На днях стало известно, что в отношении создателя проекта «Омбудсмен полиции» Владимира Воронцова следователи завели еще семь уголовных дел, доведя их общее число до 14. По версии правоохранительных органов, Воронцов, помимо прочего, причастен к вымогательствам, распространению порнографии, клевете и оскорблениям представителей власти. Между тем сам бывший полицейский вину не признает и считает обвинения надуманными, о чем сообщил в недавнем письме главе МВД Владимиру Колокольцеву. О том, как помощь простым полицейским может привести правозащитника в камеру столичного СИЗО, создатель «Омбудсмена полиции» рассказал в интервью «Ленте.ру».

«Лента.ру»: Недавно вы написали письмо главе МВД Владимиру Колокольцеву. Что вы хотели сказать министру?

Владимир Воронцов: Я хотел донести суть происходящего. На мою ситуацию можно посмотреть сквозь призму двух взглядов: глазами представителя гражданского общества и глазами «решальщика». Первый смотрит на это так: «Я же ничего не нарушаю — кто и за что меня посадит?» А второй: «Ты куда полез? Мы заткнем рот любому».

Моя проблема в том, что я мыслил и действовал как первый, а решения принимают вторые. И это ужасно для 2020 года. Думаю, мое письмо в МВД точно заметили, но будут делать вид, что нет. Печально, что у власти отсутствует прямой диалог с людьми.

Сейчас в отношении вас расследуют сразу 14 уголовных дел. Какие именно к вам претензии у следствия и почему вы считаете их надуманными?

Меня обвиняют в двух вымогательствах, трех эпизодах распространения порнографии, клевете и восьми эпизодах оскорбления представителей власти. По большинству эпизодов мы готовы спорить с квалификацией, виновностью, причастностью. Но в случае с вымогательствами не было даже самих событий преступления.

Потерпевшими по этим двум эпизодам выступают бывшие сотрудники полиции. Одной из них, по фамилии Андина, я помогал в суде. Второй — Расим Курбанов — был уволен в 2017 году, якобы в результате моих действий. По версии следствия, я вымогал у Курбанова 300 тысяч рублей за то, чтобы не публиковать его интимные фото. Но никаких вымогательств в отношении этих людей не было в принципе.

Больше того, мы с Курбановым два года общались, были в приятельских отношениях. А потом он вдруг решил, что стал жертвой преступления. И то, что полиция в попытке осудить заведомо невиновного человека давит на «псевдопотерпевших», заставляя их писать о том, чего не было, — страшно.

Как к вам относятся сотрудники конвойной службы из МВД и Федеральной службы исполнения наказаний (ФСИН)? Как сложились ваши отношения с сокамерниками?

Относятся очень хорошо — и МВД, и ФСИН. Многие меня знают и искренне сопереживают, поддерживают. Почти три месяца я сидел один, сейчас дали соседа — это бывший участковый, сидит за убийство брата. Очень интеллигентный человек в очках, любит говорить о политике. Мы требуем выдать нам настольные игры (шашки, нарды), но ФСИН пока молчит.

Как вы оцениваете условия содержания в изоляторе и чем занимаетесь, кроме изучения материалов дела?

Основные корпуса в СИЗО забиты почти «под завязку», а в камерах сидят по 40 человек, и на всех одна «параша» — дырка в полу. Я же сижу в спецкорпусе, который создали на территории тюремной больницы. Тут до недавнего времени был только я и вор в законе. Видимо, во ФСИН меня приравняли по статусу к вору.

Зато выйду — и с таким-то опытом стану экспертом по межличностным отношениям. А так хожу на прогулки, беседую с соседом о политике, пью чай — вот и весь быт.

Когда приходят адвокаты — говорим о деле, выстраиваем линию защиты, общаемся. Это моя отдушина и некая возможность вырваться из камеры и «посмотреть мир». Кстати, я хотел в качестве защитника привлечь свою супругу, но суды мне уже дважды в этом отказали, хотя это мое полное право. Такой подход я считаю незаконным.

Как повлиял ваш арест на деятельность паблика «Омбудсмен полиции»? Как отнеслись сторонники из числа полицейских к вашему задержанию?

Насчет паблика — думаю, это вопрос к подписчикам. Находясь в СИЗО без интернета, я лишен возможности следить за ним. Что касается сторонников, то большинство считает мой арест произволом.

Я получаю множество писем от совершенно незнакомых людей со словами поддержки, отвечаю каждому, жду писем всегда — это и возможность скоротать время, и возможность общения. На свободе у меня был огромный круг людей, с которыми я общался. Многие из них выступили моими поручителями перед следствием и судом.

Вас поддержали известные люди — такие как телеведущая Ксения Собчак, журналист издания Meduza Иван Голунов и депутат Госдумы Валерий Рашкин, другие журналисты, адвокаты и политики. Как вы считаете, почему суд не принимает это во внимание?

Я очень благодарен отдельно каждому, кто меня поддерживал и поддерживает до настоящего времени. А о нашей судебной системе я бы говорить не хотел.

В странах Европы и в США профсоюзы полицейских зачастую являются влиятельными организациями. Пытались ли вы создать независимый профсоюз российских полицейских? И почему, по-вашему, полицейские не готовы решительно защищать свои права?

Пытался... Но в регистрации профсоюза нам отказал Минюст. А что касается защиты прав полицейских в России, то это комплексная проблема. Сама служба в полиции организована так, что ничего не нарушать почти невозможно. Условно говоря, за неправильно расставленные запятые можно уволить кого угодно — и многие думают: «Какой смысл воевать [с руководством]?»

Профсоюзы почти все «карманные» — потому и такой большой некомплект у МВД России сегодня. Система абсолютно прогнила, и люди это понимают. Прежде всего руководству полиции необходимо признать проблемы, но оно этого не делает.

А что касается меня, то полицейские начальники рассуждают просто: «А кто он такой и что он себе позволяет?»

Оппоненты часто упрекают вас в сотрудничестве с лидерами оппозиции. Как вы относитесь к политике вообще и к оппозиции в частности?

Моя площадка и аудитория — это неофициальный профсоюз. Во всех цивилизованных странах мира политические силы борются за симпатии профсоюзов, и это нормально. Политики преследуют свои цели, и если между ними не будет конкуренции, то будет монополия. Как и на рынке, это приведет лишь к ухудшению ситуации.

Вашу квартиру дважды штурмовал спецназ, а при задержании к вам применяли спецсредства и силовые приемы. Все это происходило на глазах вашей жены и маленькой дочери. Насколько сильно это травмировало ребенка психологически?

Жена водила дочь к психологу. Задержание отца спецназом, конечно, нанесло ей психологическую травму. Она постоянно спрашивает, где папа, а когда спецназ сломал дверь, она испугалась за игрушки и боялась, что их заберут. Но случилось так, как случилось.

В проект «Омбудсмен полиции» я вложился душой и занимался им искренне. О том, что будет дальше, рассуждать рано — вначале нужно пережить СИЗО и очень тяжелую разлуку с близкими. Насколько все это затянется, неизвестно. Если я и обидел кого из этих больших боссов МВД, то на копейку, а мне мстят на миллионы.

***

— Когда моего мужа задерживали, мы с дочкой очень сильно испугались и грохота, и криков, и «дядек в черных одеждах с автоматами, которые напали на папу», — говорит Александра, супруга Владимира Воронцова. — Наша дочь восприняла это все, будто к нам пришли домой бандиты, и папа почему-то пропал после этого.

Она вздрагивает от посторонних шумов за дверью. И каждый день спрашивает, когда же папа вернется домой. А я отвечаю, что очень скоро — хотя сама боюсь даже предположить, когда.

Я знала, что Володя занимался пабликом и журналистской деятельностью, но никогда не вникала в подробности. Я понимала, что он не «системный» человек, но никогда не могла подумать, что с «несистемными» так расправляются. Я верю в его невиновность. А его дела между тем штампуют одно за одним.