Марион Барбара Карстерс родилась в 1900 году и прожила длинную и насыщенную жизнь. С юности одевавшаяся в мужскую одежду, она водила скорую помощь в Париже во время Первой мировой войны, стала самой быстрой гонщицей на гидропланах, а потом единолично правила тропическим островом, окруженная десятками женщин, обожавших ее. «Лента.ру» рассказывает о ЛГБТ-иконе, которая прославилась на весь мир, но всего лишь хотела быть маленьким мальчиком.
Внешность Сергея Воронова сразу бросалась в глаза. Это был мужчина ростом почти два метра, мрачное вытянутое лицо которого дополняли густые усы и темные мешки под глазами. В 1918 году ему исполнилось 52. Во Франции, где он работал в то время, он занимался разработкой экспериментального метода лечения ран.
В своей работе «Интенсивное ускорение заживления ударных ранений благодаря применению тканей яичек», представленной французской Академии наук, он писал, что именно ткань «этой железы» (в отличие от тканей остальных желез, которые он также опробовал) способствует быстрому затягиванию раны. Воронов утверждал, что эксперименты, проведенные на 74 собаках, овцах и козах, подтверждают это.
Ему ассистировала 44-летняя американка Эвелин Бостуик — на тот момент единственная женщина, допущенная к работе в парижском Коллеж де Франс. Неизвестно, была эта парочка шарлатанами или просто некомпетентными безумцами, но с той поры Воронов и Бостуик стали буквально одержимы яичками.
Впрочем, до того момента, когда он встретил Эвелин Бостуик, эта идея оставалась лишь идеей. У американки же было немалое состояние, которое ей оставил отец, занимавшийся добычей и продажей нефти. И она охотно вложилась в поиски «железы юности» — поскольку сама была уже немолода и, что греха таить, потому что мрачный русский доктор казался ей загадочным и оттого привлекательным мужчиной.
Через некоторое время парочка начала оперировать старых баранов, вживляя в их тестикулы ткани из тех же органов молодых баранов и утверждая, что это позволяет дряхлым животным вновь стать активными, как в юности. Никаких явных доказательств действенности метода Воронов так и не предоставил — если не считать его собственные свидетельства и пару ни о чем не говорящих фотографий. Однако его эксперименты продолжались за счет средств Эвелин Бостуик.
Вскоре Воронов и Бостуик перешли к экспериментам на людях. Прооперировав двоих мужчин, больных генитальным туберкулезом, российский врач не вернул им здоровье и молодость. Более того, их состояние сильно ухудшилось.
Эти два случая Воронову удалось замять — в основном благодаря работе Эвелин, которая попутно служила его пресс-секретарем и мастерски увиливала от вопросов вездесущих репортеров. Врач продолжил свои операции и с радостью отчитывался о своих успехах, которые не мог подтвердить никто, кроме него и Бостуик.
В 1920 году Эвелин вышла замуж за Воронова. Это был ее четвертый брак.
Именно Воронов стал прообразом профессора Преображенского в романе Булгакова «Собачье сердце». Неизвестно, кем считал его писатель — шарлатаном или гением медицины, но дочь Эвелин от первого брака, Марион Барбара Карстерс была абсолютно уверена: Воронову нужно было только одно — деньги Бостуик. «Он был как стервятник, — вспоминала она. — Жуткий человек. Он ее и убил. Сделал так, чтобы его друзья-докторишки подделали свидетельство о смерти. Он дал ей смертельную дозу. Он хотел получить наследство — тут и гадать нечего».
Эвелин Бостуик умерла в 48 лет, 3 марта 1921 года, через день после одиннадцатой операции Воронова. Практически всю свою жизнь американка пила и принимала наркотики, и то, что она умерла в таком возрасте, а не раньше, — скорее везение. Тем не менее в свидетельстве о смерти действительно стояла пометка о смерти от естественных причин. Неизвестно, насколько обоснованы были претензии ее дочери, но факт остается фактом: Сергей Воронов до конца своей жизни жил за счет части наследства Бостуик, которая ему досталась.
В 1891 году Эвелин объявила о том, что собирается замуж за офицера шотландского происхождения, капитана Альберта Карстерса, которого она встретила во время путешествия в Европу. Так и произошло. Об их совместной жизни в архивах не сохранилось практически никаких деталей. Почти десять лет прошли незаметно, и в 1900 году в Лондоне у пары родился ребенок — девочка Марион Барбара Карстерс. Сложно сказать, действительно ли Альберт был ее отцом, ведь Эвелин не отличалась особой верностью. Вскоре после ее рождения пара развелась, и отец не предпринимал попыток встретиться с дочерью.
Первым ее детским воспоминанием стало падение со спины верблюда в Лондонском зоопарке. Тогда она потеряла сознание, а когда очнулась и почувствовала, что к шишке на ее голове приложили холодный стейк, поняла, что ее зовут Таффи. Так она впервые отвергла общественно одобряемые девчачьи имена, данные ей при рождении. «Я никогда не была маленькой девочкой, — говорила позднее она. — Я выпрыгнула из утробы педовкой».
Действительно, несмотря на все попытки ее отчима Фрэнсиса, за которого Эвелин вышла замуж впоследствии и родила ее сводных брата и сестру, Карстерс была скорее мальчуганом-сорванцом. Когда отчим застал ее за воровством своих сигар, то потребовал от нее выкурить одну полностью в его присутствии — как бы плохо ей ни было. Девочка, которая к тому времени уже достаточно долго курила, спокойно исполнила его требование.
Если Фрэнсиса Карстерс откровенно презирала, то мать просто не чувствовала рядом. Уже тогда та активно употребляла героин и нередко испытывала мгновенную смену настроений. В такой ситуации разуму девочки надо было за что-то уцепиться, и она нашла это: море, корабли и острова.
В конце концов она была признана «угрозой для своих брата и сестры» и отправлена в американскую школу-интернат для девочек в Коннектикуте. Родители считали, что это наказание, но в своей автобиографии Карстерс писала, что знала, что «офигительно круто» проведет там время. Там же она подвела черту этому периоду в своей жизни, написав: «Оставила семью в 11 лет».
Ее ожидания полностью оправдались. В интернате она покупала на карманные деньги одежду для мальчиков и принимала участие в шалостях, которые совершенно не подобало устраивать девочкам.
Эвелин развелась с Фрэнсисом в 1915 году, и у ее старшей дочери появился новый отчим — французский офицер-драгун Роджер де Периньи. В отличие от предыдущего, он понравился Таффи. Роджер принимал ее маскулинность, охотно делился сигарами и научил водить свой автомобиль Peugeot — что далось Карстерс очень легко.
Поскольку в Америке жила ее бабушка по материнской линии, Нелли Бостуик, Таффи часто приезжала к ней. В 1916 году внучка попросила бабушку отправить ее в Европу «на войну», и та согласилась, устроив ее водителем кареты скорой помощи в Париже.
Так Таффи вновь оказалась в Старом Свете, где и получила свой первый сексуальный опыт в комнате задрипанного отеля с Долли Уайлд — племянницей писателя Оскара Уайлда. «Я сказала себе: Господи, как же круто! Чего же я ждала?»
Хотя Долли некоторое время встречалась с Карстерс и была популярной героиней парижской богемы, о том, какими были их отношения, нет практически никаких свидетельств. Будучи эксцентричной натурой, скорее персонажем книги, чем живым человеком, Долли преподала юной американке урок о том, насколько важно носить маску в обществе — ведь за ее шармом можно скрыть собственные страхи и неуклюжесть. В один прекрасный день оставив Таффи, которая была восхищена ею и считала ее чем-то «абсолютно мистическим», племянница знаменитого писателя дала ей и важное знание о том, что полностью доверять нельзя никому.
Карстерс вспоминала эти «золотые деньки» с теплотой — старый мир в одночасье рухнул, и женщины смогли принять участие в строительстве нового мира и делать, что им заблагорассудится без оглядки на чопорное консервативное общество.
Хотя в своих воспоминаниях Таффи описывает, как порой воровала еду в магазинах, и жалуется на бедность, она никогда не испытывала стеснение в средствах. Несмотря на то что ее мать отрицательно относилась к наклонностям дочери и грозилась даже оставить ее без наследства, бабушка Нелли создала два трастовых фонда для внучки. Таким образом в 1918 году она получила 145 тысяч долларов, а уже в 1921-м — 200 тысяч.
Когда же Эвелин умерла, чтобы вступить в права наследования, Карсерс пришлось совершить поступок, против которого протестовало все ее естество — выйти замуж. Ведь таковы были условия, описанные в завещании. «Счастливчиком» оказался приятель Таффи, граф Жак Дюпре, которому она пообещала часть приданого. Сразу после церемонии они расстались, чтобы никогда больше не встретиться.
Если Дюпре спустил приданое на женщин и выпивку, то Карстерс четко знала, чего она хотела.
Однако Карстерс любила не только машины — еще больше она любила море. Через три года после смерти матери она смогла собрать те части наследства, которые принадлежали ей, воедино и заняться созданием гоночных моторных судов — гидропланов, на которых она участвовала в британских регатах, неоднократно становясь их победительницей, снискав себе прозвище «самой быстрой женщины на воде». Примерно тогда же она начала называть себя «Джо» — и это имя осталось с ней до конца ее жизни вместе с одной вещью, история которой чрезвычайно примечательна.
Секретаршей Джо была Руфь Болдуин по прозвищу «Толстушка». Несмотря на то что вокруг Карстерс всегда вилась пестрая толпа девушек, именно с Болдуин она провела большую часть 20-х годов и именно ее, будучи в преклонном возрасте, вспоминала как свою самую большую любовь.
В немалой степени это связано с тем, что Руфь подарила ей кукольного мальчишку, сделанного из кожи и набитого опилками. Его конечности можно было сгибать, придавая ему различные позы, его брови были изогнутые, глаза представляли собой две черные точки, а улыбка была намертво вшита в его кожаное лицо.
Джо назвала его Лордом Тодом Уэдли. С одной стороны, он был благородным мужчиной, с другой — озорным карапузом, глагол to waddle, от которого образована его фамилия, значит «передвигаться вразвалочку». Он олицетворял лучшие качества Карстерс, был чист от скверны материального мира и вообще был не то ее с Руфь ребенком, не то неотъемлемой частью самой Джо, которая до самой смерти жутко боялась его потерять.
Карстерс сама была большим ребенком — шумным, озорным. Усынови или роди она сына, он бы затянул ее во взрослую жизнь и отвратил бы от мечты навеки остаться «пацаном Джо». Но кожаный мальчик Уэдли был идеальным компаньоном и идеалом, к которому она стремилась, да и ее непоколебимая вера в него свидетельствовала о том, что Карстерс действительно никогда не было суждено стать серьезным взрослым человеком.
В течение нескольких лет Джо и Руфь жили в Лондоне, в доме в районе Челси. На их двери красовалась табличка, утверждавшая, что здесь живут «Марион Барбара Карстерс и лорд Тод Уэдли». Женщине не пристало жить с женщиной, а вот с выдуманным лордом — запросто. Джо с короткой прической и в мужской одежде встречала коммивояжеров, которые спрашивали лорда Тода. Она утробным голосом представлялась его другом, который служил с ним во Франции во время Первой мировой.
Если в начале 20-х годов женщин в мужской одежде, выполняющих мужскую работу, в Великобритании считали интересной диковинкой и даже необходимостью — ведь миллионы мужчин ушли на войну и не вернулись, то к концу десятилетия консервативные ценности вновь взяли свое. Женщин, «лезущих не в свое дело» и выглядящих «неподобающе», костерили колумнисты известных изданий, называя «чумой» и «разрушительницами умов молодого поколения».
Эта тенденция добралась и до водного мотоспорта. В прессе высказывались мнения, что само желание скорости было опасным, свидетельствовало о ненасытности, было знаком не прогресса, но декадентства. Джо оправдывала свой интерес к гонкам (а вместе с ним и свою сексуальность) врожденными качествами, а не ее личным выбором. «Я бы не участвовала в гонках, если бы могла, — говорила она репортеру. — Но я не могу».
Однако в начале 30-х годов ей все же пришлось прекратить это делать. Времена былых побед были позади, и после очередной неудачи во время гонок Джо в сердцах заявила, что собирается иммигрировать. После этого она отправилась в кругосветное путешествие вместе с Лордом Уэдли и маникюршей по имени Мабс Дженкинс. Вернувшись в 1931 году в Лондон, где она продолжала жить с Руфью, Карстерс регулярно курсировала между столицей Великобритании и Нью-Йорком.
Но в 1933 году ее жизнь в очередной раз полностью изменилась. В ней уже были море и корабли — оставался только тропический остров. Объявление о его продаже она увидела в одной американской газете, будучи в Нью Йорке. Он назывался Уэйл-Кей, и она купила его за 40 тысяч долларов.
В Лондоне Джо уже не держало практически ничего. Руфь, которая, как и мать Карстерс, принимала наркотики и пила, отдалилась от нее, а общество не желало терпеть странную женщину в мужской одежде, мечтающую побеждать в гонках на воде. «Я хочу, чтобы меня оставили в покое, — заявила она в прессе, уезжая. — Было время, когда я не могла жить собственной жизнью, не могла отвернуться от публики. Что ж, оно закончилось».
Возможно, это был 1948 год, а может быть, 1949. Не очень важно — главное, что мирная жизнь входила в свое привычное русло. Туристы американского круизного лайнера, купившие тур по Багамам, к вечеру попросили капитана пришвартоваться рядом с каким-нибудь из островов и разрешить им спуститься на берег.
Утром следующего дня праздная толпа отдыхающих осуществила свое желание. Песок еще не был обжигающим, дул приятный теплый ветерок... Ничто не предвещало появления мощной женщины с абордажной саблей и пары десятков негров, разукрашенных, как черти, с копьями и щитами. Окружив туристов, они начали громко вопить, а потом связали им руки и утащили их к местному маяку.
История умалчивает, были ли среди незадачливых отдыхающих те, кого в это время хватил инфаркт или инсульт, но это вполне можно предположить. К вечеру дама явилась перед ними в образе Великой Белой Богини, а ее люди выкрикивали непонятные реплики, молились и танцевали вокруг нее с факелами. На ночь пленников заперли в гараже, а утром отпустили.
Конечно, этой женщиной была Джо Карстерс, которая к тому времени уже более десяти лет жила на острове Уэйл-Кей. В 30-е годы дела у нее шли необыкновенно хорошо. Выстроив на острове виллу, электростанцию и магазин, она смогла привлечь на него жителей соседних островов архипелага, хотя до нее Уэйл-Кей был практически пустынным, заброшенным после окончания сухого закона, во время которого контрабандисты здесь гнали самогон и вывозили на материк.
Для этих людей дородная женщина со странной кожаной куклой была похожа на божество из их вудуистских верований, которым ее и считали. Она же в свою очередь держала их в ежовых рукавицах, не давала пьянствовать и развратничать, но взамен они получали сытую жизнь, их дети — образование и прочие радости цивилизации.
Джо при этом исповедовала жесткую колониальную идеологию. Все, что она делала для багамских негров, вовсе не было основано на идеях равенства, товарищества и братства. Она несла «бремя белого человека», принося дары цивилизации и облагораживая ленивых и глупых (по ее мнению) представителей «низших рас».
Руфь умерла в 1937 году в возрасте 32 лет от передозировки наркотиками. Это случилось в том самом доме в лондонском Челси, который она в свое время делила с Джо. Узнав, что Руфи больше нет на свете, Карстерс погрузилась на лайнер «Нормандия» и поплыла в Старый Свет. Она приказала бальзамировать свою подругу, на короткое время превратив ее в идеальную куклу, схожую с Лордом Уэдли. Джо наполнила комнату Руфи цветами, а у головы посадила Идеального Мальчика, кожаную куклу, которую когда-то подарила ей подруга. На следующий день Руфь Болдуин была кремирована.
Несмотря на то что, когда Руфь умерла, Джо, по ее признанию, впервые в жизни заплакала, а фотография подруги с тех пор всегда стояла рядом с ее постелью, она не погрузилась в пучину депрессии. Не такой была Марион Барбара Карстерс, вечный Питер Пэн, заполучивший наконец в свои руки волшебный остров.
В отличие от местного населения, которому было запрещены всевозможные излишества, Джо закатывала пышные вечеринки, на которые съезжались сливки общества (в том числе, конечно же, ЛГБТ) и кутили круглые сутки несколько дней подряд. Впрочем, стоит заметить, что, в отличие от многих из них, Карстерс была чрезвычайно умеренна в употреблении алкоголя и не принимала наркотики.
На ее острове побывала даже Марлен Дитрих, с которой Джо познакомилась в 1937 году во Франции. В течение двух лет между ними был жаркий роман, который скрывался от мужа Дитрих, писателя Эриха Марии Ремарка. Дитрих называла Джо Пираткой, а Джо звала актрису «Крошка» — она была одной из немногих, кому сходило с рук такое обращение.
Джо единолично правила своей небольшой островной империей (со временем она приобрела еще пару окрестных островов) до конца 50-х годов. В какой-то момент дела шли настолько хорошо, что Карстерс рассчитывала, что британская Корона назначит ее губернаторшей Багам, но со временем население Уэйл-Кей стало сокращаться, а здоровье энергичной и бойкой Джо стало потихоньку ухудшаться. Это было неудивительно — ведь ей вот-вот должно было стукнуть 60 лет.
Она проводила на Уэйл-Кей все меньше и меньше времени. Ее яхта «Святой Петр» была пришвартована в Майами и представляла собой ее частный остров в миниатюре. Здесь она жила со своей тогдашней подругой Джори. Однажды, когда ее не было, яхту ограбили. Первое, чего хватилась Джо, был Уэдли. «Я не должна была оставлять его одного, — сокрушалась она. — На нем были отпечатки пальцев, но с ним ничего такого не сделали. Забавно, но он пугал людей».
В конце концов Карстерс продала остров в 1975 году почти за один миллион долларов и плакала во второй раз в своей жизни. С тех пор она не могла смотреть на берега и пляжи — даже по телевизору. Ей было страшно посмотреть на то, что она оставила позади.
При всем своем непосредственном поведении, смелых мечтах и психологических травмах Джо была глубоко материальным человеком, искренне влюбленным в жизнь. И жизнь не оставила ее в одно мгновение, а дала попрощаться с этим миром, забирая его удовольствия постепенно, одно за другим.
Лишь одно оставалось неизменным — Лорд Уэдли всегда был с ней, потрескавшийся, почерневший от времени, но с той же улыбкой. Кукла служила для нее моральным идеалом: игрушечный мальчик был сдержанным, не жаловался, не спорил, не скандалил, не пил, не курил и не хотел секса.
Но в старости Джо поменялась местами с Уэдли. Хозяйке уже исполнилось 90 лет, и только тогда она стала рассказывать о кукле, как о плейбое, выпивохе, любителе сигар и игроке в покер. В то время Карстерс утверждала, что в 60-е годы Лорд Уэдли был хорошим приятелем президента Кеннеди и частенько кутил с ним на пару.
Однажды у Джо состоялся разговор с подругой:
Джо впала в кому 18 декабря 1993 года, всего за несколько недель до своего 94-го дня рождения — и именно столько она намеревалась прожить, сделав денежную ставку на то, что проживет 94 года. Увы, хотя она подобралась к цифре вплотную, этому не суждено было случиться.
Уэдли и Джо кремировали вместе. Их прах, вместе с прахом Руфи Болдуин, отвезли из Флориды, где Карстерс жила в последние годы, на Лонг-Айленд, где в пресвитерианской церкви китобоев была проведена скромная церемония прощания. Останки Джо, Уэдли и Руфи похоронили в могиле рядом с побережьем.
Уэйл-Кей умер раньше Джо. Только она могла поддерживать в нем жизнь. Он не хотел становиться курортным местом или пристанью для яхт других толстосумов. В последний раз его продавали в 2018 году, как остров «когда-то принадлежавший самой быстрой женщине на воде, Марион Барбаре Карстерс». «Предложение включает в себя несколько исторических зданий, построенных Карстерс между 1930-ми и 1970-ми годами, брошенных и запущенных», — гласило объявление.
То, что все эти годы такой райский уголок пустовал, сложно объяснить как-то рационально. Возможно, дух сорванца-Джо, багамского Питера Пэна, до сих пор обитает там, охраняя свою тропическую Нетландию от посягательств корпоративного Капитана Крюка.