Скоро пройдет уже год, как мир живет в условиях пандемии. За это время представления о морали успели перевернуться с ног на голову, а привычные нормы поведения работать перестали. Моральным стало то, что в обычное время считается неприемлемым. В 2020 году одной из тем ежегодной научно-просветительской конференции «Чтения Адама Смита» стала коронавирусная этика. «Лента.ру» записала лекцию психолога Людмилы Петрановской о том, как сегодня меняются нормы поведения в обществе, почему люди не могут услышать друг друга в спорах о COVID-19 и можно ли это изменить.
В последнее время у общества (возможно, не у всего, а у какой-то его части) развивалась иллюзия по наращиванию гуманизма. О том, что пришла пора все больше и больше говорить о ценности человеческой жизни, о том, что все заслуживают помощи, самых лучших из возможных способов лечения и всего остального. Исходя из этой весьма достойной максимы подразумевалось, что общество может себе позволить такого рода систему ценностей. Мне кажется, что эта иллюзия была очень болезненно торпедирована в ситуации с коронавирусом.
Мне бы хотелось поговорить именно о характере этих дискуссий. О том, почему они часто такие беспощадные. Словесные войны всех истощают, в них бессмысленно сгорает социальный капитал, сгорают какие-то отношения, связи и доверие. Одни говорят: вам хочется ходить по ресторанам и путешествовать по разным странам, вам важнее ваш бизнес, чем умирающие старики. А другие парируют: это все не так, потому что умирающий бизнес и невозможность зарабатывать для людей — она уже в следующем шаге приведет к умирающим от бедности, к тому, что уже сейчас не получают медицинскую помощь люди, больные не коронавирусом, а чем-то другим, и прочее, и прочее.
Я не хочу сейчас даже повторять аргументы, которые приводят стороны. Потому что все они крутились по 200 тысяч раз, обрастая огромным количеством доводов, ссылок, доказательств. Но все эти аргументы и факты никого никуда не продвигали. Вот взять историю про дистанционное обучение в школах и вузах. Кто-то утверждает: вы лишаете детей общения, вы рушите систему образования, дистанционное обучение не может быть полноценным. Тут же приходит другой: здоровье важнее всего, у детей тоже может опасно протекать заболевание, есть такие случаи. А вдруг учителя пожилые заразятся? А если дети принесут бабушкам и дедушкам вирус? То есть идет бесконечное обсуждение аргументов. Все цепляются к словам, переходят на личности, начинают друг друга сильно не любить. В ситуации изоляции и сидения дома, возможно, было бы неплохо так коротать вечера. Однако в результате этих споров люди выгорают, у них возникает ощущение, что хороших решений этих проблем нет и быть не может, все — в западне.
Я сейчас выношу за скобки радикалов. Тех, кто совершенно охвачен тревогой, в ужасе не заходит в лифт, хлеб протирает спиртом и так далее. И тех, кто вообще отрицает опасность, говорит, что все придумано, это заговор, это просто грипп и тому подобное. С радикалами всегда сложно договориться. Я говорю про тех, кто, с одной стороны, признает угрозу, а с другой — не полностью охвачен паникой. Речь о людях, более-менее остающихся в поле здравого смысла.
Все эти споры похожи на истории с моральной дилеммой о пресловутой вагонетке. (Один из первых мысленных этических экспериментов: по рельсам несется вагонетка, на ее пути — развилка. Если вагонетка свернет направо, то там на одной колее работают пятеро рабочих, а на левой колее — всего один. Стрелочник должен решить, как ему переключить стрелку — прим. «Ленты.ру».)
На самом деле никакого этического содержания в этой задаче нет, потому что нет никого, кто совершал бы выбор между добром и злом. Это не стрелочник выпустил вагонетку, у него не было выбора, поедет она или нет. В этой ситуации его решение может быть любым. Можно исходить из прагматических соображений, что пять лучше, чем один. Можно ничего не делать и руководствоваться мистикой: зачем я буду вмешиваться в судьбу. Можно исходить из психологических соображений: по какой-то причине вам кто-то из предполагаемых жертв симпатичнее, и прочее. То есть у вас могут быть разные причины, в конце концов можно действовать по должностной инструкции на такой случай или [руководствоваться] еще чем-то.
Но это все что угодно, но не этика. В чем неприятное, совершенно манипулятивное воздействие подобного рода задач? Они размывают само понятие этики, внушая, что это этический выбор.
До максимума доведенный пример таких манипуляций и создание с их помощью психологического дискомфорта — пресловутая книга «Выбор Софи», по ней также есть фильм. Я очень не люблю этот роман, считаю его хладнокровной и хорошо продуманной спекуляцией по теме холокоста. По сюжету мать по приезде в концлагерь заставляют сделать выбор, кого из детей оставить в живых, а кто пойдет в газовую камеру. Если мы начинаем трактовать подобную ситуацию как этическую, мы на самом деле присоединяемся ко злу. Здесь зло только с одной стороны — того, кто создает такой выбор, кто ставит человека в эту ситуацию. Только у «организатора» здесь этическая дилемма, но не у матери. Она может выбрать одного; выбрать другого; впасть в агрессию и напасть на тех, кто заставляет ее выбирать; она может впасть в ступор, и прочее. Не мать создала зло и не она несет за это ответственность. Если мы присоединяемся к версии, что мать должна мучиться всю жизнь за свой выбор, то мы присоединяемся ко злу.
Почему это происходит, почему граждане, каждый в своем белом пальто, бесконечно обсуждают те или иные решения? И при этом жонглируют этическими соображениями: жизнь превыше всего, не жизнь превыше всего, а свобода и прочее? Мы не можем не понимать, что на этом поле решений нет. Если мы, например, обрекаем стариков на изоляцию в домах престарелых, где запрещены все посещения, то что мы делаем?
Есть очень сложные ситуации. Например, в России уже полгода закрыты интернаты, в которых живут дети с тяжелыми нарушениями развития. В этих интернатах большинство детей — родительские. И большинство из них общались со своими близкими. Их забирали на выходные, кого-то забирали на каникулы, к кому-то регулярно приходили. Все это сейчас нельзя. Уже полгода эти дети заперты там, никто не знает, что с ними происходит, там даже видеокамер нет.
Единственное, что могут родители, — передавать им какие-то продукты. Или забрать детей оттуда с концами, до завершения коронавирусной истории. Если люди работают, если у них есть другие дети, если у них ситуация, при которой они не могут полностью посвятить себя ребенку с инвалидностью, то это означает, что они либо потеряют все остальное, либо не будут видеть своего ребенка до тех пор, пока интернаты закрыты. А на данный момент многие регионы объявили, что учреждения не откроются до лета.
Большая часть этих детей испытывает проблемы со здоровьем, многие не доживают до подросткового периода. Имеем ли мы право забрать у них год общения с семьей ради того, чтобы снизить их риски заболеть коронавирусом? При этом мы знаем, что дети, даже имеющие серьезные проблемы со здоровьем, переносят ковид не очень тяжело.
Таких ситуаций вокруг пандемии — миллион. И мы пытаемся друг другу доказать, что правильнее делать это или то, оперируя этическими лозунгами. «Даже если только одного ребенка таким способом удастся спасти, то это стоит сделать». Или наоборот. То есть так или иначе ведется бой моральных позиций. А, как известно, это ни к чему не приводит.
Но обратите внимание, что в подобных дискуссиях вытесняется, умалчивается тема личных интересов. Хотя в реальности личные интересы тут очень сильно присутствуют. Но мы почему-то недостаточно это отслеживаем, рефлексируем, как наши обстоятельства влияют на нашу позицию.
Какой-то человек пишет: «О, слава богу, наконец-то дистант. Нам очень далеко ездить в школу, рано утром вставать, ребенку тяжело. А удаленка — нормально, пусть дома сидит. К тому же бабушка старенькая с нами живет. Боюсь, что если ездить будет, то может вирус притащить».
Это совершенно нормальная позиция. Человек честно пишет о том, что его интересы, его потребности случайным образом совпали в этой ситуации, и она ему скорее в плюс, чем в минус.
А другой человек у себя на странице пишет: «Кошмар, опять дистант, что делать? Я не могу ребенка дома одного оставить, сам он не сможет учиться удаленно. А если буду с ним сидеть, то потеряю работу».
То есть у другого человека личные потребности с данной ситуацией не совпадают. Понятно, что у всех обстоятельства разные. Но если мы встретим человека А и человека Б в другом обсуждении, где будет обмен мнениями по поводу дистанта, то что увидим? Ни один из них не станет говорить об удаленке как о своем интересе. Начнут приводить аргументы про то, что образование — важно, но гораздо важнее сохранение жизни и прочее; про то, что мы лишаем детей социализации, а значит, и себя лишаем будущего... То есть каждый опять будет облачаться в белое пальто и залезать на свой воображаемый броневичок.
Мне кажется, что гораздо правильнее было бы, если один скажет: мне удобнее так. А другой — а для меня это караул. Если бы мы представили такой разговор, то в качестве выхода из ситуации можно было бы найти какие-то варианты.
Из теории переговоров известно, что как только человек в споре переходит от обсуждения позиций к обсуждению интересов, то всегда выясняется, что пирог можно увеличить или придумать что-то еще.
Но у меня такое впечатление, что о личном зазорно говорить, все крутится вокруг высоких этических материй. И нет такого, чтобы просто сесть и спросить человека: а для тебя как лучше, есть какой-то более-менее приемлемый вариант? В результате рождается всякое безумие типа дискриминации пенсионеров, у которых в театре проверяют паспорт. Хотя расскажите вы им просто о сопутствующих рисках посещения мест большого скопления людей. А может, этот пенсионер уже переболел. Или у него какие-то другие обстоятельства? Почему кто-то решает за человека, что на основании паспортных данных он либо может пойти в театр, либо нет?
Было бы здорово, если бы мы больше говорили о разнообразии личных ситуаций, своих обстоятельствах. И самое главное — о принципах, на основании которых принимаются решения. Вот есть сложная ситуация, когда и так плохо, и по-другому плохо.
Или принцип, когда гражданин сам определяет иерархию ценностей. И в ситуации, когда он не посягает на безопасность других, можно оставить его в покое и не трогать. (...) Ну или наоборот. По крайней мере подобный разговор может быть содержательным и мог бы вывести нас на то, что все происходящее вызывает у нас постоянное чувство раздражения.
Понятно, что тут немного не та ситуация, в которой можно каждого предоставить самому себе. Интересы разных людей и угрозы для них очень тесно связаны. Мы оказались гораздо более тесно связаны, чем раньше считали. Это еще одна иллюзия, считать «я — автономный, я сам по себе, что хочу, то и делаю». Кто-то не верит в вирус, из-за этого, например, заразит тебя, а ты заразишь своего родственника, и этот родственник умрет — эта цепочка очевидна.
Она один из нервов всех этих дискуссий. Поэтому здесь нет простых решений: делайте все, что хотите, или наоборот, делайте все, что государство велит. Это сложная ситуация, а в сложной ситуации единственный вариант — искать более гибкие решения, искать какие-то принципы, на основании которых мы принимаем это решение. Если принципы будут ясны, то можно уже исходя из них как-то что-то делать. Нет смысла обсуждать саму по себе идею носить перчатки или не носить. Но у нас сначала было озвучено требование носить перчатки, а потом через два месяца проведено и опубликовано исследование на тему, сохраняется ли вирус на поручнях. Может, для начала как-то делать наоборот?
Мы видим, что центр принятия решений непонятно куда перемещается. Это правительство? Это Роспотребнадзор? Санэпидстанция, то есть Роспотребнадзор, у нас всегда ассоциировалась с теми, кто следит, чтобы в школьных столовых не было тараканов. И вдруг выясняется, что эти странные люди могут ограничивать наши передвижения. Вдруг выясняется, что на основании не очень понятно чего у нас разведены по разным странам семьи. Аргументы в пользу этого мутные, дальнейшие перспективы неизвестны, и тому подобные вещи. Но мы эти вопросы не задаем. А раздражение, которое копится, выливаем исключительно друг на друга.
Но это неправильно. Было бы разумнее спросить, как и почему принимаются те или иные решения. Философ Кант говорил, что не надо бесконечно ломать копья и спорить, что лучше: республика или монархия. Пускай государство будет правовым, тогда все равно, какой там строй. И если мы сегодня оглянемся вокруг, то увидим, что он был прав. Рядом в Европе две страны: республика и монархия, но очень мало друг от друга отличаются. Или может быть две республики. Одна — почти диктатура, а вторая — правовое государство.
Важны вопросы о сущностях. А все наши попытки отстаивать позиции, апеллируя к этике и морали, ни к чему не приводят. Я не думаю, что моя позиция — тоже про этику. Знаете, когда ведут протокол каких-то собраний, заседаний в Госдуме, кто-то может встать и сказать: «У меня вопрос по ведению». Вот и у меня — вопрос по ведению, а не по тому, что такое хорошо или что такое плохо. Он про то, нет ли у нас в обсуждении слепых зон. Нет ли такого, что мы говорим об одном, имея в виду другое. Я не к тому, что мы лицемерим или обманываем. Мы сами не отдаем себе в этом отчет, мы не расстаемся с этическими лозунгами, и это мешает нам увидеть точку зрения другого.
Конечно, если ты не оказался в ситуации разделенной семьи, у тебя все родственники здесь, среди них есть люди из зоны риска, то ты считаешь, что закрытие границ — прекрасная идея, зачем нам заразу эту возят, я боюсь за свою маму и своего папу. Но если ты оказался в позиции разделенной семьи, ты понимаешь, что твоя мама и твой папа закончат свои дни не из-за коронавируса, а по своим возрастным обстоятельствам, а ты даже не сможешь приехать попрощаться с ними. Ни та, ни другая позиция — не есть хорошая или плохая.