасность?
Не буду называть — наверное, не очень это корректно, — но в мире есть уже примеры, когда фантастическая компания, одна из самых знаменитых, в силу разных обстоятельств допустила перекос в сторону современного балета и стала меньше уделять внимания классическому. И они потеряли целое поколение. Профессиональные люди понимают, о чем я говорю.
Когда я еще работал в Милане, ко мне обратились за советом. Задали ваш вопрос: каково должно быть соотношение, каков должен быть баланс? И предложили мне два варианта, две программы развития одной балетной труппы. Когда я увидел одну из программ, я сказал: могу только одно сказать, у вас есть большой шанс потерять школу, а затем автоматически потерять компанию. Потому что доминировало некое современное направление.
Вы знаете, часто говорят: ну вот, опять «Лебединое озеро»! Ну вот, опять «Спартак»! Ну вот, опять — «Жизель»! Простите, но если мы это танцуем — может быть, эти балеты лучше всех? Если мы совершенствуем это направление и достигаем самых больших высот, мы что — должны отказаться от этого? Бред какой-то. Да наоборот. На базе репертуара того классического направления, которое у нас есть, можно творить что угодно и уйти в любые направления современного балетного искусства.
Наша русская школа классического танца до сих пор считается лучшей. А что вы можете сказать о школе современного танца в таком случае? Идет ли эта отечественная школа в ногу с мировой — или отстает?
Мне кажется, тут следует понимать и помнить нашу историю. Все же знаете, почему у нас классический балет действительно достиг высочайшего уровня? Цари нас поддерживали, они возводили балет в ранг элитарного искусства. Царская семья приезжала на генеральные репетиции. Представляете, какие времена были? Финансирование было самое лучшее. Но мы должны помнить и то, что и в советский период балетное искусство, театр оперы и балета всегда поддерживало руководство. У нас всегда была мощная государственная поддержка, которая сохранилась по сию пору. Без государственной помощи, я думаю, было бы сложно добиться того, чего наш классический балет достиг.
Как и в любом другом деле, есть и обратная сторона. В советский период современный балет — в том его понимании, в котором это искусство развивалось на Западе — не мог быть на столь же высоком уровне. Да, у нас, конечно, были новаторы — тот же Гализовский в Москве, тот же Якобсон в Петербурге. Но они все время находились под мечом идеологии.
И вот в этом смысле была достаточно сложная ситуация. Это то же самое, как в «Жизели»: ну не могла Матильда из дворянской семьи быть благородной, понимаете? И в спектакле «Жизель» ее всегда представляли такой стервой, извините за выражение, которая не могла простить ничего. А изначально-то все было наоборот, к чему мы сейчас и пришли в этом спектакле.
Тем не менее у нас существует современный балет Бориса Яковлевича Эйфмана. И я помню, кстати сказать, как он начинал в Петербурге, через что он прошел. Он же преодолел чудовищные препятствия! И кому-то он нравится, кому-то — нет, но сегодня у нас есть бренд «Борис Эйфман». Его знают во всем мире, он востребован везде. И это тоже часть нашей культуры в современном балете. И я с огромным уважением отношусь к тому, что он делает и как делает.
Что нужно делать, чтобы и современный русский балет был на мировом уровне?
Нужно молодым дать шанс, мы должны им доверять. Должны быть какие-то четкие шаги. Мы каждый год проводим вечер хореографов с молодыми творцами. Изначально мы делали это с российскими, сейчас будем проводить эти мероприятия в мировом масштабе. Под лежачий камень вода не течет. Мы должны двигаться. Да, существуют разные подходы. Безусловно, мы должны честно говорить, что в современном балете у нас есть то, что мы должны компенсировать, чтобы достичь самого высокого уровня. Но, мне кажется, это вопрос времени.
Искусственно это очень сложно сделать. Должна быть общая культура понимания современного балета. Потому что в современном балете не существует вообще какого-то отдельного языка. Классический балет — это сфера искусства, где существуют абсолютные правила. Ну, условно говоря, если у вас нет выворотности ног в первой позиции, то вряд ли вы можете стать классическим танцовщиком.
С другой стороны, посмотрите современный балет, где нет никаких правил. Тем не менее, хотя там нет правил, есть, конечно, некая сценическая данность. И, увы, пока это все очень сложно достигаемо. Но мне кажется, что не надо так уж на этом акцентировать внимание и все время кричать, что в современном балете у нас никого пока нет. У нас есть Алексей Ратманский, есть Юра Посохов, есть Вячеслав Самодуров, Алексей Мирошниченко, Антон Пименов. У нас появляются настоящие звезды.
Тот же ваш «Светлый ручей» — это же и классический, и современный спектакль, на мой взгляд.
Безусловно, вы правы. И как поставлено — потрясающе! Я понимаю ваш вопрос, но не могу сказать, что у меня есть на этот счет сильное переживание. Мне кажется, это необратимый процесс. Придет это время, обязательно придет. Искусство балета — это искусство практики. И если не будет практики — не будет результата. Поэтому столичные театры должны активно помогать молодым хореографам, давать им возможности и верить им. Мы должны понимать, что не всегда это будет удачно, но театр должен иметь право и на неудачные работы. Удача приходит через неудачи — это ведь аксиома.
И если театр не имеет возможности делать новые работы, ничего не будет ни в классическом, ни в современном балете. Это же творческий процесс. Даже когда мы приглашаем великих, выдающихся хореографов, мы не надеемся, что это будет очень успешная работа. И самое-то страшное еще — вот, знаете, занавес закрывается — все! Результат уже в прошлом.
Вы руководите труппой уже четвертый год. Как вы оцениваете результаты уже проделанной работы?
Наверное, не мне об этом судить. Я всего лишь могу сказать: с момента, как я пришел, и до сегодняшнего дня труппа сделала колоссальный рывок. Это объективно. И я безумно благодарен артистам, безумно благодарен педагогам. Конечно, мы работаем с утра до ночи. Конечно, у нас появилось очень много молодых артистов, удивительно талантливых и интересных. У нас, на мой взгляд, изменилось отношение к работе.
И знаете, «Жизель» — этот спектакль может станцевать только балет Большого театра. Больше никто! Сегодня подобный спектакль танцевать другим балетным компаниям, наверное, очень сложно. Здесь нужно высочайшее мастерство! Это такое сконцентрированное состояние актеров, которого можно добиться только тогда, когда у вас высокопрофессиональные артисты. Если они не владеют ремеслом в самом высоком смысле слова, на высоком качественном уровне не удастся этот спектакль станцевать.