18 декабря у Ольги Арефьевой выходит новый альбом «Как я стал клоуном», а на 25 декабря намечена его премьера с группой «Ковчег» в московском цирке «Аквамарин». О том, чем заняты артисты во время пандемии, новой реальности и сложностях взаимоотношений внутри коллектива, о деньгах, личной картине мира и последних временах с «Лентой.ру» говорила певица Ольга Арефьева.
Это интервью мы планировали на апрель. У Оли Арефьевой готовился к выходу новый альбом, и уже была готова концертная программа. Но прошло несколько дней, и все массовые мероприятия попали под запрет, началось время ковида, масок, самоизоляции и всеобщего пессимизма. Популярные аналитики предсказывали, что «этот мир уже никогда не будет прежним», да и вообще «последние времена наступают». Закончилась весна, прошли лето и осень, больных и умерших не стало меньше, но к этому уже как-то привыкли. Писатели продолжали писать книги, киношники — снимать фильмы, футболисты — позорить честь страны, а музыканты — сочинять музыку и играть живые концерты (пусть и на четверть от возможной аудитории). Вопреки всему жизнь постепенно возвращается в свои привычные формы и русла.
«Лента.ру»: Сейчас много говорят о том, что пандемия, а в особенности меры, принятые в связи с ней, тяжелее всего отразились на артистах, чьи доходы почти полностью зависят от живых выступлений. Насколько это верно?
Ольга Арефьева: Лично для меня мало что изменилось: я никогда не шиковала и вообще очень мало трачу на себя. А вот музыкантам, которые работают со мной, стало труднее. У них, в отличие от меня, дети, семьи, а заработки постепенно схлопываются. И дело не только в том, что закрываются площадки и отменяются концерты, у людей остается все меньше денег, которые они могли бы потратить на свой досуг. И, как результат, все теперь стремятся потреблять бесплатный контент.
И как в этой ситуации выживать музыкантам?
По-разному. Многих выручают уроки. Люди на изоляции пересматривают свои ценности и часто понимают, что хотят учиться, реализуют давнее желание заняться музыкой. Ну или чем-то еще: сейчас бум уроков и онлайн-школ. Но на частные уроки тоже нужны деньги, а их многим теперь не хватает.
Предновогодние дни и новогодние каникулы всегда считались самым хлебным временем для артистов. Что сейчас?
В Москве пока разрешают заполнять залы на четверть их вместимости. 25 декабря мы собираемся сыграть в цирке «Аквамарин». Там 1008 мест. Значит, на 252 зрителя мы можем рассчитывать. А вот в Питере все новогодние мероприятия, включая выставки, музеи, экскурсии, концерты запрещены. Люди до 10 января не работают, но и пойти им некуда. Что они должны делать — бухать, что ли? Мне кажется, будет только хуже — всплеск алкоголизма, депрессий, самоубийств и домашнего насилия. Культура нужна ведь еще и для того, чтобы люди не скатывались в животное состояние. Она дает смыслы, и это не мелочь. Так что все очень непросто.
Твое отношение к эпидемии. Не болела? Насколько строго соблюдаешь меры изоляции? Что в этой ситуации сложнее всего для тебя лично?
Незадолго до официального начала эпидемии я переболела довольно тяжко какой-то гриппозной инфекцией. Обоняние не теряла, может, это было и не оно.
И потом сразу началась изоляция. Но это мало изменило мой образ жизни. Работаю и так в основном дома, с компьютером: пишу песни, занимаюсь игрой на пианино, делаю аранжировки, монтирую видео, рисую оформление для альбомов… Все, что добавилось, — это очень красивая маска с тигровой мордочкой, которую я ношу, когда выхожу в магазин. На концертах я выступаю без маски, но когда спускаюсь к зрителям, обязательно ее надеваю.
На волне эпидемии очень популярными были заявления, что мир уже никогда не будет прежним. Как эпидемия повлияла на окружающий тебя мир?
Мне очень не нравится, что набирает силу цифровой концлагерь и силовики все больше борзеют. Выстраивается какая-то паучья сеть тотального контроля, беззакония и насилия. Вчера в Telegram смотрела видео, на котором силовики ворвались в бар Commode на улице Рубинштейна в Питере, положили всех на пол и начали пинать. Это за то, что у них обнаружились какие-то мелкие нарушения — посетителей ли было больше, чем положено, или не закрылись после 23 часов... Там в кадре избивали дубинками лежащего человека. И дело тут не в пандемии — пандемию мы как человечество переживем. Мир устроен разумно, в отличие от человеческого общества и государства. Тут нужно помогать друг другу, а не вот это все.
На твой взгляд, что-то изменилось в массовом сознании?
Очень много паранойи, нагнетания и иррациональных страхов. Люди запуганы. Но для того, чтобы бороться с болезнью, не нужно пинать ногами посетителей баров.
Насколько самоизоляция изменила индустрию развлечений?
Развернула ее в сторону компьютерных игр и виртуальной реальности. Но мне это не очень близко. Живой концерт, на котором присутствуешь, и трансляция — это совсем разные вещи. Одно даже близко не может заменить другое. И никакие симуляторы не способны заменить живую реальность: погладить собаку, обнять ребенка, выйти на улицу, подышать воздухом, полюбоваться настоящими деревьями…
Конечно, можно все нарисовать на экране, сделать костюм виртуальной реальности, который будет тактильно имитировать ощущения. Но лишь имитировать. Мода на виртуальную реальность не исчезнет. У одних людей она как одно из увлечений — поиграл и пошел заниматься реальными делами, у других — как наркотическая зависимость. На мой взгляд, виртуальная реальность — это тупик. Ведь она не приносит человеку собственных достижений и собственных переживаний. Если, конечно, не считать достижениями успехи в компьютерных играх. А рядом ведро для мочи, чтобы в туалет не отлучаться.
Каждое твое выступление абсолютно не похоже на другие. Расскажи о новом альбоме и новой программе, которую вы покажете 25 декабря в «Аквамарине».
Альбом называется «Как я стал клоуном», и его первое представление пройдет в цирке. Одно к другому идеально подходит. В альбоме 16 вещей — одна лучше другой, и все они очень веселые.
Наверное, мы сыграем их все. И еще восемь — хиты по просьбам зрителей. Всего 24 вещи. В «Аквамарин» можно прийти с детьми. Там на сиденьях есть специальные подушки для маленьких, зал оборудован по всем правилам. Программа будет адаптирована для смешанной аудитории, чтобы дети все смогли воспринять. Кстати, они любят не только детские песни — многие родители рассказывают, что их дети засыпают, например, исключительно под «Ночь в октябре». И будут красивые костюмы, возможны цирковые номера.
И весь этот альбом ты записала одна, дома, во время самоизоляции?
Когда началась первая волна изоляции, у меня были билеты в Питер, но я никуда не поехала — волновалась за папу. Осталась в Москве, и у меня появилось свободное время, чтобы реализовать свою старую мечту — сделать детский альбом. Аранжировки получились сложные — со струнной оркестровой группой, медными духовыми, гобоем, с пряными гармониями, со смешными звуками. Кропотливая работа. Ну и потом нужно было голос записать. Вначале был черновой голос, потом на iPad записала начисто, как до этого писала альбом «Хина». Потом подумала и переписала на записывающем устройстве Zoom. Получилось еще лучше. Но перфекционисту трудно остановиться. И в четвертый раз я уже переписала голос в студии. А студийная запись — это еще и полный цикл монтажа, тонкая шлифовка.
Слюни убрать?
Нет. Я уже научилась петь без многих этих артефактов: без слюней, пыхтенья, пыканья, перегрузок. Но все равно всегда есть то, что нужно поправить. Работы всегда много, если ты перфекционист. В общем, хотела как проще, а сделала как всегда. Громоздко и по максимуму. И после этого еще полгода ждала сведения и рисовала. Пересылала дизайнеру картинки к альбому, перебрасывались вариантами оформления, шрифтами.
А струнная группа и оркестр? Ты их брала из банка?
Да. Из самого маленького банка, который непосредственно на iPad скачивается. До этого я делала часть аранжировок на Logic Pro, но это показалось мне долго и неудобно: там много «но», не прижилось это дело пока. Это — конечно, более серьезная аранжировочная программа, но она уже требует обязательного вмешательства специалиста на стадии сведения. Я вначале удивилась: звуки круче, инструменты интереснее, а в итоге не звучит. Делаешь-делаешь — и все что-то не то. В Garageband алгоритмы каким-то удивительным образом так балансируют треки, что песня сразу звучит, можно слушать и радоваться, можно вообще не сводить. Ну и мне пока тупо удобнее работать на айпаде.
Последние два альбома ты делаешь одна, а не с группой. Дело тут не только в пандемии и самоизоляции?
У меня с группой всегда была одна проблема. Я сочиняю больше, чем могу реализовать. Во много раз больше, чем попадает на диски, которые мы записываем. Запись альбома — это всегда масштабная работа, которая настолько медленно идет, что я все время изнываю от нетерпения и невозможности сделать все и сразу и немедленно перейти к десятку следующих планов. Но мы не можем записывать быстрее, потому что есть предел человеческих сил. У звукорежиссера есть другая работа, другие занятости у музыкантов... И, кстати, деньги на студию мне одной полагается заработать. И еще всем за запись потом заплатить.
И вот как-то раз я попробовала делать аранжировки на планшете. Вначале мне это казалось забавой, экспериментом, но неожиданно увлеклась. И параллельно начались сольники. Я ведь раньше не играла без группы. Мне казалось, это невозможно. А тут взяла, да и попробовала одна — и вдруг круто получилось. На сольниках я и стала понемногу пробовать аранжировки. Так что теперь есть сольники, есть аранжировки, с которыми можно выступать, и есть группа «Ковчег» с огромным репертуаром за всю жизнь. В самых важных случаях мы, конечно, выходим все вместе. Но кроме этого мне всегда хочется растечься по всем ветвям реальности, все успеть.
А по звучанию как эти работы отличаются?
Живая группа — организм, в нем есть свои очень крутые стороны — нюансировка, изменчивость, динамический диапазон, коллективное творчество. Есть ни с чем не сравнимое наслаждение, когда группа слаженно играет — этого не достигнешь другими способами. Мы наслаждаемся друг другом на сцене, практически оргазмируем. Но есть и ограничения. Всю жизнь одни и те же инструменты, определенный выбор применяемых звуков. Как по анекдоту: захотели утюги выпускать, но все равно автомат Калашникова получался. А мне интересны и электронные звуки. Музыка, сделанная с применением тач-инструментов, новых звуков, лупов. Я давно по ним страдала, но не могла с группой этого добиться. Искала, кто бы мне мог такие аранжировки сделать, а этот «кто-то» не находился. И вот нашла, и это оказалась я сама! Какое счастье! Не надо никого ждать, ничего просить.
А как на это группа отреагировала?
Когда я аранжировки ребятам показала, реакции восторженной не было. Они скривились: пластмассовый мир победил! Петя Акимов, наш виолончелист и пианист, сказал: «Конечно, мы в этом соревновании проиграем, потому что живой человек — много забот, а электронная машинка — это ты и кнопки».
Эта проблема и сейчас продолжает оставаться актуальной. Но явление существует, и к нему надо приспосабливаться. По одной песне переводим из электронного вида в репертуар группы. Они ворчат: «У-у, у нас же нет таких звуков. Мы так не сыграем, так вообще человек живой не сыграет. Там вообще инструментов гораздо больше, чем у нас рук». После чего, конечно, берем и что-то переделываем, как-то придумываем, и все получается. Так что ряд песен начал у нас двоиться и даже троиться. Я могу их исполнять с гитарой, с группой и с электронной аранжировкой. Да, еще и пианино осваиваю!
И каким образом все это выглядит на сцене?
Если это сольник, то гитара, голос, перкуссия и бэк-вокал, плюс иногда плейбек с айпада. А живьем с группой — это живьем с группой.
Но ты ведь раньше сольники не играла, ты же всегда работала с группой?
Раньше я всегда играла хоть с малым, но составом. И вот произошел исторический перелом. Наверное, я сама созрела — музыкально, по-человечески, а может быть, энергетически. Перестала думать, что мне нужен кто-то. Обнаружилось это случайно.
Однажды у нас был назначен концерт малым составом, он называется «Анатомия». И вдруг мне гитарист говорит: «Прости, я не смогу». Дети или еще какая-то причина. И виолончелист неожиданно говорит: «И я не могу, я на другом концерте уже обещал быть».
Надо заметить, я не против того, что музыканты живут своей жизнью и участвуют в других проектах. Так что готовность к поворотам у меня есть. И все, я одна остаюсь. Отменять концерт? А почему я его должна отменять? У меня есть три недели, гитару подтяну, песни свои я знаю, чего не знаю — выучу. И я это сделала! Это был шаг, он состоял в том, что я решилась. А после выступления мне зрители говорят: «Слушай, а мы ведь вообще не заметили, что с тобой никого не было».
Меня это вдохновило. И вовсе не потому, чтобы я вынашивала план отделиться. Напротив, я группу очень люблю и испытываю от игры с ней ни с чем не сравнимое наслаждение. Но я хочу и такой кайф, и другой.
Насколько я понимаю, есть и экономический фактор. Организаторы теперь гораздо охотнее приглашают артистов на сольные концерты, чем с группами.
Это так. Виновата экономическая ситуация в стране, организаторы концертов на местах перестали тянуть группу. Привоз группы — это транспорт, гостиница, питание, зарплата на всех. А также более мощное оборудование сцены. Соответственно, надо собрать другого размера зал, а значит, больше рекламы. И вот так расходы разрастаются, как снежный ком. Они стали бояться нас приглашать. Мы знали: только заикнемся, что возможен мой сольный приезд — сразу перестанут звать группу. Долгое время я не решалась этого сделать, но однажды это само собой случилось. И сольные концерты понеслись.
В одном из интервью ты сказала, что тебя не слишком интересует то, что происходит вокруг сию минуту, тебя больше волнуют глобальные общие вещи, важные для понимания смысла жизни. А остальное в большей степени — суета. Мир колбасит сейчас не по-детски. Ты вообще это замечаешь?
Я вовсе не считаю сиюминутное «здесь и сейчас» чем-то неважным. Наоборот, я всегда присматриваюсь к деталям, но другим немножко глазом, взглядом художника. За внешней оболочкой для меня лежит внутреннее содержание. Нас учили, что первична материя, а дух вторичен. А я всегда жила с обратной уверенностью, я считала, что дух первичен, а материя — это только проявление невидимого. И вся моя жизнь — это привычка вглядываться в механику того, какие там шестереночки крутятся. Про это у меня много песен.
Это не совсем человеческие штуки, не про мировую закулису, не про конспирологию. А про то, что я ощущаю проявленную жизнь как выражение непроявленных сил. И во всем ищу какой-то смысл. Игру, задачу, обучение, квест. Я вижу жизнь, как великую иллюзию, но при этом и не иллюзию, потому что наше в ней взросление не иллюзорно, опыт не иллюзорен. Мы как будто бы смотрим кино, оно идет на экране, но наши переживания-то реальны. Героя могут убить, а мы себя ассоциируем с ним и плачем, смеемся, совершаем подвиги и предательства. А потом смахиваем с бессмертного лба пот и морок и говорим: ох, увлекся. Мы производим настоящие изменения в себе, бессмертных, тем, что участвуем в этом кино.
То, что сейчас в мире происходит, — это на самом деле проекция чего?
Тут уже начинается скользкая стезя эзотерики. С этого момента оговоримся, что это не истина, это ненаучно, проверить нельзя. Но у меня есть ощущение, что происходят изменения с планетой. Изменения в хорошую сторону. Но как при любых изменениях бывает, когда структуры рушатся, зло активизируется, хаос увеличивается, и мы что-то теряем. Как змея теряет кожу, из которой она вылезает, как птенец ломает свою скорлупу. Да, дискомфорт есть, но мы сейчас тренируем в себе гибкость, в противоположность жестоковыйности.
Знаю ли я, как все «должно» быть? Есть ли у меня догмы, есть ли априорные установки? Нет. Мы должны быть все время новыми, принимать информацию и реагировать на вызовы каждый раз небанально. Мы живы. И чем более гибки, тем более живы.
Второе, что мы в себе тренируем, — это опору на себя. Опираемся на себя и не ищем одобрения, не ждем указаний. Не ищем благодарности. Благодарность — это очень классно, она показатель, что ты не один, что есть резонанс, а у меня резонанс точно есть. Но не бегаем за чужими желаниями, не тщимся понравиться любой ценой. Не ищем платы за то, что выполняем свою миссию. Она есть по факту, если вокруг здоровый энергообмен. В него входят и деньги. Например, я не голодаю и могу спокойно творить. И доносить творчество до людей могу. И если не кричать все время «ужас, ужас, ужас!», то, в общем-то, все и хорошо. Для осознания этого нужны смелость и оптимизм.
Вот прямо сегодня у меня дискуссия была в фейсбуке, человек пишет: «Все вокруг ужасно, зло всегда есть и будет, если мы исцеляем одно зло — так другое вылезает, и этому не будет конца». А я отвечаю: у меня другая концепция — мир растет, становится здоровее, красивее и сознательнее. Я не могу это доказать, это мое личное мнение.
Какие у тебя знаки, что мир становится лучше? Вот у меня есть список, и если по нему идти — падение уровня жизни, терроризм, тоталитаризм, коронавирус, кризис, политкорректность, скрепы…
Что для меня признаки оздоровления? Во-первых, тайное становится явным. Дабы дурость каждого была видна. Это, я считаю, очень положительно. Заговорили вслух о замалчиваемых вещах: о тайных преступлениях, изнасилованиях, неравноправии и угнетении женщины. Стали говорить вслух о сексе, пересматривать отношения мужчин и женщин. Заговорили вслух о токсичных отношениях и о том, как сложно от них защититься. Про абьюз, про травму, про то, как разрушают психику своих же детей токсичные родители и как потом те воспроизводят травму на своих детях.
Для меня это безумно важно. В моем детстве этого вслух не обсуждали, это было под запретом, для многих вещей не было даже названия. И мы жили, думая, что так должно быть — и выхода нет. Страдающий не понимал, что он не одинок, что его проблема не уникальна. Темные дела творятся в молчании, зато пролитый свет быстро показывает, кто есть кто. Домашние садисты, насильники, агрессоры, начальники-абьюзеры — вдруг они стали не неуязвимы, их истории оказались на виду, а значит — жертвам стало можно помочь не быть жертвами.
Мир стал абсолютно прозрачным. Все обсуждается, можно прочесть грандиозные дискуссии по всем острым вопросам, найти в них мысли, которые не так просто в одиночку продумать до глубины. И там же увидеть однообразные доводы агрессивных идиотов. Увидеть, какие они шаблонные, стайные, не думающие, а повторяющие то, что в их страте «по понятиям» полагается повторять. И через этот выход всего на поверхность происходит очищение мира. Очень много было мусора под коврами, скрытого гноя, и все сейчас прорвалось наружу. Выглядит некрасиво, но это часть оздоровления и уборки.
В целом ты, конечно, права, но, с другой стороны, это привело к тому, что теперь каждый ушлепок имеет трибуну и может с нее поливать дерьмом всех и вся и продвигать любые людоедские идеи и планы.
Понятно, что не только думающие люди активизировались при появлении такого шикарного инструмента, как интернет и соцсети. Полезло много нечисти. Даже появились фабрики платных троллей. Зато теперь есть возможность дискуссии. И во всех дискуссиях неадекватные, неумные и агрессивные комментаторы стали видны. Их все быстрее распознают, потихоньку банят, их аргументы разбивают, в общем, прогресс идет, хотя полной окончательной победой бобра над козлом никогда не завершается, потому что очень глубоки проблемы, система себя продолжает изо всех сил воспроизводить, все новые деревянные солдатики Урфина Джюса приходят. Да и вопросы встают все более сложные, не черно-белые. Надо погружаться и изучать аргументы разных сторон, ставить себя на места всех участников драмы.
Я рада, что говорить и читать обо всем можно. Мы таким образом учимся смотреть сферически, многомерно, учитывать разные факторы и узнавать, что они вообще существуют. Главные участники дискуссии — не те, которые вслух говорят и пишут, а те, кто молча читают. И обдумывают житье, делают какие-то негромкие внутренние выводы, выращивают личную картину мира.
Если ориентироваться на интернет и соцсети, то такая картина мира получится в стиле Босха и адского Брейгеля.
Многое зависит от информационного окружения, от волны, на которую себя настраиваешь. Я убираю из ленты фейсбука или пролистываю все, что для меня неинтересно, деструктивно. Поэтому на том, что мне не нужно, — слепые пятна, но в других местах есть очень проработанные ветви размышлений. И я не пролистываю боль мира. Если у меня есть силы ее принять и пережить, я беру ее часть на себя.
Но все же забалтывается, превращается в помойку… Мне очень приятен твой оптимизм, но люди все чаще говорят, что наступают последние времена. В истории так и раньше случалось, а потом наступал гуманитарный кризис.
Одно другому не мешает. Последние времена для того, что находится в скорлупе. И вот, ты говоришь — забалтываются. В дискуссиях мы не просто улицу отапливаем, а до чего-то договариваемся. Формулируются аргументы, контраргументы, каждый определяется в своих позициях. Хуже нет фанатика, который не слышит возражений, не знает матчасти, не обдумывает других позиций, но оголтело кидается. Ясность, проявленность, обдуманность — уже лучше, чем неявные ощущения и имплантированные бездоказательные догмы.
Когда встречаешь неоднозначные ситуации — начинаешь вглядываться, понимать, как они получились, что кем движет. Нет чисто плохих или чисто хороших: этот травмирован, этот напуган и защищается, этот вообще психически болен, а нельзя же наказывать за болезнь. А этот — красавчик в белом пальто, а на деле гроб повапленный. Все в прямом эфире и на живых примерах. Видишь развитие всех тенденций. Видишь, как выглядят и поступают люди с такими-то и такими-то типами суждений. И можешь выбрать себе сторону. А в результате начинаешь понемногу изучать и воспитывать в первую очередь себя. Я вот сторонник того, чтобы все проявлялось — и оно проявляется. Конечно, болтовни и шуму много, но надо выбирать, что читать, и не забывать думать самому.