Три крупнейших российских парусника ушли в экспедицию к берегам Антарктиды, организованную в честь 200-летия открытия белого континента русской экспедицией под командованием Фаддея Беллинсгаузена и Михаила Лазарева. Для «Седова» и «Паллады» поход станет полной кругосветкой, в то время как «Крузенштерн», пройдя Северную и Южную Атлантику и приняв участие в парусной гонке в районе Фолклендских (Мальвинских) островов, вернется в Россию к празднованию 75-летия Победы. На одном из самых сложных и интересных этапов кругосветки (Вальпараисо, Чили, — пролив Дрейка — мыс Горн — пролив Бигль — Огненная Земля — Ушуайя, Аргентина) на борту фрегата «Паллада» был корреспондент «Ленты.ру» Петр Каменченко. О том, как устроена жизнь на корабле, чем здесь кормят, зачем бьют в рынду и мочат скатерть, как не умереть от морской болезни и спастись при парусном аврале, читайте во второй части репортажа из «ревущих» сороковых широт южной части Тихого океана.
Первую часть рассказа о морском путешествии можно прочесть здесь.
Покинув чилийский порт Вальпараисо, «Паллада» двинулась на юг вдоль Американского континента. В ближайшие две недели ей предстояло преодолеть самый сложный участок кругосветки: «ревущие» сороковые и «неистовые» пятидесятые широты, пройти проливом Дрейка, обогнув самый опасный в мире мыс — Горн, перейти из Тихого океана в Атлантику, а затем, миновав пролив Бигля, достигнуть самого южного города мира — аргентинского порта Ушуайя.
За сутки «Паллада» прошла более двухсот миль, отдалившись на добрую сотню миль от побережья Чили. Несмотря на столь значительное расстояние от земли, за кораблем следовали несколько альбатросов. Они планировали, почти не шевеля крыльями, ловили воздушные потоки, взмывали вверх, закладывали петли, зависали на месте, снимали пером пену с волны и вновь уходили ввысь.
Моряки «Паллады» рассказывали, как один такой «зверь» сел на палубу и его попытались поймать. Размах крыльев альбатроса превышал два метра, а клювом он выбивал щепки из крепкого настила палубы.
Жизнь на корабле подчинена четкому распорядку. Общая побудка в семь утра. В это время в каждом кубрике, в каждом углу судна от камбуза до гальюна из приемников звучит голос: «Семь часов. Сегодня … (такое-то число). С добрым утром!» И через небольшую паузу, тактично, для тех, кто еще не проснулся: «Проверка аварийной сигнализации!» После чего по всему кораблю дребезжит звонок, со сном абсолютно не совместимый.
В 7:15 всех приглашают на утреннюю физзарядку. В 7:30 — на завтрак первую смену. И обязательно желают приятного аппетита. В 7:45 — на завтрак идет вторая смена. В 8:00 подъем флага.
Подъем флага на корабле — это совсем не то, что где-то на суше. Когда флаг поднимается, ты чувствуешь свою связь с родиной, что ты не какой-то там хрен с горы на краю света и сам по себе, а часть своей страны. Может, кто-то этого и не чувствует, а меня так реально пронимает. Хотя, каюсь, на подъем флага выходил не всегда. Завтракал долго, по своему сухопутному еще распорядку.
Днем: приборка на корабле и в кубриках, учебные занятия, спортивные тренировки, вахты, свободное время. Отбой в 23:00. Всем желают спокойной ночи.
Вахты четырехчасовые. За тяжелым деревянным штурвалом курсанты стоят по двое. Чтобы повернуть корабль на один румб при свежем ветре и боковой волне, приходится сделать четыре-пять оборотов штурвала. Еще двое курсантов в рубке следят за приборами, выверяют курс, определяют скорость и направление ветра…
На случай более тонкого маневра на мостике есть джойстик. Но все управление судном ручное. Никакого авторулевого или электрической закрутки парусов на учебном парусном судне нет. От штурвала к перу руля проходят тяги. Вместо лебедок — мозоли курсантов.
На мостике всегда присутствует капитан или его дублер, там же помощники капитана, штурманы.
Каждые полчаса вахтенный отбивает в корабельный колокол склянки. Вахта продолжается восемь склянок. Это морская традиция. Время всегда было важнейшим элементом навигации. Зная точное время, можно определить при помощи секстанта положение судна и рассчитать его скорость.
Само слово «склянки» происходит от названия песочных часов «склянцев», в которых песок пересыпался ровно за 30 минут. Такими часами традиционно пользовались моряки.
Корабельный колокол обычно называют рындой, хотя это и не вполне точно. Раньше «рындой» называли не сам колокол, а его звук. С корабельным колоколом связано немало морских традиций. Так Новый год на корабле встречали шестнадцатью ударами колокола. Старший по рангу член экипажа бил восемь раз, а вслед за ним еще восемь раз ударял младший юнга. Ребенка, родившегося в море, крестили в судовом колоколе. А умершего моряка провожали в последний путь восемью склянками, что означало «конец вахты». В Англии есть выражение eight bells (восемь ударов колокола), которое означает примерно то же, что русское «сыграл в ящик» или «склеил ласты».
Аврал всегда случается неожиданно. Оттого он и аврал! Но опытный моряк в любое время к авралу готов. Каждые полчаса он выходит на шкафут, на бак, поднимается на шканцы, откуда пристально оглядывает небо — не появились ли где опасные перьевые облака, слюнит на ветер палец и бормочет под нос, но так, чтобы было слышно: «А не пора ли реи брасопить» или «Пожалуй, стакселек следует поставить». После чего удаляется отдохнуть.
При объявлении парусного аврала курсанты и матросы надевают страховки, бегут на палубу и выстраиваются на шкафуте напротив мачт, к которым они приписаны. Там их уже поджидают боцмана.
Страховки при работе на такелаже обязательны. Если человек вдруг сорвался с рея, то он повиснет на страховке, и его снимут. Но это редкость. Капитан вспомнил всего пару подобных случаев. У товарища по каюте усиленная страховка — на лямках кто-то суеверный написал «Спаси и сохрани!»
Парусный аврал объявляется, когда паруса нужно поставить или, наоборот, убрать.
Многие полагают, что парусные суда ходят только под парусами. Многие, как наш уважаемый президент, — что они еще и деревянные. И то, и другое неверно. Современные парусные суда, даже такие, как «Седов», которому в следующем году исполнится сто лет, имеют стальные корпуса и такой же такелаж. Нижний рей (у моряков «рей» — мужского рода) грот-мачты весит две тонны. Ванты и штаги — толстые металлические тросы. Из дерева на современных парусниках сделана только палуба и внутренняя обшивка помещений.
Большие парусники оборудованы двигателями. На «Палладе» два дизель-генератора мощностью по 418 киловатт каждый, плюс аварийный генератор — на всякий случай. Дизеля необходимы для заходов в порты и маневрирования, они же снабжают корабль электричеством. Но не только.
В походе корабль проходит на парусах не более 30 процентов маршрута. Ветер ведь не закажешь. А если ждать попутного ветра или ходить туда-сюда галсами, то выбьешься из жесткого графика, который заранее утвержден и согласован. При бейдевинде можно обойтись косыми парусами — сами по себе они корабль не потянут, но разгрузят двигатель и сэкономят топливо.
За первые 100 дней похода «Паллада» прошла больше 12 тысяч морских миль (морская миля —1852 метра), из которых на паруса пришлось только 2160. То есть, примерно, 18 процентов от всего маршрута.
Поставить паруса даже при несильном ветре (7-8 метров в секунду) — занятие непростое и требует слаженной работы всей мачтовой команды — тех, кто работает на такелаже, и тех, кто тянет веревки внизу на палубе. Со стороны это напоминало пожар на канатной фабрике.
Звучит команда: «Отбой парусного аврала!» Капитан всех благодарит, а боцмана тактично объясняют курсантам, в чем те были неправы и кто они после этого есть. За первые сто дней похода авралы на «Палладе» играли 135 раз.
Многих интересует, как и чем кормят на корабле. Некоторое беспокойство по этому поводу испытывал и я. Перед выходом из Вальпараисо собирался даже накупить еды впрок. Хорошо, что этого не сделал.
Кормили четыре раза. В 7:30 — завтрак, в 11:30 — обед. В 15:30 — чай, в 19:30 — ужин. Все на корабле — от капитана до юнги — едят одно и то же. Готовят вкусно. Добавка не возбраняется.
На завтрак молочная каша или лапша, бутерброды с сыром и колбасой, чай или кофе. Но могут подать и омлет, запеканку, пирог с мясом или хачапури. При очень сильной качке, когда омлет выпрыгивает из противня на палубу, завтрак может ограничиться «сухим пайком» — бутербродами с чаем.
Обед из первого и второго блюд. Супы не хуже домашних (спасибо поварам-кокам, вы — волшебники!): щи, борщ, солянки, рассольники, рыбные и мясные, гороховые и с фасолью, с курицей и с тушенкой…
На второе: мясо, курица, рыба, гуляш, котлеты, макароны по-флотски, селедочка с картошкой, гречка, пюре… На столе сало, огурчики, маринованные помидоры, лук, чеснок, масло, мед, клубничный джем. Но не все сразу, конечно.
Хлеб белый, свежий. Пекут тут же, и не из замороженного полуфабриката, а из нормального теста, которое месят сами — как на хлеб, так и на прочую выпечку. К чаю (или компоту) — конфеты, шоколад, печенье, вафли, пряники…
В полдник (на чай): выпечка, бутерброды, фрукты. На ужин — еще раз перве блюдо, а так же второе и чай.
Фрукты и овощи закупаются на стоянках. Чилийская картошка не понравилась, наша вкуснее! Местные апельсины с такой толстой кожурой, что после очистки остается фактически мандарин. А вот груши — объедение! Так и таяли во рту.
К «флотской» еде курсанты привыкли не сразу. Вначале натащили с собой на корабль мешки с дошираком, чипсами, кока-колой и первое время этим питались. Как дома! Потом распробовали корабельную еду и перестали бегать с мисками за кипятком.
Аппетит в море волчий. Происходит это даже не из-за физических нагрузок, а от того, что организм тратит много энергии на поддержание постоянной температуры тела, что на ветру в высоких широтах весьма энергозатратно.
Единственное исключение из аппетита — морская болезнь. Тут уж не до еды. В теории есть специальные таблетки от недуга, но на практике они помогают далеко не всегда. Тем более во время шторма, когда корабль кладет то на один борт, то на другой. В таком случае лучше находиться на палубе и пытаться смотреть на что-то более-менее неподвижное.
Одна очень храбрая женщина, отправившаяся в море с мужем и страшно страдавшая от морской болезни, как-то призналась:
При шестиметровой волне в офицерской столовой, где мы обедали, ездят стулья, даже несмотря на то, что они привязаны к полу. Скатерть смачивают водой, чтобы не скользили тарелки. Но вилки, ножи и солонки все равно скачут, а едокам при особо резком крене приходится цепляться за привинченный к полу стол, иначе можно уехать к тарелке соседа. Впрочем, на такие мелочи обращать внимание на корабле не принято, и беседа обычно не прерывалась.
Сороковые широты встретили нас ветерком и трех-четырехметровой зыбью. В двух сутках впереди уходил на юг ураган, и «Паллада» шла по его следу. Был объявлен очередной парусный аврал. Матросы и курсанты бодро разбежались по мачтам. В парусных командах бизани и фок-мачты на рангоуте и такелаже работали по тридцать человек. На грот-мачте чуть больше.
Между командами мачт всегда идет негласное соревнование. Мачтовые боцмана, внешне расслабленные и как бы даже безучастные к происходящему, зорко следят за исполнением команд, чтобы вовремя гаркнуть на перепутавшего шкот или вовремя не отдавшего фал курсанта.
За считанные минуты были выставлены стакселя, кливер, фок, грот, бизань, верхние и нижние марселя. Паруса приняли ветер, и фрегат пошел со скоростью двенадцать узлов.
Днем ветер стал меняться и вскоре перешел во встречный. Новый аврал. Курсанты бодро сваляли паруса, и корабль пошел под движком. Двое суток нас продолжало качать, а затем море успокоилось, и установился почти полный штиль. Подошли несколько стаек дельфинов. Вдалеке заметили фонтаны китов. Гораздо ближе подходили любопытные морские котики. Высовывали из воды усатые мордочки, разглядывали трехмачтовое диво.
«Ревущие» сороковые прошли за три дня без приключений. В «неистовые» пятидесятые широты вошли по ярко синей воде под безоблачным небом в полный штиль.
К вечеру 7 февраля открылся Магелланов пролив. Из Тихого океана в Атлантику можно пройти либо севернее Огненной Земли относительно узким и извилистым Магеллановым проливом, либо через пролив Дрейка. Последний по ширине и глубине (до 5000 метров) превышает многие моря и проливом является лишь формально, разделяя два континента — Южную Америку и Антарктиду и соединяя два океана — Атлантический и Тихий.
Пролив назван в честь знаменитого английского капитана и пирата Френсиса Дрейка. В 1578 году Дрейк обогнул Америку пройдя вокруг мыса Горн. Кстати, по одной из версий, именно Дрейку мир обязан изобретением знаменитого приветствия, которым отдают честь во множестве армий и флотов мира. Во время встречи с английской королевой он по какой-то причине то и дело прикладывал ладонь ребром к голове. На вопрос королевы, чем это капитан таким занят, Дрейк находчиво ответил: «Ослеплен вашим величеством, моя королева!»
С момента открытия и до сегодняшнего дня пролив Дрейка считается одним из самых сложных и опасных мест для судоходства в мире. Здесь погибли сотни судов. Пройти мыс Горн — доблесть для моряка. А пройти его на парусах — подвиг.
Южная оконечность Американского континента представляет собой столпотворение маленьких и больших островов, островков, скалистых гряд и одиноких скал. Их здесь тысячи. От воды вверх поднимаются черные почти отвесные скалы, дальше вглубь их сменяют заснеженные горные пики и горные плато Анд. Все это разнообразие выхода суши на поверхность разделено бесчисленным количеством проливов и проток, в которых без лоцмана, даже имея хорошие навигационные карты, нетрудно заблудиться. Это и есть легендарная Огненная Земля.
Свое название она получила в XVII веке. По общепринятой версии острова были заселены индейцами, которые по какой-то только им одним известной причине презирали всякую одежду. Аборигены зимой и летом ходили почти абсолютно голыми, а чтобы не замерзнуть, грелись у костров. Эти костры и увидели первые европейцы, назвав архипелаг Огненной Землей.
Знаменитый гуманист и создатель теории видов Чарльз Дарвин, совершая кругосветное путешествие на корабле «Бигль», описал аборигенов Огненной Земли как «утерянную ветвь» — переходную ступень от обезьяны к человеку разумному.
Против революционных научных теорий, передовых технологий и тонкого коварства европейской цивилизации голые люди оказались совершенно беззащитны. Вначале пришельцы выменяли на стеклянные бусы, железки и огненную воду все, что было у островитян ценного, а затем переловили их самих и увезли в рабство.
На подходе к проливу Дрейка всем очень хотелось увидеть айсберги. До берегов Антарктиды отсюда всего два суточных перехода, но идти туда мы не могли, так как «Паллада» не имеет соответствующего статуса для хождения в полярных водах. Айсберги же заплывают в эти места регулярно. Их отслеживают и сообщают о местонахождении проходящим судам.
Несколько раз мы принимали за плавающие ледяные горы покрытые снегом островки и однажды контейнеровоз, пока очередной претендент на роль айсберга не оправдал наконец-то ожидания. Прошли от ледяного осколка примерно в десяти милях и смогли хорошо его разглядеть в бинокли. По форме айсберг напоминал коробку от ботинок длиной в полкилометра и медленно дрейфовал к северу-северо-западу.
Мыс Горн находится на южной оконечности одноименного острова. Открыт он был голландцами в 1616 году и назван ими в честь голландского городка Хоорна. Англичане поняли название по-своему. Horn — по-английски значит «рог». На рог скала действительно похожа.
На морских картах мыс обозначается как Cape Horn, или Cabo de Hornos, так как островок принадлежит Чили, где говорят на испанском.
Ревущие и неистовые широты «Паллада» прошла при прекрасной погоде и отличной видимости. Солнце регулярно садилось за стерильно чистый горизонт, а чайки — на воду. Чилийский берег, находившийся в пятидесяти и более милях, прекрасно просматривался. И надо же было такому случиться, что ночью, когда до мыса Горн оставалось всего 36 миль, погода резко ухудшилась. Начался дождь, ветер раздуло до 14 метров в секунду, поднялась четырех-пятиметровая волна.
«Паллада» несла всего половину парусов и, тем не менее, показания скорости метались в районе 12-14 узлов.
Парусные маневры со сменой курса продолжались всю ночь с тем, чтобы утром выйти точно на траверз мыса Горн. Каким же было разочарование, когда берег затянуло туманом, сквозь который легендарные очертания рога самого южного мыса земли (если не считать совсем мелких островков) едва просматривались.
Тем не менее воодушевление на фрегате было общим. Заслуженные ветераны надели белые форменные фуражки и кителя с наградами, курсанты принарядились и подтянулись. Все с удовольствием фотографировались. Холодный ветер и дождевые заряды настроение не испортили.
«Паллада» сделала это. Прошла без двигателя под парусами проливом Дрейка в 12 милях от мыса Горн по левому борту и в менее чем в четырехстах милях от Антарктиды — по правому. А это означало, что все, кто был в это время на корабле, автоматически вступали в элитный клуб «хорнеров» и могли теперь с полным правом повесить в ухо золотую серьгу или набить на заметном месте памятную татуировку Cabo de Hornos. А также «требовать в любом портовом кабачке мира первую бесплатную пинту пива, класть ноги на стол и смело плевать против ветра». Об этом сразу же после прохождения мыса сообщил по громкой связи капитан «Паллады» Николай Кузьмич Зорченко.
Для большего удовольствия достижение было подтверждено специальным свидетельством: «Прошел под всеми парусами в кратчайшем расстоянии 12 морских миль от мыса Горн. Согласно старой морской традиции имеет право на ношение серьги в левом ухе». Подпись капитана и печать «Паллады».
Окончание следует