Хилари Мантел — первая в мире писательница, ставшая дважды лауреатом Букеровской премии. В 2006 году она стала командором ордена Британской империи, а в 2014-м — Дамой-Командором этого ордена, что позволяет ей использовать титул «дама». Она пишет исторические романы, самые популярные из которых посвящены Томасу Кромвелю. «Вулфхолл, или Волчий зал» — один из них, он принес Мантел первую Букеровскую премию. В июне книга выходит на русском языке в новой редакции (изд-во «Иностранка»). Обозреватель «Ленты.ру» Наталья Кочеткова побеседовала с Хилари Мантел о том, как события XVI века выглядят из сегодняшнего дня.
«Лента.ру»: Давайте поговорим о связи истории и настоящего времени. Кому-то кажется, что история может повторяться. Кто-то думает, что это невозможно. Кто-то думает, что цивилизация развивается по спирали, то есть история повторяется, но не буквально. Что думаете вы?
Хилари Мантел: Каждое событие жестко встроено в контекст, а потому довольно специфично для своего времени и места. Поэтому я из тех, кто не думает, что история в принципе может повториться. Но человеческое воображение оперирует готовыми моделями. Наш разум любит аналогии — если бы он работал иначе, возможно, нам было бы слишком страшно просыпаться по утрам. Мы смотрим на прошлое как на предупреждение, или руководство, или утешение, а затем подгоняем сюжет произошедшего под наши ментальные нужды и потребности.
В России некоторое время назад был бум исторических романов. Писатели говорили, что им кажется, если они поймут прошлое, то им станет понятней настоящее. В чем причина вашей любви к историческим романам?
Такой подход все же кажется мне слишком техническим и буквальным. Вообще — это довольно сложная и слишком глобальная задача для одного человека — понять прошлое. И мне кажется ошибкой рассматривать прошлое как репетицию настоящего. Для меня оно ценно само по себе.
Мое увлечение историей началось в ранней юности, прежде чем я поняла, что на самом деле означает слово «история». Мои бабушка и дедушка рассказывали о событиях прошлого, как будто они все еще происходят в настоящем. Они говорили о людях, которые были мертвы, как будто они все еще живы и могут войти в комнату в любую минуту. Тогда у меня не было ощущения, что преграда между прошлым и настоящим непреодолима — у меня как раз было ощущение, что ее легко можно пересечь — достаточно просто научиться это делать.
От семейных историй, которыми окружен человек, пока растет и взрослеет, мне захотелось перейти к более крупным сюжетам — о других семьях, затем о народах и государствах. Фантазии дышат и растут. С ранних лет я интуитивно понимала, что мы находимся не за пределами истории, а внутри нее. И хотя каждый из нас индивидуален, на всех нас так или иначе повлиял дух времени.
Есть ли фигура российской истории, которая вам интересна?
Мой первый исторический роман был о Французской революции. Но русская революция для меня чуть-чуть слишком свежая. Я люблю копать совсем уж вглубь веков.
Чем вас привлек сюжет о Генрихе VIII, его женах и Томасе Кромвеле?
Еще из школьных уроков истории я вынесла впечатление о Кромвеле, как об умном и интересном человеке. Я знала о его темном прошлом и огромном влиянии, которого он добился, так что мне сразу были видны опорные конструкции этого сюжета. Но я долго шла к мысли написать о нем роман. Нельзя сказать, что идея написать об этой эпохе полностью завладела мной — все же это гораздо более серьезная задача, чем просто интерес к жизни одного человека.
Как только я начала разбираться в том, что нам известно о Кромвеле, я задалась вопросом, что же обычно говорят о людях, которые его окружали. Генриха VIII, например, часто изображают как примитивного монстра, а Анну Болейн роковой женщиной или феминисткой в эпоху, когда феминизма еще не было. Их вера в бога почти всегда рисуется своего рода дополнением, необязательным фактором, в то время как она определяла их взгляд на мир.
Мне было важно представить читателю историческое полотно с большим количеством деталей, сложную игру света и тени. Я хотела узнать, что делало моих героев людьми своей эпохи, с одной стороны, а также рассмотреть их индивидуальную психологию — с другой. Так что было бы справедливо сказать, что мое прочтение событий и людей того времени является не вполне обычным. В новой книге я рассказываю историю четвертого брака Генриха VIII с Анной Клевской таким образом, что этот сюжет покажется незнакомым большинству людей. При этом он соответствует историческим источникам.
Понятно, что этот сюжет в принципе довольно популярен, но в этом и подвох — как работать с событиями, общую канву которых знают более или менее все?
Здесь важно сказать две вещи. Во-первых, многое из того, что люди «знают», ошибочно — в «общеизвестном» кроется немало тайн и открытий. Во-вторых, на самом деле не важно, известен сюжет читателю или нет — у писателя больше инструментов, чем один саспенс. Читатель готов наблюдать и сопереживать тому, кто ему небезразличен, кто идет навстречу своей судьбе, не зная о ней, кто крутится и пытается избежать того, чего избежать ему не суждено, и читателю об этом известно.
Генрих VIII был не только яркой исторической фигурой, он был реформатором. Пусть даже реформы служили достижению его личных целей. Что вы думаете о резких общественных переменах? Чего в них больше: пользы или вреда?
Это зависит от того, из какой части общества вы вышли. Генрих VIII и его наследники значительно укрепили авторитет короны. Дворянство обогатилось из-за распада огромных поместий, принадлежащих монастырям. Все это касается перспективного класса меритократов — многие семейные состояния были сделаны в эпоху Генриха VIII. Это был век разрушений, который стимулировал созидание. Многие из великих домов, построенных во времена Елизаветы, дочери Генриха, были сделаны из камней разрушенных домов монахов.
Для обычных людей царствование Генриха было временем стабильности после эпохи гражданской войны. Его разрыв с папством приветствовался в некоторых районах страны и был принят в штыки в других. В некоторых случаях дело дошло до вооруженных восстаний, но тем не менее религиозные изменения внедрились в течение нескольких следующих лет. Кромвель и его друзья боролись за разрешение перевести Библию на английский. Когда они победили, Библия появилась в каждой приходской церкви. Священные тексты зажгли воображение как образованных, так и необразованных людей и укрепили силу и богатство английского языка.
Другая реформа касалась института парламента, который получил власть и статус. До Томаса Кромвеля парламентарии созывались лишь изредка, обычно в том случае, когда король хотел поднять налоги. Но Кромвель видел потенциал в этой институции и заставил членов парламента усердно трудиться. Началось долгосрочное партнерство между законодательной властью и короной — таким образом была заложена долгосрочная программа государственного развития.
Я знаю, что Генрих VIII был еще и поэтом. В частности, он писал стихи своим возлюбленным. Я помню его стихотворение про остролист и плющ, написанное, кажется, Анне Болейн. У вас его любимые стихи?
Он был автором песен, и до сих пор можно услышать некоторые из его песен и музыкальных композиций. К сожалению, доподлинно нельзя сказать, какие именно из его стихов написаны для Анны Болейн. Но стихи были очень важны при дворе Генриха VIII. Многие придворные писали стихи — и мужчины, и женщины. Они не публиковались, а распространялись из рук в руки. Иногда мы можем только догадываться об их авторах. Их темой обычно была любовь, но между строк всегда читалась власть.
Вы следите за событиями в современной королевской семье? Есть вероятность, что вы напишете роман о них?
У нас нет другого выбора, кроме как быть в курсе — поскольку это одна из главных новостных повесток большинства СМИ. Но роман о них — не моя история. Пусть ее пишут журналисты.
В России считается, что Кейт Миддлтон и Меган Маркл соперничают в общественном сознании. Ваши симпатии на чьей стороне?
Меган решила начать новую жизнь, поэтому это сравнение больше не работает. Теперь она свободна начать новую историю.