В российский прокат вышла «Земля кочевников» Хлои Чжао — один из самых расхваленных фильмов сезона, уже выигравший «Золотой глобус» и «Золотого льва» Венецианского фестиваля и считающийся главным фаворитом «Оскара». «Лента.ру» рассказывает об этой картине, в которой Фрэнсис МакДорманд играет женщину, оставшуюся без дома и скитающуюся в своем фургоне по Америке, встречая таких же, как она, современных кочевников.
Идет 2011 год, и в городе Эмпайр, штат Невада, больше никто не живет. Буквально: градообразующее предприятие, гипсокартонная фабрика, не только закрылось из-за падения спроса на фоне глобальной рецессии, но и аннулировало почтовый индекс города, а значит, и выставило на улицу всех своих живших в принадлежащих компании домах сотрудников и их семьи. Большинство, надо думать, разъехалось. А вот Ферн (Фрэнсис МакДорманд) оставить эти пустынные, стылые просторы, где за несколько лет до этого нашел вечный покой ее муж Бо, никак не может. Покупает небольшой, бэушный белый вэн, обставляет его дорогими сердцу артефактами из прошлого (например, тарелками из подаренного когда-то на школьный выпускной отцом сервиза), оборудует в нем спальное место — и не без остроумия в игре слов называет свой новый дом на колесах «Авангардом». Работа на ближайшее Рождество есть — собирать коробки на ближайшем процессинговом центре Amazon, всегда нуждающемся в лишних руках в праздничный сезон. Что дальше — бог весть.
Очевидно, впрочем, что сорваться с места Ферн все-таки придется: слишком уж тяжело в окрестностях Эмпайра с рабочими местами. А значит — дорога. Сменяются вокруг пропитанные духом американы пейзажи: Аризона, Небраска, Южная Дакота. Сменяются временные рабочие места: сувенирный магазин при каменоломне, уборка свеклы во время урожая, уборка туалетов в трейлер-парке, сборка бургеров в фаст-фуд-ресторане при торговом центре. Сменяются лица таких же, как Ферн, кочевников. Вот Линда Мэй (Линда Мэй), потерявшая работу еще в разгар кризиса 2008-го и оказавшаяся вынужденной жить в доме на колесах из-за слишком маленькой пенсии. Вот Свэнки (Свэнки), выбравшая вместо стационарного лечения от рака последнюю возможность соприкоснуться с природой. Вот Дэвид (Дэвид Стрэтэйрн), в глазах которого сквозит как вселенская печаль, так и недвусмысленный интерес к новой знакомой. Вот Боб Уэллс (Боб Уэллс), раз в году организовывающий в аризонской глуши массовые собрания этих скитальцев, создавая и вдохновляя пространство и для групп поддержки, и для импровизированных семинаров по жизни в дороге. Сменяются погода и времена года.
Чего не отнять у «Земли кочевников» — это, конечно, кино проникновенное. Более того — к своей проникновенности стремящееся настолько, чтобы где-то на пути разменять интерес к последствиям экономического кризиса, этой отправной точки как скитаний персонажей, так и собственно фильма (в основу которого лег одноименный нон-фикшн об американцах, оставшихся из-за Великой рецессии без жилья), на эмоциональные материи куда более универсального толка. Потеря близкого. Подступающая старость. Ощущение экзистенциальной неприкаянности. Страх отринуть прошлое в той ситуации, когда только в его осколках и получается разглядеть самого себя и с этим отражением совпасть. Все эти темы если не знакомы, то уж точно понятны более-менее каждому, и, конечно же, они наполняются почти физически ощутимой интенсивностью в декорациях бескрайних, почти мифических просторов американского запада и особенно — в аскетичном, экономном, но мощном экранном присутствии Фрэнсис МакДорманд, центральной, как ни посмотри, фигуры в этом пейзаже.
Если не считать великой актрисы и играющего одного из случайных знакомцев Ферн Дэвида Стрэтэйрна, во всех остальных ролях Хлоя Чжао задействует непрофессионалов — самых настоящих номадов нашего времени, играющих более-менее самих себя. В своих предыдущих фильмах, разворачивающихся на резервациях Южной Дакоты «Песнях, которым меня научили братья» и «Наезднике», Чжао придерживалась того же подхода (правда, без профессиональных актеров обходясь вовсе), — в котором читалось стремление к бережному обращению с реальными людьми и их жизненными историями, то есть с реальностью как таковой. Было в этих картинах, и особенно в «Наезднике» (истории молодого ковбоя, который после тяжелой травмы головы не может больше участвовать в родео), впрочем, и кое-что еще. Их пронизывала странное, не озвученное ни героями, ни режиссером напряжение, подспудный постоянный ток, поиск источника которого становился подлинным смыслом просмотра. Этот источник был уникальным: Чжао показывала архаичную и аутсайдерскую ковбойскую культуру, парадоксальной которую делал тот факт, что носителями ее в обоих фильмах были индейцы лакота, кровью предков которых когда-то была обильно залита эта земля. Драма того же «Наездника», то есть, была одновременно и персональной, и исторической, и культурной — Чжао удался фильм, раскрывающий не только невымышленную судьбу одного ковбоя родео, но и поразительную жизнь традиции, созданной завоевателями и теперь сохраняющейся благодаря потомкам народа, ими завоеванного.
В «Земле кочевников» подобного смыслового пласта, увы, нет — и поэтому нет и того дезориентирующего, вселяющего беспокойство и действительно оригинального (в контексте американского кинематографа) напряжения, что пронизывало предыдущие работы Чжао. Это не делает фильм поверхностным, но смещает те границы, по которым проходит его политический нерв, — а история о людях, выброшенных на обочину современности экономическими реалиями, не может не быть политической, даже если ее режиссеру экзистенция намного интереснее экономики. Но каков этот нерв? Чтобы понять это, нужно всмотреться в фигуру Ферн, всем своим существом устремленную в прошлое, не желающую с воспоминаниями об этом прошлом расставаться, даже если для этого приходится выйти на путь скитаний. По-человечески ее драма понятна — но в отличие от тех реальных людей, что ее в «Земле кочевников» окружает, она — персонаж, а значит, в куда большей степени является носителем символического заряда.
Это тоска по той воображаемой Америке, которая как будто бы канула в лету и напоминает о себе лишь обрывками воспоминаний да величественными ландшафтами, на которые так удобно эти воспоминания проецировать (в самом деле единственным развернутым эпизодом, посвященным прошлому героини МакДорманд, оказывается ее визит в дом, где она жила с мужем, — и ее протяжный взгляд на простирающуюся за ним до самых Скалистых гор прерию). Так «Земля кочевников» вдруг оказывается фильмом бесконечно консервативным — фильмом, который не просто устремлен в прошлое, но и избегает серьезной конфронтации с этим прошлым. Сотканная кровавыми противоречиями американская земля «Наездника» здесь обращается уже утешительным открыточным пейзажем. Но насколько это утешение целительно? Есть подозрение, что лишь на мимолетные, тут же ускользающие мгновения.
Фильм «Земля кочевников» (Nomadland) уже вышел в российский прокат