25 лет назад, 21 апреля 1996 года, стало известно о смерти первого президента непризнанной Чеченской Республики Ичкерия Джохара Дудаева. По основной версии, в тот день он говорил по спутниковому телефону, звонок был перехвачен, и по полученным координатам нанесли ракетный удар. По той же версии, на другом конце провода с Дудаевым был российский политик Константин Боровой. Накануне годовщины тех событий «Лента.ру» поговорила с Боровым. Он рассказал свою версию смерти Дудаева, а также порассуждал о том, кто навязал Ельцину войну с Чечней и почему считает операцию силовиков против чеченского лидера преступной.
«Лента.ру»: Это правда, что вы в тот момент говорили с ним по телефону, как рассказывала его жена Алла?
Боровой: Знаете, то, что Алла рассказала мне, свидетельствовало скорее о том, что он успел ей рассказать, о чем мы с ним говорили. Очень может быть, что наш разговор использовали, чтобы просто определить его координаты. Мы дружили с Джохаром Мусаевичем, обсуждали многие проблемы. Он мне звонил, ему звонить было невозможно — такой телефон был. И он мне рассказывал, как относил трубку на большое расстояние от самого телефона, метров на 50, по-моему, там для этого специальный кабель был.
Там ведь произошло очень странное событие. Сразу после покушения несколько генералов МВД провели пресс-конференцию, на которой заявили, что это они уничтожили Джохара Дудаева. Потом, видимо, они поняли, что это обычное уголовное преступление. Причем тягчайшее уголовное преступление — они убили избранного народом президента, легально избранного. Все следы этой пресс-конференции были убраны, уничтожены, насколько я знаю. Я дал тогда интервью Юлии Калининой для «Московского комсомольца», где рассказал, о чем мы говорили.
Основная проблема была связана с тем, что помочь Джохару Дудаеву и чеченцам пыталась миссия ОБСЕ. Но в миссию ОБСЕ входили представители России. И Дудаев небезосновательно говорил, что миссия ОБСЕ выполняет в том числе и разведывательную роль для России, что было правдой. Эти самые представители передавали информацию.
После одной из встреч [с Дудаевым], когда я приехал в Моздок к Куликову, он просил меня сообщить, где мы проводили эту встречу. Ему было важно знать. Я ему сказал, что это переговоры и я не имею права разглашать эту информацию. Тогда он предложил мне лететь в Москву на самолете Министерства обороны. Я согласился, и со мной в самолет сел человек в высоком звании, по-моему, генерал МВД, который сначала мягко начал меня уговаривать дать информацию, где мы встречались, а потом уже он сказал, что сейчас откроет дверь и выкинет меня из самолета, если я не сообщу. Но меня такими вещами не напугаешь.
Потом у меня пытались выведать эту информацию несколько человек из ГРУ. Меня вызывали в ФСК в 1995 году, где тоже попросили дать информацию. Я для протокола сказал, что, во-первых, я не дам эту информацию, поскольку это переговоры, а во-вторых, как депутата они не имеют права меня допрашивать.
Поездок у Дудаева было штук пять, когда я пытался восстановить его отношения с Кремлем. На самом деле и до этого были попытки. Дудаев просил передать информацию Ельцину о том, что он поддерживает демократию, поддерживает Ельцина, что речь идет только об экономической независимости. Дудаев выбрал очень неправильную тактику, он почему-то решил, что самый короткий путь к Ельцину лежит через Жириновского. А Жириновский — известный провокатор. Естественно, он использовал эти контакты с Дудаевым не для того, чтобы помочь, а для того, чтобы его дискредитировать.
Вы не подозревали, что ваши телефонные переговоры с Дудаевым могут использовать, чтобы добраться до него?
Знаете, слежка за мной началась еще в 1989 году, когда я начал создавать биржу. Постоянно вертелось несколько сотрудников КГБ, записывались телефонные разговоры. Когда у меня образовалась довольно сильная служба безопасности, они все это выяснили. Я все время был под наблюдением, под надзором сначала КГБ, потом ФСБ. И ГРУ тоже пыталось. Очень много провокаций было. Известный случай произошел еще в советские времена — был такой концерн «АНТ». Они попытались продать на бирже противогазы. И Крючков устроил истерику, их судить начали. Руководитель этого концерна «АНТ» Ряшинцев бежал в Венгрию. Но сначала они пытались меня заставить продавать эти противогазы.
То есть эта среда спецслужб постоянно вокруг [меня] присутствовала, постоянно провоцировала, подслушивала. Но не только с Дудаевым. Я уверен, что и контакты с руководством европейских стран — еще в 1990 и 1991 годах на биржу приезжали министры финансов Франции, Великобритании, Соединенных Штатов. Я постоянно находился в контакте с президентами разных государств. Конечно, все это подслушивалось, записывалось. Насчет этого у меня не было никаких сомнений, а аналитики службы безопасности мне постоянно говорили об этом.
Постоянная слежка была. Еще в 1991 году, до ГКЧП, мы предприняли большой тур по республикам Советского Союза. На самолете мы летали, встречались с руководством. В этой группе был представитель КГБ, мы его легко вычислили. Он докладывал о том, с кем встретились, когда встретились, о чем говорили, меня постоянно допрашивал.
Мне казалось, что это невозможно, но, видите, оказалось, что возможно. Оказалось, что для продвижения по службе, чтобы доказать Ельцину свою лояльность, эти эмвэдэшные генералы готовы на совершение преступления.
Некоторые сейчас говорят, что первая чеченская война была для России своего рода гражданской. Вы согласны с этим мнением? Что это был за конфликт, по-вашему?
Нет, конечно. Это все [утверждается] в пропагандистских целях — так же, как сегодня агрессию против Украины называют гражданской войной, так и те события. Понимаете, в 1993 году была создана конституция, которая превратила Россию в федеральное государство — еще не конфедерацию, но уже федеральное государство. И составляющие элементы этого федерального государства в соответствии с конституцией начали себя соответственно вести. Татарстан захотел создать свое министерство иностранных дел, предложил Министерству обороны России сделать так, чтобы все граждане Татарстана служили на его территории. Начала заявлять о самостоятельности Уральская республика, возникли какие-то идеи о своих деньгах, о некоторой форме независимости — но экономической. Все хорошо помнили, что еще в Советском Союзе страны Балтии [первыми] начали говорить о хозрасчете.
И к этому времени, где-то к середине 1994 года, Борис Николаевич отказался от идеи ликвидировать КГБ (в то время КГБ СССР уже не существовало, его функции в России выполняла Федеральная служба контрразведки (ФСК), впоследствии переименованная в ФСБ — прим. «Ленты.ру»). У него первоначально была идея — он об этом громко говорил, — чтобы КГБ ликвидировать как нереформируемую организацию. Он направил в КГБ председателем Бакатина, который должен был это выполнить. Между прочим, и я тоже принимал в этом участие. Он попросил меня, конечно, не курировать, но как-то помочь Бакатину.
Так вот, в середине 1994 года кагэбэшники из окружения Ельцина начали подвигать его на создание не федерального, а унитарного государства. То есть возникло ощущение, что власть как бы расползается. Ему об этом говорили многие, Шахрай очень активно участвовал в этом.
И в июле 1994 года в окружении президента Ельцина возникла идея начать подготовку военной операции против Чеченской Республики. Дудаева привез в Чеченскую Республику Бурбулис для того, чтобы он там поборолся с местными сильными коммунистическими кадрами.
Он начал говорить об экономической независимости Чеченской Республики и стал что-то для этого делать. То есть требования Дудаева к федеральной власти по вопросу независимости были на несколько порядков меньше, чем, скажем, у Татарстана.
Всем казалось, что Чеченская Республика переживает переходный период — слабенькая, маленькая.
И тогда с участием КГБ был разработан не очень удачный план попробовать устроить войну с Чечней, подавить Чечню. И план предполагал, что Гантамиров, бывший мэр Грозного, во главе с какими-то там военными силами будет направлен против Дудаева, захватит Грозный и вернет [Чечню] в лоно федеральной власти. Но все это было сделано как-то очень неумело. Первое наступление этого Гантамирова с колонной танков закончилось неудачей. Потом подключился Грачев, который говорил, что захватит всю Чечню силами одного полка. Началось военное наступление на Чечню, никаких внутренних процессов там не было негативных.
Дудаев встретился с Грачевым, и, насколько я знаю, там произошел такой разговор (Дудаев об этом писал, кто-то из окружения Дудаева), что Паша Грачев просто предложил ему сдаться без боя и предотвратить военные действия. Но Джохар Мусаевич принял решение сопротивляться, и фактически военные действия закончились победой Чеченской Республики. Военные действия против Чеченской Республики — никакой гражданской войны там не было, было огромное количество подразделений ГРУ, которые имитировали сопротивление и которые боролись с Дудаевым, с регулярными войсками Чеченской Республики.
Там много интересных процессов проходило. В конце концов было заключено Хасавюртовское мирное соглашение, и Чечне была обещана независимость. Я принимал участие [в этом процессе] еще до избрания депутатом Государственной Думы, а потом и как депутат — встречался с Дудаевым, встречался с Ковалевым, который руководил военными действиями в Чеченской Республике, звонил от Дудаева в Кремль, разговаривал с помощниками Ельцина. Многие правозащитники, сторонники демократии пытались остановить это безумие. К сожалению, не очень успешно.
Как вы считаете, почему конфликт нельзя было урегулировать раньше 1996 года?
Потому что очень высока была инерция. После одного из визитов в Чечню и встречи с Дудаевым, откуда я по его телефону связывался с Кремлем, с помощниками Ельцина, я встретился с Ковалевым и тоже провел с ним беседу, попросил его начать хотя бы обсуждать вопрос возможности остановить военные действия, потому что жертв было огромное количество. Как известно, все эти точечные удары по Грозному были просто массовыми бомбардировками, в которых гибли в основном пенсионеры.
То же самое говорил и Паша Грачев, что одним полком можно эту проблему решить. И многие другие. Но никто не учитывал гордости чеченцев, чеченского народа, который действительно 500 лет боролся за независимость и почувствовал свободу с приходом демократии в России. И, в общем, отпускать свободу не собирался.
Как вы относились к Ельцину до начала первой чеченской? И как изменилось ваше отношение к нему после начала конфликта?
Мы, большая группа демократов, поддерживали Ельцина долго. В 1995 году, когда проходили военные действия, мы объявили, что, если Ельцин не прекратит эту войну, мы откажем ему в поддержке. Ельцин войну не прекратил, и мы, очень многие демократы, сделали заявление о том, что в поддержке ему отказываем. Я помню, как один из помощников Ельцина — я не буду его называть — сказал, что это была ошибка, что надо было продолжать работать с Ельциным. Часть демократической общественности, к примеру, Галина Васильевна Старовойтова, продолжала работать с Ельциным. То есть демократы были в окружении Ельцина, но
Так что, я думаю, что здесь наши слова по поводу отказа в поддержке носили такой все-таки декларативный характер. А фактически это Ельцин отстранил многих демократически настроенных политиков, общественных деятелей, вывел их из состава своего окружения. В его окружении появились откровенные чекисты. Там, Примаков — один из руководителей КГБ, который потом стал министром иностранных дел, когда Ельцин отстранил Козырева. Многих из тех, кто придерживался демократических взглядов, он вывел из своего окружения, отстранил. Эта инициатива принадлежала полностью Ельцину — стать империалистом.
Кто, по-вашему, несет ответственность за первую чеченскую войну?
Это то самое новое окружение Ельцина. Понимаете, говорить о том, что это было единоличное решение Ельцина, неправильно. Там были организованы очень серьезные дипломатические усилия для того, чтобы подвигнуть Ельцина на какие-то такие решения, напугать его, поссорить его с регионами, которые начали строить независимую политику, экономическую политику. Это была большая работа нового окружения.