Святослав Каверин выглядит, мягко говоря, странно. Густые усы, борода, кустистые брови. На голове — шерстяная шапка паколь, берет горцев Гиндукуша, с шеи свисают концы полосатого афганского платка дисмаль, а поверх рубашки надета просторная жилетка из тех же краев. Так он ходит по улицам Москвы и Кабула, причем в обеих столицах такой образ понимают далеко не все. Сейчас он пишет диссертацию про паколь в Учебно-научном центре социальной антропологии РГГУ, играет пост-панк и мечтает уехать жить в кишлак с козами — преподавать русский язык, параллельно изучая культуру суровых горцев. Каверин рассказал «Ленте.ру», зачем ему это.
Я с детства увлекался историей как таковой и немного Востоком. Через древнюю историю, через скифов, объединяющих юго-восточную Европу и Ближний Восток, я пришел и к древнему искусству. Понял, что меня интересуют иранские народы, и стал учить наиболее распространенный и практичный язык — персидский. Читал осетинский эпос, затем в кармане моей куртки обосновался таджикский разговорник. Друзья говорили, что я зря трачу время, но интуиция меня не подвела.
После знакомства с историей и культурой Ирана и Таджикистана я понял, что это не вполне мое. Я переключился на Афганистан и, помимо параллелей с практически родным звериным скифским стилем, обнаружил приятные черты в образцах афганской резьбы и чеканки, ткачества и вышивки. Мое эстетическое чувство бурно реагировало на искусство горцев XIX-XX веков, в том числе недавних язычников. В традиционной музыке народов Афганистана (и Пакистана) я тоже нашел много близкого. И хотя мне не нравится местная попса, этот звуковой фон раздражал меньше русского шансона. Вот так я заинтересовался Афганистаном.
К приобретению этнических вещей меня подтолкнули южане в паколях, которых я замечал в районе Бескудниково на зимних каникулах в 2013 году. Кто они были, как, почему — не знаю. Но я понял: вот оно, что-то начинается, скоро это будет явление масштаба красных мокасин, и надо ловить волну. Масштаб оказался не так велик, но паколь — аксессуар поистине культовый. Икона афганского стиля, полевой командир Ахмад Шах Масуд, лично послужил причиной распространения этого головного убора в Афганистане (до войны его носили только горцы из приграничных районов на востоке).
Я долго искал приемлемые по цене и качеству паколи на eBay и прочих онлайн-барахолках, но потом догадался, что покупать их надо там, где шьют, и вышел на пакистанских пуштунов. На улицу в паколе я показался только через полгода после приобретения. Забавно, что первым на него стал ругаться пьяный узбек. Крикнул с другой стороны проезжей части: «Эээ! Ты афганец, что ли? Ты афганец?!» Перешел дорогу в неположенном месте и начал доказывать мне, что все афганцы — бандиты, и что шапку нужно немедленно снять. Я молча дождался маршрутки и уехал.
Перемещаясь по городу в паколе, я не особенно следил за реакцией людей, но стабильно раз в полгода кто-то докапывался. Однажды я покупал книгу «Искусство Гандхары» рядом с храмом Христа Спасителя и в ожидании продавца выслушивал нотации охранника храма: дескать, это вражеский головной убор, его нельзя носить, и вообще в Афганистане убили его отца. Я ответил, что паколь не означает ничего, и, поскольку понятия «ничто» и «пустота» важны в буддизме, убор куда-то туда относится.
С самого начала мои знакомые из Пакистана говорили, что я выгляжу, как пуштун, потом афганские таджики говорили мне, что я выгляжу как таджик, а горцы из малых народов, с которыми я теперь общаюсь плотнее всего, говорили, что похож на них. Каждый видит во мне своего. Особенно забавна ситуация, когда ко мне в друзья добавляется очередной нуристанец и спрашивает, откуда я. Отвечаю, что живу в Москве, а он уточняет: «Из какой ты деревни?» Это очень забавно и трогательно.
Еще раньше, в 2011-2012 годах, я работал корректором в инженерной компании. Дела там закисли, и я решил, что пора менять место. Было несколько вариантов, один — устроиться корреспондентом в информационное агентство. Я откликнулся на вакансии про Турцию, Иран и Афганистан, где требовался какой-никакой персидский, но ответа так и не дождался. Этот случай заставил меня задуматься о поездке в Афганистан. Я понял, что страха нет, и стал знакомиться с атрибутами афганской жизни, с людьми.
В процессе поиска кабульских контактов я подружился с двумя ребятами, до сих пор общаемся. Один из них стал моим деловым партнером, а другой так настойчиво звал в гости, что не поехать было просто стыдно.
Три месяца ждал, пока принимавшая меня семья из долины Панджшер оформит приглашение, потом подал заявление, пришел в посольство Афганистана — а у них, оказывается, национальный праздник: день победы моджахедов! Уж в Москве могли бы в этот день работать… Через пару дней вернулся злой, прорвался через хаос у окошка и забрал паспорт. Билеты купил в день вылета (они почти всегда есть) и впервые полетел в Кабул.
Из-за хлопот с визой я совершенно не задумывался о том, куда пойти, что увидеть… Полагался на экспромт и на людей, которые меня принимали. Когда вышел из аэропорта, ощутил себя как дома. Похоже на родное Черноземье: уютный пейзаж с холмами на горизонте, пыльно, дома невысокие, пирамидальные тополя, тепло, приятно. Как на родине!
Меня часто спрашивают: «А как там относятся к русским?» Можно сделать табличку и показывать в ответ: «В целом — хорошо». Лишь однажды встретил раздраженного деда-пуштуна на пересадке в Дубае во время второй поездки. Он начал говорить, что я, наверное, солдат, что меня обязательно убьют. Одет он был в западную одежду, хотя афганцы зачастую ходят в национальном костюме.
Понятно, что в Кабуле я не общался с заведомо недоброжелательными людьми. Меня окружали друзья, их знакомые и родственники. Я не ходил по стремным районам, а от подозрительных людей меня отмазывали друзья. Объясняли, что я, например, наполовину панджшерец либо вовсе уроженец малого народа из глухого кишлака и потому такой странный, лохматый и слабо говорю на дари.
После возвращения в Россию я испытывал два чувства: усталость от недосыпа и сожаление, что так быстро уехал. Стоило остаться в Афганистане еще на пару месяцев и погрузиться в язык и местные реалии поглубже.
Афганистан — это перекресток Евразии. На местную культуру влияли индийцы, тюрки, иранцы, Китай. Местная кухня формировалась сходным образом, хотя китайских элементов в ней поменьше, чем в среднеазиатской.
В Афганистане крайне популярно кушанье манту, которое с чуть иной рецептурой известно нам как манты. Еще есть ошак, есть подобие чебуреков — булони, есть самоса в духе индийской. На той стороне Амударьи готовят десятки видов плова и шашлыка, который именуется кабоб. Мне нравится пудинг ферни и категорически не нравятся стручки бамия в склизкой подливе, которыми я, кажется, дважды травился.
Тема отравлений при поездках в Афганистан особенно актуальна. Среди местных они тоже случаются. Нередко травятся горожане, когда приезжают в кишлак, и тогда, как и я, вынуждены пить антибиотики. В последний раз я отравился водой из скважины под домом. Хозяин забыл, что мне следует пить бутилированную или кипяченую воду. К счастью, я уже знал, какие таблетки принимать, и поправился за сутки.
Дома афганцы любят пить зеленый чай с кардамоном, а кофе знают по большей части растворимый. Настоящий молотый, заварной пьют либо те, кто работали с американцами, которые хлещут его литрами, либо жившие за границей. Что касается западного фастфуда, то в Кабуле есть свои KFC, что расшифровывается как Kabul Fried Chicken. Еще есть Afghan Fried Chicken. Есть и популярный снэк баргар — это не бургер, как мы его понимаем, а бутерброд с яичницей, овощами, майонезом, иногда с фалафелем.
Мне очень понравилась кабульская шаурма — вкуснее московской. В ней нет капусты, и белый соус не тот, что у нас. Вместо лаваша большая пита, которую не набивают, а закручивают, обернув бумагой. Шаурма наверняка попала в Афганистан от турок — они там строят все что угодно и экспортируют сериалы про бандитов.
Однажды был в гостях, на стол поставили деликатес: рыбные консервы из России. Еще из нашего к ним возят подсолнечное масло, йогурты, шампуни. Есть мука и стройматериалы из Казахстана, сгущенка и конфеты с Украины. «Советские» лекарства пользуются спросом — это лучший гостинец, когда не знаешь, что подарить.
СМИ пишут об афганцах, которые выживают на доллар в день, но в городе жизнь достаточно сытая. В Кабуле, например, кафе выбрасывают огромное количество недоеденного хлеба. Обычно его скармливают ослам, и думаю, что людям тоже не откажут. В деревнях — да, может быть неурожай, но в целом вопросы с продовольствием решаются. Один мой друг недавно потратил на помолвку 12 тысяч евро, хотя мог обойтись стадом коз по нуристанскому обычаю.
Традиционная еда горцев — это молоко коз, овец, коров, в последние века — чай. Какие-то лепешки, сушеная шелковица… Когда цельными ягодами, когда в брикетах под названием талхон (ягоды толкут вместе с грецкими орехами). В нашем климате он становится твердым как камень — можно жевать, но чтобы оторвать кусок, нужно буквально рубить топором.
С талхоном связана байка о том, как британцы окружили отряд пуштунов или таджиков, хотели уже добивать, посмотрели в подзорную трубу — а они камни едят. Островитяне перепугались и ушли.
***
Святослав вытаскивает из рюкзака пакет с белыми цилиндриками, на вид похожими на пробки от бутылок.
— Что это?
— Это курут, непортящийся сухой творог, почти вечный.
На ощупь курут твердый, словно гипс.
— Это можно есть?
— Да, понюхай, ощути запах Афганистана!
— О да!
В нос бьет нестерпимая вонь козьего молока, произведенного, как кажется, еще в прошлом веке и прошедшего две войны.
— При этом он еще неплохо пахнет! — обнадеживает Святослав. — Курут нам известен от наших таджиков с узбеками, которые продают его на точках с сухофруктами. Но там он маленький и кругленький, а здесь это нечто вытянутое, смятое в пятерне. Давай, жри!
— Не могу, воняет!
— Попробуй, с кофе нормально. Да лучше боковыми кусай! Один человек зуб об него сломал, но он кусал целый, а это реально сложно. Его надо сначала раскрошить, а потом кусать.
По консистенции курут напоминает камень, причем не легко крошащийся известняк, а какой-нибудь гранит. В то, что кто-то сломал об него зубы, верится легко. Впрочем, во рту, вместе с кофе, он быстро начинает растворяться, давая терпкий вкус скисших и при этом соленых сливок.
— Что-то мне не очень нравится…
— Это люди едят каждый день.
***
Темой Афганистана у нас интересуются мусульмане, уроженцы азиатских республик, но особенно крупная категория — это страйкболисты. Зачастую игры проходят в заданном антураже, и противниками могут быть американцы и талибы. Партии одеваются в соответствующую одежду, причем нарядиться душманом существенно дешевле, чем американским «космонавтом».
Я давно общаюсь с такой публикой, но на игры выезжал только пару раз — мало времени. Чаще посещаю тематические фестивали. В 2019 году мы с блоком «Бородачи» организовали на «СтрайкКоне» колоритный павильон с муляжами оружия и литературой по культуре и быту Афганистана. Угощали людей типичными афганскими закусками: жареным горохом нут, миндалем в сахаре, фисташками, пирожками самоса и зеленым чаем.
Эти люди увлекаются Афганистаном с иной стороны, чем я, но порой выходят за рамки военного антуража и начинают интересоваться бытом людей, культурой, музыкой, историей… Отрадно видеть, как они расширяют свои горизонты. Пара человек удивили, занявшись изучением персидского языка.
Афганистан находится в черном списке МИД РФ. Это страна, которую категорически не рекомендуется посещать. А нужно. Последние два раза поводом для получения афганской визы служила моя работа над выставкой о культуре и быте малых народов в Музее Востока.
Вторая поездка длилась две недели. Мы с таджикской семьей снова съездили в Панджшер — в этот раз на пару дней. Мне довелось побывать в кишлаке, сходить на летнее пастбище (айлок) и даже найти единственный на всю долину огромный камень, покрытый древними петроглифами: десяток козликов, фигура человека и ладонь.
Третью поездку хотелось сделать более продолжительной. Авиабилеты покупал с расчетом, что проведу в стране месяц. Первую неделю ночевал в Кабуле, а потом отправился в российское посольство, которое находится на шоссе Дарламан возле резиденций политиков, университетов, министерств и прочих учреждений, в том числе нового парламента и дворца Тадж-Бек, известного у нас как «дворец Амина».
В прошлых путешествиях я избегал алкоголя, но в этот раз профессор предложил купить в дьюти-фри пару бутылок вискаря, зайти с ними в гости к одному дипломату и познакомиться. В посольстве я понял, что российские дипломаты нехватки в алкоголе не испытывают и в знакомстве со мной не нуждаются, поэтому пошел в университет к лингвистам — пешком, вдоль шоссе Дарламан.
Друг по WhatsApp пишет — как дела, мол. Отвечаю, что здесь солнечно и красиво, рядом растут клевые сосны. Сфотографировал их, а заодно вид на шоссе, причем в кадр попала стена Академии пограничной полиции Афганистана. Я решил справиться у полицейских, в том ли направлении иду, и на этом моя прогулка закончилась. Дозорные заинтересовались моими снимками и отвели к начальнику.
Из его кабинета я вышел после четырех часов изнурительного общения на языке дари. Мой облик и знание местного языка вызвали подозрения в том, что я могу быть шпионом террористической группы. Мне постоянно задавали одни и те же вопросы, а я должен был переваривать арабские канцеляризмы.
Покинуть полицейский участок удалось лишь под конвоем сотрудников посольства России. Мне предписали не покидать Кабул и оставаться на российской территории. По «соображениям безопасности» моих афганских друзей объявили потенциальными врагами, способными продать меня талибам за выкуп. Выехать в город посчастливилось лишь несколько раз в компании русских пуштунов, ночевавших в культурном центре.
Я не жалею о 30 долларах, которые в день вылета дал местному хелперу Абдулле, который прежде катал блогера-антисоветчика Мировича из Белоруссии. Мы под завязку загрузили его легковушку 130 килограммами моего багажа, после чего на равных толкали две тележки в аэропорту, а он отгонял от меня приставучих проверяющих, которым не терпелось покопаться в моем багаже.
Вернуться пришлось на неделю раньше, но лишнее время оказалось кстати. Подготовка выставки в Музее Востока требовала плотной работы с описями, экспликациями и архивными фотографиями. На нее я и потратил последнюю неделю отпуска, после чего с бóльшим комфортом занялся прочими накопившимися делами.
После окончания магистратуры я пройду курс «русский язык как иностранный» и поеду в Афганистан преподавать наш дорогой русский язык, что позволит мне легитимно оставаться в стране, скажем, по полгода. Находиться в какой-нибудь безопасной уютной долине, исходить ее вдоль и поперек, параллельно изучая местные языки. Так и будет.