Впервые на русском издан новый сборник рассказов Бернхарда Шлинка, автора романов «Чтец», «Женщина на лестнице» и «Ольга». В книгу «Цвета расставаний» вошли девять изящных историй о любви и дружбе, семье и одиночестве. С разрешения издательства «Иностранка» «Лента.ру» публикует фрагмент рассказа «Возлюбленная дочь», в котором каждый из героев ищет свое счастье, даже если, на посторонний взгляд, это счастье не вполне привычное. Самым близким родителем взрослеющей Маре становится ее отчим Бастиан, а возлюбленной — однокашница Сильвия.
Тереза, видя формирование женского облика Мары, намеревалась передать ей знание того, что делает женщину привлекательной. Она росла в малообеспеченной семье и лишь позднее научилась одеваться, покупать вещи в правильных магазинах и выбирать правильные вещи, стрижку, краску для волос, очертания бровей, блеск для губ и цвет помады, подчеркивающие ее тип.
Мару это мало интересовало. Она считала, что ей идут короткие волосы, брюки со стрелками и рубашки из гардероба Бастиана, и Тереза вынуждена была признать, что в таком образе Мара выглядит шикарно. Но ей бы хотелось, чтобы Мара выглядела шикарно в другом образе.
Это было время доверительных отношений Мары и Бастиана. Она делилась с ним своими переживаниями, он всегда внимательно выслушивал ее рассказы и реагировал на них всегда дружелюбно, а иногда и весело, но никогда не критиковал. Его интересовало, что они проходят, он читал книги, которые она должна была прочитать по программе, и умел сделать заучивание латинских и английских слов, которое ей давалось с трудом, интересным и веселым.
На день рождения он дарил ей мужские рубашки, которые ей очень шли. Во время зимних каникул они уезжали всей семьей кататься на лыжах, и если Тереза, научившаяся стоять на лыжах весьма поздно и весьма плохо, норовила пораньше сбежать в отель и в сауну, то Бастиан с Марой, которая готова была вообще не снимать лыжи, оставались на склоне до темноты.
Летние каникулы они тоже проводили в горах; Мара увлеклась скалолазанием, и он учился лазить вместе с ней, и потом, когда Тереза, специализировавшаяся в психиатрии, уезжала на уик-энды получать дополнительное психотерапевтическое образование, Бастиан с Марой нередко выезжали в горы.
И когда она бывала чем-то недовольна или несчастна и ей нужно было пожаловаться на то, как она выглядит, на свою одежду, на школу, на танцы, на подруг, на парней, на сорвавшееся свидание, на то, что заболел кролик или сломался велосипед, она, как правило, шла к Бастиану — не потому, что не доверяла матери, просто матери часто не оказывалось рядом.
И когда она влюбилась в Сильвию, как другие девочки ее класса влюблялись в парней, и захотела поговорить об этом, она поговорила с Бастианом. В матери она чувствовала некоторое предубеждение. Нет, Тереза знала, что гомосексуальность ничем не хуже гетеросексуальности, любила дочь безусловно и безгранично и желала, чтобы та, если уж ей суждено быть лесбиянкой, нашла себе правильную женщину.
Но Тереза мечтала о большой семье, чтобы у Мары были муж и много детей, лучше всего — трое, или четверо, или пятеро, и она так долго мечтала стать бабушкой, что, принимая эту лесбийскую перспективу Мары, не могла не ощущать утраты. Маленькой утраты, такой, о которой она знала, что не должна ее ощущать, но все-таки утраты.
На привале во время одного из их с Бастианом походов в горы Мара набралась мужества и сказала:
— Я влюбилась в Сильвию. Я теперь лесбиянка?
— Ты влюбилась в Сильвию. Разве этого не достаточно? Разве нужен какой-то ярлык?
— Ярлык?
— Ну, этикетка, табличка изготовителя, опись вложения: «в этой девочке сидит лесбиянка».
Мара засмеялась:
— Нет, ярлык мне не нужен. Я только хочу знать, кто я: та, которая любит женщин, или та, которая любит мужчин.
— А почему бы тебе не подождать, пока это не определится? Ты заметишь, кто тебе больше нравится, мужчины или женщины. Тебе иной раз нравился какой-нибудь парень?
Мара покраснела:
— Там один новенький появился, армянин с черными кудрями и длинными ресницами. Он выглядит почти как девочка.
Бастиан кивнул:
— Девочки, мальчики, девочки, которые любят одеваться, как мальчики, мальчики, которые выглядят почти как девочки, — все, что есть, это прекрасно.
(...)
Несколько недель спустя Мара рассталась с Сильвией — или Сильвия с ней: объяснения не были отчетливы, а еще через несколько недель Мара привела домой Тиграна, того мальчика из Армении. Он и в самом деле был наделен такой грацией, какой скорее можно было ожидать от девочки, чем от мальчика. И от того, как он бесшумно двигался по дому, возникая словно из пустоты, Бастиану и Терезе было немножко не по себе. Но он был вежлив и тактичен, заразил Мару своей увлеченностью современной живописью и современной музыкой и, казалось, хорошо на нее влиял.
Однако через год Мара рассталась и с ним — или он с ней, объяснения снова не были отчетливы, и до самого выпуска у Мары уже не было постоянной подруги или постоянного друга.
Больше, чем о выборе профессии, она говорила о выборе университета. Социальная педагогика, педагогика начального образования, психология, философия — она могла представить себя в разных сферах. Но университет она могла представить себе только в большом городе. Она выросла в маленьком, и ей этого больше не надо.
— Это мне понятно, — сказал Бастиан. — Я год прожил в Берлине, ходил на все оперы и концерты, и мне все было мало.
Мара засмеялась:
— Оперы и концерты? Мне нужно лесбийское сообщество, а в маленьких городах его нет — только в больших. Здесь испытать себя я не могу.
Она выбрала дефектологию и сурдопедагогику в Университете имени Гумбольдта в Берлине, нашла комнату в коливинге и осенью приступила к занятиям.
На Рождество, на Пасху и летом Мара приезжала домой, и два или три раза в году Бастиан или Тереза, или они вдвоем приезжали в Берлин. Мара была прилежной студенткой и рассказывала о рефератах, экзаменах, практиках, успехах. О берлинском лесбийском сообществе они не говорили; Тереза не хотела спрашивать, а на вопросы Бастиана Мара пожимала плечами.
Когда она была на третьем курсе, она написала, что познакомилась с одним студентом с философского, который ей понравился; летом она привезла его с собой. Бастиан и Тереза ожидали вновь увидеть нежного юношу. Вместо этого Мара привезла ражего детину с огромными лапами, рубленым лицом, черной бородой и устрашающим басом.
Отправляясь в ресторан, они держались за руки, вечером, когда они сидели на террасе за бокалом вина, она прижималась к нему, а на утренний вопрос Бастиана, достаточно ли широка кровать в комнате Мары: у него в рабочем кабинете есть еще раскладной диван, оба, усмехаясь, посмотрели друг на друга и заверили, что спали они хорошо.
Мара восхищенно слушала, когда Грегор рассказывал о своей магистерской работе, посвященной забвению у Хайдеггера, и Бастиан с Терезой соглашались, что он понимает, как говорить понятно о непонятном. Мару он перебивал только для того, чтобы подчеркнуть, как великолепно она работает с неслышащими детьми: он неоднократно бывал у нее на занятиях.
Они производили впечатление счастливой пары. Но уже вскоре в звонках и письмах Мары больше не было речи ни о Грегоре, ни о каких-либо других мужчинах или женщинах — а только об экзаменах, вакансиях и собеседованиях в отделах кадров. К радости — но и к удивлению — Терезы и Бастиана, Мара решила работать поблизости от них.
Маленький областной городок — как Мара найдет там себе кого-то, хоть мужчину, хоть женщину? До Франкфурта, ближайшего большого города, в котором могло быть лесбийское сообщество, — час на машине.
В первый же совместный уик-энд загадка разрешилась. Мара привезла с собой Сильвию. Они снова встретились в Берлине — случайно, на концерте «Депеш Мод» в Вальдбюне. Каждая из них искала кого-то, кто мог бы стать для нее тем, чем была другая, и обе никого не нашли. Тинейджерами они влюбились друг в друга; теперь, почти десять лет спустя, они друг друга любили.
И поскольку Сильвия нашла работу менеджера по культуре в театре родного города, Мара согласилась работать в школе для неслышащих близлежащего маленького областного городка. Обе надеялись, что Мара вскоре перейдет в аналогичную школу в родном городе и они смогут съехаться. А пока они мотались на уик-энды в ту и другую сторону, тратя по полтора часа на дорогу.
— Вы рады? — спросила Мара Бастиана, заехав к ним в один из вечеров. — Вы были любезны с Сильвией, правда вы были любезны и с Грегором, и я знаю, что мама больше всего хотела бы, чтобы у меня был муж и четверо детей. И я хотела, чтобы у нас с Грегором была семья с детьми, пока не заметила, что хочу не Грегора, а семью и детей. Я и сейчас этого хочу — и Сильвия хочет.
— Нам прежде всего нужно, чтобы тебе было с ней хорошо, чтобы она делала тебя счастливой. Она это делает, и мы этому рады. Мы еще не так хорошо с ней знакомы. Но когда мы лучше ее узнаем, мы наверняка порадуемся и за нее. А Тереза будет рада детям, будут ли они у тебя с каким-то мужчиной или с Сильвией — все равно. Как вы хотите это сделать?
— Мы дадим себе еще пару лет. И сначала у нас еще должна быть свадьба. А сделать это мы хотим с анонимным донором спермы. Одна моя подруга нашла себе мужчину на одну ночь. Я так не хочу. Я не хочу никаких таких дел, при которых Сильвия не может присутствовать.
— Ты? А не вы обе?
Бастиан находил Сильвию более женственной, чем Мара. Когда они выходили куда-то вместе, Мара, как и прежде, надевала брюки со стрелками, мужскую рубашку — иногда с галстуком — и пиджак, а Сильвия — платье или юбку с топом. И в составлении планов, и в принятии решений решающее слово принадлежало Маре.
— Мы обе. Но начну я.
Все же начала она еще до свадьбы. Тереза и Бастиан по собственному опыту знали, что такое гормональные исследования, УЗИ и гормональная стимуляция и какие средства способствуют созреванию яйцеклетки и овуляции. Но они терпеливо слушали Мару.
Они вместе с ней надеялись, вместе с ней тревожились, вместе с ней огорчались, когда искусственная инсеминация не удалась при первой попытке, и при второй, и при третьей тоже. Только после этого Мара остановилась и экстракорпоральное оплодотворение отложила на потом. Сначала она хотела оформить брак.
Бракосочетание происходило летом в сельской гостинице. Мара и Сильвия хотели, чтобы их регистрировала женщина, и нашли служащую загса, которая сама состояла в браке с женщиной; регистрацию на лугу перед гостиницей она провела весело и с неподдельным сочувствием.
Когда обе брачующиеся сказали «да», Тереза немного всплакнула; Бастиан поймал себя на мысли, что сколько б он ни признавал этот брак, но видеть двух молодых женщин в качестве невесты и невесты ему все же как-то странно; родители Сильвии, отец Мары и его вторая жена вымученно улыбались, а друзья и подруги молодой пары громко выражали свой восторг. Сочетание всех этих чувств так радовало Бастиана, что он уже видел только, что невеста и невеста смотрятся красиво.
На Маре были белый костюм, белая рубашка и белая бабочка, а Сильвия была в белом платье с кружевным декольте. Светило солнце, на лугу сияли гортензии, в листве деревьев щебетали птицы, хлопали пробки, пенилось шампанское, и, после того как гости поцеловали невест, невесты поцеловали друг друга. Вечером танцевали, и Бастиан танцевал с Терезой, Марой, Сильвией, с матерью Сильвии, со второй женой отца Мары, со всеми лесбийскими подругами Мары и Сильвии и с хозяйкой гостиницы. Потом взял бутылку вина и стакан, вышел из дома на луг и уселся под каким-то деревом.
Через некоторое время вышла Тереза и села рядом с ним.
— Вот она и улетела.
Да, Мара перешла в чужие руки. Хотя она давно уже не жила в их доме, но все-таки принадлежала к дому. А теперь Бастиан и Тереза остались одни. В этом было что-то и пугающее, и соблазнительное: они еще никогда не были одни, у них не было того времени вдвоем до рождения ребенка, которое было у других пар, и, хотя последние годы они жили без Мары, они все равно ощущали себя родителями и вели себя как родители, а не как пара, которая живет свободно и может позволить себе утром валяться в постели или вечером любиться на ковре.
— Нам надо кое-что наверстывать. — Тереза стянула с Бастиана галстук и начала расстегивать на нем рубашку.
— Здесь?
Она засмеялась:
— Везде. А сейчас — на краю луга, где нас никто не увидит. Пошли!
Она встала и протянула ему руку; он тоже встал, и они пошли на край луга. Посмотрели назад; это было хорошо, что свадебное общество, голоса, музыка — все осталось там, и было хорошо, что они далеко, что уже не разглядеть танцующих пар, что не разобрать слов и что до них долетают лишь приглушенные звуки музыки. Бастиан и Тереза остались наедине.
Перевод Г. Ноткина