12 лет назад, 19 января 2009 года, в разгар дня в самом центре Москвы были убиты адвокат Станислав Маркелов и журналистка Анастасия Бабурова. Их расстрелял 28-летний Никита Тихонов, создатель Боевой организации русских националистов (БОРН), а его гражданская жена, 23-летняя Евгения Хасис, стала сообщницей. Как позже установило следствие, мотивом преступления была «политическая ненависть»: Станислав Маркелов в то время считался главным идеологическим оппонентом российских националистов. Тихонова и Хасис задержали спустя девять месяцев, но в суде оба отказались от последнего слова. В эксклюзивном интервью корреспонденту «Ленты.ру» Игорю Надеждину они впервые решились рассказать о том, что толкнуло их на это преступление, что они думают о своей прежней жизни и на что надеются.
Убийство Станислава Маркелова и Анастасии Бабуровой, совершенное в самом центре Москвы, вызвало огромный резонанс и в одночасье стало темой номер один в российских СМИ. В Следственном комитете при столичной прокуратуре (СКП) была создана специальная следственно-оперативная группа во главе с полковником юстиции Игорем Красновым, ныне генпрокурором Российской Федерации.
Следователи быстро получили записи с множества столичных камер видеонаблюдения, в том числе частных. Уже через пару дней эксперты установили: некая женщина следила за выходом из независимого пресс-центра, где 19 января выступал Маркелов; убийца адвоката и журналистки был мужчиной высокого роста, хорошо подготовившимся к преступлению, — во всяком случае свое лицо он грамотно закрыл от всех известных ему камер.
Лишь однажды киллер допустил небрежность: у него не сработал проездной в метро, и ему пришлось прикладывать карточку несколько раз, что было хорошо видно на камерах. Так удалось идентифицировать маршрут убийцы до Битцевского парка. Это не было конечной точкой его поездки, но стало зацепкой для следствия.
Одновременно стало известно, что Станислав Маркелов получал угрозы от русских националистов, среди лидеров которых были Илья Горячев, лидер движения «Русский образ», и его друг Никита Тихонов — выпускник исторического факультета МГУ с ярко выраженными лидерскими качествами. О том, что Тихонов был создателем БОРН, следователи в тот момент еще не знали.
В октябре оперативникам ФСБ стало известно, что на улице Свободы поселилась семейная пара, причем мужчина тщательно конспирируется, а, выходя из подъезда, руку постоянно держит за пазухой и все время оглядывается, словно опасаясь нападения.
Быстрая проверка, проведенная сотрудниками спецслужбы, показала: под именем Андрея Тарасова из Новгородской области скрывается кто-то другой — паспорт Тарасова был утерян два года назад. В квартире с санкции суда были установлены камеры, и уже через сутки стало известно, что этот другой — Никита Тихонов.
Никиту и Евгению задержали 3 ноября 2009 года. При обысках в их квартире нашли несколько тысяч патронов и десяток стволов, от небольшого браунинга mod.1910 до автомата Калашникова. Позже эксперты установят: именно из этого браунинга и были убиты Маркелов и Бабурова. Еще одним важнейшим доказательством вины Тихонова и Хасис стали материалы их прослушки.
Сразу после задержания Никита Тихонов полностью признал свою вину, заявив, что именно он застрелил Маркелова и сопровождавшую его девушку — она видела его лицо и могла опознать. Имя погибшей он узнал гораздо позже. Но уже во время следствия и на суде он от своих показаний отказался и заявил, что никого не убивал.
Евгения Хасис вины на следствии и в суде не признала, утверждая, что к преступлению не причастна. В последнем слове оба заявили, что им нечего сказать этому составу суда, и всю правду они расскажут позже.
Подсудимый Тихонов в последнем слове заявил:
— Мне этому суду сказать нечего.
Подсудимая Хасис в последнем слове заявила:
— Аналогично. При данном составе суда мне нечего сказать. То, что я хочу сказать, я скажу в другом месте и при других обстоятельствах.
Суд продолжался с 15 февраля по 6 мая 2011 года. Присяжные признали обоих виновными и не заслуживающими снисхождения. Тихонов был приговорен к пожизненному лишению свободы, Хасис — к 18 годам колонии общего режима.
В апелляции срок Евгении был сокращен на 11 месяцев, она выйдет на свободу 29 ноября 2026 года — как осужденная по «террористической» статье, Хасис не может рассчитывать на УДО.
Никита Тихонов и Евгения Хасис (по отдельности) дали интервью корреспонденту «Ленты.ру» Игорю Надеждину, в котором выполнили свое обещание и рассказали всю правду о преступлении.
Никита Тихонов: Я приговорен за создание экстремистской группировки и участие в ней, за совершение убийств по мотивам политической и национальной неприязни, за незаконный оборот оружия и использование поддельных документов. В ходе следствия и суда наше экстремистское сообщество было приравнено к банде, так что я осужден еще и за бандитизм.
Это довольно близко к истине. Ко дню убийства Станислава Маркелова я уже почти два года находился в розыске за убийство антифашиста Александра Рюхина, к которому я на самом деле отношения не имел, но был на нелегальном положении.
Евгения Хасис: Накануне 19 января Илья Горячев, близкий друг Никиты, скинул ему по скайпу сообщение о пресс-конференции Станислава Маркелова по поводу условно-досрочного освобождения полковника Буданова. И сопроводил это комментарием: «Вот, смотри, опять пресс-конференция».
И для Никиты это было молниеносное решение: надо ехать, раз мы знаем об этом сейчас. Но он уже почти два года был на нелегальном положении, соблюдал все правила конспирации, в том числе по связи с другими участниками группы (БОРН — прим. «Ленты.ру»).
Там была разработана целая схема общения, которая заняла бы минимум сутки — нельзя было просто взять и позвонить. Под рукой была только я, и Никита спросил: «Поедешь?». Я согласилась. Нам было известно, где будет проходить пресс-конференция, и мы знали, куда Маркелов мог пойти после нее, — варианты проверялись несколько месяцев.
Мне дали рацию и инструкции: сообщить Никите, когда появится Маркелов и в какую сторону он пойдет. Что я и сделала, после чего просто ушла в сторону Гоголевского бульвара. О том, что вместе с Маркеловым Никита убил Настю Бабурову, я узнала только вечером, вернувшись в квартиру, — никаких мобильников я с собой не носила, таковы были правила конспирации.
Никита Тихонов: Мои детско-юношеские годы пришлись на Москву 90-х. И для нас, тогдашних мальчишек, было очевидно, как меняется лицо столицы, особенно ее этническое лицо в районах вблизи крупных рынков. Я с 1995 года жил недалеко от стадиона «Лужники».
Мы считали его своим, потому что это был домашний стадион «Спартака», за который я болел. Но большую часть времени там находился второй по значению оптово-розничный рынок после Черкизовского. И нам было видно, как дома и дворы вокруг этого стадиона меняют своих жителей.
Мы это воспринимали как постепенное вытеснение коренного населения, замещение его приезжими неславянских национальностей. С грузчиками и торговцами с этого рынка, в основном молодыми мужчинами, у нас постоянно происходили конфликты.
Со старших классов я участвовал в стычках, разборках, стрелках, драках межнационального характера. Постепенно я познакомился с представителями скинхед-движения и влился в него. Меня все это увлекло. А поскольку конфликты у нас происходили на межнациональной почве, то постепенно формировались и убеждения.
В какой-то момент, к середине нулевых, мы поняли, что стрелками, драками и разборками иммиграцию в Россию не остановить. Возникла идея, что надо быть жестче — надо убивать. Тогда мы стали собирать информацию о своих противниках — выходцах с Кавказа, из Средней Азии и антифашистах.
В середине нулевых мы могли расправиться с любым владельцем ларька с шаурмой или разгромить любой рынок в Москве и Подмосковье, кроме самых крупных. И тут вдруг наша молодежь подвергается нападениям. Нападают в основном ребята славянской внешности — такие же, как мы. И мы сочли их предателями.
Предатель — хуже врага, отношение к нему всегда жестче, и мы решили расправляться с новыми противниками. Оказалось, что нам бросило вызов леворадикальное движение «Антифа», которое стало для нас опаснее постоянных оппонентов с Кавказа или Средней Азии. Те могут убить в драке случайно, а эти могут целенаправленно тебя найти и напасть.
У наших врагов из «Антифа», как выяснилось, были высокие покровители. Тогда же попал в поле зрения и Станислав Маркелов. У нас как бы сложилась колода карт из наших врагов, и появилось мнение, что если несколько карт из этой колоды выкинуть, то движение «Антифа» будет парализовано и, возможно, отброшено на несколько лет назад. Именно согласно этому плану и был убит адвокат Маркелов.
Евгения Хасис: Станислав Маркелов на тот момент был достаточно одиозной личностью, известной в общественных кругах, в том числе на фоне кавказской дискуссии. Люди моего поколения выросли в эпоху национальных войн в бывших советских республиках, в эпоху конфликтов на Северном Кавказе.
И будем откровенно честными: большинство из нас, я в том числе, не обладали какими-то большими интеллектуальными способностями. Мыслили примитивно: вот есть мы и есть они, которые убивают наших.
Для нас были враги со стороны Кавказа и были федеральные русские войска — все как-то упрощалось. А Станислав Маркелов выступал с альтернативным мнением. Он защищал представителей чеченской диаспоры, которые в период обеих чеченских кампаний были по ту сторону баррикад.
Он искал какую-то социальную проблематику во всем этом и достаточно активно принимал участие в процессах против наших ребят-националистов.
Огромное количество людей, в том числе русские националисты, действия Станислава Маркелова оценивали с огромным знаком минус. Маркелов для националистического правого движения стал объектом негатива, первым кандидатом на какое-то отрицательное воздействие — так это тогда в нашем кругу называлось.
Причина — в его активной деятельности, а не в чем-то еще. Маркелова неоднократно выслеживали, но именно тот случай, когда Никита позвал меня с собой, стал фатальным. И так уж вышло, что я причастна к убийству этого человека.
Евгения Хасис: С Никитой мы познакомились в 2007-2008 годах. Он уже был объявлен в розыск, находился на нелегальном положении. Нас познакомил общий друг, который был с ним в розыске по подозрению в совершении одного преступления (убийство Александра Рюхина — прим. «Ленты.ру»).
Этот друг хотел, чтобы я помогла Никите уехать на Украину, где уже находился наш общий друг Александр Парин. Предо мной предстал эдакий Че Гевара: молодой мужчина, пламенный революционер, который своими речами убеждал меня в том, что он — борец всего хорошего против всего плохого. И я стала помогать Никите.
Потом длительное время я просто навещала Никиту и Сашу в Киеве. В какой-то момент мы стали общаться с Никитой по интернету, и меня увлекли его беседы и рассказы. Это была какая-то параллельная реальность, мы общались все больше и больше, я узнавала его и в конце концов влюбилась.
Никита открыл для меня мир русского национализма нулевых, так похожий на субкультуру. Там была музыка, тусовки, дискуссии на свободных площадках интернета и встречи с разными, порой очень интересными людьми. Это просто не могло меня не захватить.
Никита с друзьями тоже создал свою общественную организацию, не выходящую за пределы правового поля, — «Русский образ» — и планировали вырастить из нее что-то серьезное.
Но однажды Никита с товарищами, видимо, решили, что этот путь для них слишком долгий, и решили идти путем экстремизма, радикальной борьбы. И знаете, эта жизнь, полная преследований и приключений, — это все ужасно, но это дурманит и затягивает. Сейчас я понимаю, что тогда не очень адекватно все оценивала — была без памяти влюблена.
Никита Тихонов: Я Евгению любил, но, наверное, не настолько, чтобы спасти. Для этого надо было ее оттолкнуть, а я в себе таких сил не нашел. О, она всегда лезла туда, куда ее не пускают! Это меня всегда в ней раздражало, но, вероятно, в этом и ее очарование. Ей хотелось жить моей жизнью.
За время следствия и суда Евгения Хасис четыре раза подавала ходатайство о вступлении в брак с Никитой Тихоновым. Он такого ходатайства не подал ни разу.
Евгения Хасис: Мое задержание запомнилось мне моим пробуждением. Работал спецназ ФСБ «Альфа» — его бойцы следили за местом нашего проживания и прекрасно знали, кто, куда и во сколько должен идти. Никита в этот день встал очень рано: должен был ехать на встречу с товарищем. Он вышел в районе пяти утра — и его задержали.
Спецназ забрал у него ключи от квартиры и спокойно открыл дверь. Когда я проснулась, на мне уже сидел боец с автоматом. Никаких мыслей в тот момент уже не посещало. Меня одели, уволокли. Потом начались обыски, допросы и так далее. Беседы со следователем Красновым у нас не вышло — я отказалась говорить, сославшись на 51-ю статью Конституции.
Мне ответили взаимностью, и я попала в изолятор ФСБ «Лефортово», где ко мне долго никто не приходил. Только через полгода я впервые увидела представителей правоохранительных органов и следователей, которые стали задавать мне дополнительные вопросы.
Тогда же появилось какое-то понимание всего происходящего, что нам вменяют. На момент нашего суда — может быть, это смешно для вас будет звучать, — у нас с Никитой оставались иллюзии, что возможно какое-то альтернативное решение. Что-то вроде народно-патриотической революции, которая нас освободит.
Я стояла с конвоем, пока его уводили для отбывания пожизненного срока. В этот момент, так получилось, на перроне было три группы людей: я со своими конвоирами, он со своими, а еще там оказался батюшка. И это сильно врезалось мне в память, как фотография: я с вещами, Никита на корточках и взирающий на нас батюшка. Таким я Никиту и вспоминаю.
Никита Тихонов: С момента задержания я понимал, что получу высшую меру наказания — пожизненный срок. Ведь все предлагаемые варианты сотрудничества я отверг. Встал вопрос, удастся ли достойно повести себя на следствии и на суде, не сдавать своих, не унижаться, не просить пощады, не каяться и тому подобное.
Я сразу же сказал, что убивал один и что Евгения ни при чем. Но только на следствии, ближе к концу, узнал, что нашу квартиру две недели прослушивали и снимали на скрытое видео. Но именно во время следствия во мне произошел какой-то перелом — в смысле отношения к инородцам.
Я сидел с кавказскими террористами — людьми, про которых я думал: если окажемся в одной камере, то либо я, либо они. В массе своей это селяне с такими же нуждами и надеждами, семьями и родней. Просто у них свои тараканы в голове, а у меня — свои. Мы к нашему соседству так и относились: конфликтовать никому не хотелось.
Мне было интересно, во что мои соседи верят, какая у них на самом деле религия, насколько они верующие. Проще говоря, хотелось понять, насколько мои представления о них соответствуют действительности. Оказалось — ни на грамм.
Больше того, когда знаешь эти привычки и обычаи, сидеть с таким человеком становится очень комфортно — он предсказуем. Потому что у того террориста, с которым ты сидишь, как правило, есть какой-то набор принципов. По крайней мере на момент следствия, пока он еще не отвык от воли.
Этот образ врага — он демонизирован. Я переступал через себя, говорил соседу по камере одну-две фразы — и завязывался разговор, выстраивались какие-то отношения, и мы уживались в камере. Мне самому бывало удивительно. Тут я смеюсь над их шутками, в чем-то им помогаю, а раньше привык видеть в них только врагов.
И спустя несколько лет следствия я понимал, что Станислава Маркелова убил напрасно. Он не представлял такой уж опасности для движения националистов. А убийство Бабуровой и вовсе было простым устранением свидетеля: я понимал это с момента выстрела ей в голову — и это меня угнетало. Такое убийство нельзя оправдать ничем.
Смерть Маркелова и Бабуровой в итоге принесла только зло — и не только их ближним, не только тем, кто их любил, но и нам, которые лишили их жизни, и нашим близким — тем, кто нас любит. Стоит ли убийство какого-то человека страдания наших отцов, матерей, жен, детей? Какой смысл в таком преступлении? Если ты любишь близких — на такое не пойдешь.
Удивительно, но в тюрьме у экстремистов просыпаются естественные для всех людей чувства: нет войне, убивать плохо, оправдать убийство нельзя ни при каких обстоятельствах. Они начинают говорить естественные вещи, но их товарищи, оставшиеся на свободе, считают, что это все произносится под давлением.
Можно по-разному относиться к интервью, которые дают те, кто находится в местах лишения свободы. Одни скажут, что они пиарятся, другие — что все в их интервью от первого до последнего слова выдумано. Третьи начнут утверждать, что на самом деле все было по-другому.
Но в одном я убежден: оба — и Тихонов, и Хасис — искренне раскаиваются в том, что лишили жизни Маркелова и Бабурову. И не потому, что были пойманы и приговорены, а потому, что по-настоящему осознали ценность человеческой жизни.
И свою никчемность.
«Лента.ру» выражает благодарность за помощь в подготовке материала председателю Московского городского суда Михаилу Птицыну и его сотрудникам, а также пресс-службе УФСИН по Республике Мордовия и лично полковнику внутренней службы Айе-Марине Ханиевой.