Далекое плато Путорана, или, как называли его эвенки, «пэтэрэ» — «покрытое облаками», давно известно своей труднодоступностью. Его красоту и уникальность прославили арктические ветра, плотные туманы, бесчисленные озера и водопады. Здесь, на перекрестке природных зон, граничат полярная тундра и тайга, проходит свой ежегодный путь миграции крупнейшая в Евразии популяция диких северных оленей, растут реликтовые растения, появившиеся на Земле несколько тысяч лет назад, и сохраняются исчезающие виды снежного барана и орлана-белохвоста. Озера массива образуют второй по величине резервуар пресной воды в России после Байкала. Корреспондентка «Ленты.ру» побывала в краю радужных каньонов с рюкзаком на плечах и рассказала о своих испытаниях.
Солнце уже спряталось за гору, и начинало понемногу темнеть — густоту темноте добавляли плотные облака, которые серым одеялом сползали с вершин, растягиваясь над озером Лама. До середины августа здесь белые ночи, но тем не менее всем хотелось быстрее найти место первой стоянки. Мы попрощались с капитаном катера, тем самым оборвав последнюю ниточку, соединявшую нас с цивилизацией, — 12 дней похода в абсолютно безлюдных и глухих местах. Малозаметная тропинка неподалеку от устья реки Хойси вела от заваленного плавником берега вглубь тайги — небольшой подъем в гору после расслабленного и усыпляющего шестичасового перехода на катере по озеру дался очень нелегко. Свой тяжеленный рюкзак, который был мне абсолютно не по размеру, я возненавидела с первого же дня.
От вида величаво расступающихся передо мной каменных черепах в душе поселялся легкий страх перед этим местом. Настоящий затерянный мир, территория тысячи водопадов и озер на самой границе с Арктикой, чье ледяное дыхание выжигает все живое, что не успело приспособиться к суровому климату. Было что-то чудовищно красивое в этом пейзаже Ламы, со всех сторон окруженной столовыми горами, это чувство не удалось уместить ни в фотографии, ни в строки записной книжки. Оно сидело внутри меня и в то же время было почти осязаемо — пронизывающий холодный ветер пробирал до костей.
Утром северная тайга оглашалась дружным щебетанием птиц, но днем в темнохвойном лесу не было ни малейшего движения. Мрачная завеса зелени дышала холодом и неприступностью. Пронзительный комариный фальцет звенел в ушах — эти кровопийцы постоянно залетали в нос и рот и садились на руки и шею целыми стаями. Фортуна явно сопутствовала нам, подарив девять дней ясной и теплой погоды. Солнце, Хойси, сверкающими зигзагами уходящая в Ламу, пламя крошечных шишек лиственниц, будто на бутоны роз, утопающие в ярко-зеленых иголках, — эмоции переполняли меня.
Мы двигались друг за другом, и очень неторопливо. Все шли молча, сберегая дыхание для ходьбы. Прижатая весом своего рюкзака, я ползла через густой ковер голубики, отказываясь сдаваться. Каждый мой следующий шаг проваливался в мягкий и глубокий ягель, изредка нога натыкалась на камень. За ботинки то и дело цеплялись ветки низких кустарников. Первые два дня я не видела ничего, кроме того, что было у меня под ногами.
Я думала только о том, как подталкивать себя вперед, — как преодолеть усталость и боли в мышцах, которые содержались в каждом моем движении. Наивысшим блаженством было расстегивать лямки рюкзака на привалах и позволять ему падать на землю — увесистый баул срывался со спины с такой силой, что чуть не выворачивал мне плечи.
Ориентироваться приходилось по распечатанным картам и изредка — по GPS. Обычно несколько мужчин кольцом обступали человека с плоскими цветными листами бумаги, на которых на самом деле умещалась небольшая часть огромного мира плато Путорана с его разломами и перевалами, тысячами водопадов, лесными полянами, которые после дождей превращались в непроходимые болота, долинами и горами. Авангард принимался решать, доверяться знаниям, проверенным в совершенно другой местности, или обманчивой интуиции, которая на самом деле и является обобщением опыта.
На второй день пейзажи начали понемногу меняться. Лесная чаща редела — высокие стройные ели уступали свое место ольховнику и можжевельнику. Деревья становились все ниже, а потом и вовсе заменились кустарниками. Необъятная ширь тайги зажималась течением реки к предгорью и вытягивалась в длинные полоски — зеленый частокол обрамлял огромные столовые горы. Тем вечером мы разбивали лагерь у самого подножия скал — на камнях пустынной долины, которая была обрамлена со всех сторон кромками горного хребта, где господствовали только ветер и камень. Темная стенка высокого утеса, поднимавшаяся у нас за спиной, была совершенно неприступна, а самая ее верхняя часть — плоская шапка, образовывавшая плато, — казалось, загибалась по краям наружу.
Больше всего я переживала насчет дня восхождения: ведь с момента, как мы окажемся на плато, мы будем отрезаны от всякой помощи, словно улетим на другую планету. Я всматривалась в спокойные лица своих товарищей — сильных людей замечательного ума и чувства юмора, и не находила там и тени сомнений. Мне хотелось бы думать, что внешне я держалась с таким же спокойствием и уверенностью. Перед самым уходом из лагеря один из участников бросил в костер свои джинсы Calvin Klein и какие-то дорогие кеды — видимо, его тревожность доросла до такой степени, что он решил задобрить богов Путорана таким необычным способом, а заодно и избавиться от лишнего веса в рюкзаке.
И тем не менее на легкий подъем никто не рассчитывал. Хотя бы по той причине, что если бы он и существовал, то плато Путорана не было бы так отстранено от остального мира. Более того, здесь бы не появились такие противоречивые условия, создавшие уникальные рельефы местности, разнообразные ландшафты, реликтовую флору и изолированность редких и исчезающих видов животных. И все же мы были уверены, что на склонах существует место, доступное человеку с минимальным опытом альпиниста, — по крайней мере, рано или поздно, оно должно быть нами обнаружено.
Начало пути было каменистым и неровным, мои движения вперед давались с огромным трудом. Позади меня — несколько человек, неторопливо идущих в своем темпе, впереди — огромные насыпи раскрашенного лишайником курумника и ребристые скалы, закрывающие мне доступ к желанному плато. Сам подъем был длинным и монотонным — наверное, трудно представить себе занятие более однообразное и утомительное. Бесконечное перешагивание камней и балансирование на нестабильных глыбах — восхождение играло со мной в бесконечную игру. Добравшись до верха каменной стены, я снова не видела горизонта — он то и дело оказывался закрыт очередным выступом, грузной глыбой, нависающей над склоном.
Какое величие открывалось взору! Покатые громады столов базальта, разламывавшиеся у основания на большие валуны, длинной грядой уходили в синие воды ледниковых озер. Над нами — огромное синее небо, единственное цветное пятно в аскетично коричневом пейзаже. Пласты нерастаявшего с зимы снега застревали в расщелинах скал, ослепляя своей белизной. Повсюду были разбросаны небольшие лунки с маленькими озерами — вода в гигантских лужицах тоже всего лишь два месяца назад была глыбой снега, сейчас же о ее прошлом напоминают тонкие кромки льдин у берегов. Огибая синие кратеры, мы вышли на безграничное пространство плато.
Солнце палило нещадно. Поднимавшийся с ледяных равнин едкий ветер на время сдувал с нас разогретый воздух, обжигая наши лица. Мы продолжали идти по голой и угнетающе безжизненной долине. Мы радовались, что на какое-то время ушли комары, но взамен получили многочасовое скитание по каменистой пустыне. Спустя время мы увидели вдалеке гладь небольшого озера продолговатой формы, которое сверкало словно ртуть на контрасте коричнево-оранжевого рельефа. Позади него возвышались очертания другого плато, а за тем — обрыв следующего стола, и так далее, пока глаз не утыкался в синеватую дымку на самом горизонте.
Это место дышало торжественностью. Десятки безжизненных верхушек плато плавными пирамидальными утесами съезжали в озеро Собачье, которое огромным зеркалом отражало в себе небосвод. Дальние столы были в зеленовато-голубой дымке, все-таки растительность до последнего тянулась вверх к солнцу и окаймляла их отвесные подножия. У самых наших ног поднимался пологий каменистый склон, за которым следовал резкий обрыв вниз. И покуда хватало моей дальнозоркости и времени нашей стоянки на обед, волшебная панорама череды непрерывно перекрещивающихся и соединяющихся линий массивов очаровывала меня.
Идти по плато было легче — немного похудевший рюкзак, пускай и со сломанной лямкой, которую я завязывала в двойной узел на поясе, поднимал мне настроение. Мучительные первые дни похода, проведенные в улиточном передвижении по курумнику, оправдались сторицей — теперь я буквально бежала по камням.
Я больше не думала, куда поставить ногу и не проверяла валун палкой на устойчивость — ступни сами становились в нужное место, в то время как я успевала смотреть по сторонам, болтать с попутчиками или делать небольшие остановки для фотографий. Буквально каждый валун здесь был изъеден лишайником — белесые, зеленоватые и даже рыжие проплешины отметили каждый кусочек путоранской земли.
Благодаря подъему плато возникшие разломы и трещины расширились под действием воды и льда, образовав разветвленную сеть водотоков. Горные купола разделяли глубокие озера, которые вдавались в базальтовые массивы. Их спокойное движение сочеталось со стремительным течением рек. Казалось, обрывы стали еще круче и были абсолютно неприступными. С их высот срывались мощными потоками водопады, которых было тут бесчисленное множество, разных по формам порогов и высоте.
Солнце уже собиралось закатиться за гору, опускаясь с каждой минутой все ниже и ниже к линии горизонта. Вечер был такой ясный и тихий, что долина, раскинувшая под нами свои недружелюбные каменистые почвы, была видна от края до края. Вытянутая по свой форме, ее поверхность шла под уклон к центру, где расположилось несколько больших озер, каждое около километра в окружности.
По берегам не было никакой растительности, не считая ярко-зеленой травы и мелкой россыпи невзрачных, но нежных тундровых цветов. Сквозь прозрачную воду выступали острые камни, хаотичная насыпь которых отливала золотом в мягких лучах солнца. Противоположный от стороны заката столовая гора, наступающая на озеро невысокой стеной, налилась розоватым светом и бросала на воду свое идеальное отражение. Натяжения глади ничего не нарушало — почти осязаемое безмолвие окружало со всех сторон.
Проснувшись намного раньше будильника, я почувствовала, как палатка зашуршала от порывов ветра, маленькие капельки дождя стали лупить по тенту. Белая ночь незаметно переходила в рассвет, и вместе с новым днем нарастала тревога. Погода испортилась, и надо было быстрее собирать лагерь и выдвигаться. Рискуя быть застигнутыми дождем врасплох, мы все же пошли последний раз взглянуть на панораму каньона. Взгляд тонул в сумасшедшем разгуле неба. Там, где раньше виднелась синяя гладь озера, была плотная завеса облака. Четкость очертания гор исчезала на глазах в молочной дымке, зловеще надвигающейся на нас. Тянуть не было смысла — мы спрятались за дождевиками и вновь зашагали по плато.
Сосредоточенное настроение ходового дня быстро вернулось ко мне. Время понеслось по ускоренному графику — поджимал дождь, грозящий вымочить нас до нитки. Тем временем мы преодолевали очередной крутой взлет к бесконечной череде террасных гор, нагнетающих мрак, чтобы потом свалиться в очередную озерную долину. Горы на горизонте, находящиеся за границей серого щита облаков, накрывшего плато, были в сизых тенях. Температура упала, и от холода путь казался еще более пустынным. Чтобы не замерзнуть, приходилось двигаться — если получалась остановка дольше десяти минут, пот мгновенно леденел под футболкой, бросая меня в дрожь.
Север вытягивает все соки жизни — сковывает бурные потоки воды льдом, замедляя ее ход, прибивает растительность к земле, заставляя ее ютиться в расщелинах камней, откуда ее не выбьют холодные порывы ветра. Но главное — север ополчается против воли человека, который верит в свой дерзкий замысел покорить безмолвные и чуждые ему территории.
Внизу было ровное зеленое море тайги, а мы сидели на ее границе, четко отмеченной низкорослыми кустарниками. Камни все больше обрастали лишайником, растворяясь под зыбью ягеля, и постепенно уступали место влажному разнотравью и голубичному ольховнику. Мы спускались с плато обратно в каньон, к бассейну реки Бунисяк — ее серая лента уползала на север, скрываясь за каменистыми косами и островками темных пятен леса.
После каньона шла лесистая тундра, где надо было быть еще осторожнее, так как курумник под мокрой мягкой подушкой мха был неразличим и можно было легко приложиться к земле. Тучи с плато стекли в долину и отдали ей всю влагу — полянки раскисли и превратились в болота, ручейки наполнились и разлились на бурные потоки, лесная чаща обрушивала на нас кубометры воды, стекающей с растительности в наши ботинки.
С заходом солнца резко становилось холодно, и каждый жался к костру — в последний раз мы разводили его перед подъемом на плато. Лица моих товарищей расцветали от горячего чая. Зажав двумя ладонями кружку, я тоже радовалась вечеру, но мне было жаль отсюда уходить, несмотря на холодную морось и неприветливость хмурого леса, в котором мы прятались по палаткам ночью.
По берегам Бунисяка было много смородины и малины — в тот день бесконечное обрывание этих кустов здорово задерживало темп группы, но никто не был в силах пройти мимо налитых сочных ягод. Прорывавшиеся сквозь облака лучи солнца избирательно бросали на горы яркие пятна света — то и дело в чудесном влажном небе появлялся и пропадал тонкий изгиб радуги.
Сбежав от непогоды обратно в озерную долину Ламы, мы еще не знали, что на плато Путорана уже наступила зима — буквально через несколько дней здесь выпадет первый снег. Идеальную погоду никогда не подгадать, лето умещается в короткие два месяца, а осень начинается уже в конце августа. Я пришла в себя, когда до базы оставалось меньше километра. Всего лишь четверо человек, включая меня, решили идти знакомиться к белому шаману на базу Бунисяк. Пробираясь к ней через туман, затекавший на берег с озера, я напрочь забыла про свою усталость — все мои мысли поглотили размышления о бане.
Олег, хозяин базы, показался мне суровым человеком, более близким к миру трав и животных, силам ветра и воды, чем к внешнему миру. В этом был весь он, своеобразный хранитель Путорана, знавший тундру наизусть, умевший охотиться, изучать неизвестные языки и проводить шаманские обряды.
В своем доме Олег создал этнографический музей, в который вложил всю душу и двадцатилетние труды исследований: на трех этажах он уместил более тысячи экспонатов быта коренных жителей плато Путорана, и это была всего лишь малая часть, отражавшая традиции уникальной культуры. Хозяин любезно разместил нас в небольшом домике и пригласил в столовую, пообещав натопить нам баню. Прищурив глаза, он отвечал на наши вопросы с небольшой усмешкой, и все же ему было интересно с нами поговорить.
За ужином мы сидели в той же столовой, которая стала постепенно наполняться другими туристами, гулом телевизора, навешанными на крючки куртками, тарелками, по цепочке расходившимися из окошечка кухни, смехом и обрывками громких фраз на английском — атмосфера, напоминавшая что-то среднее между соседскими посиделками и студенческим общежитием. Новые лица привлекли внимание жителей базы — сначала нам пожелали приятного аппетита, потом вскользь спросили, откуда мы приехали, ну а в конце подняли в воздухе рюмку, приглашая нас таким образом выпить вместе.
Беглому пересказу наших приключений собравшиеся за столом внимали с неподдельным азартом. Кто-то вставлял громкие «ой», другие сыпали вопросами, касающимися преимущественно бытового комфорта в походе. Мы знали, что им понравится слушать про наши трудности и неудачи, которые им никогда не испытать, и специально повышали накал страстей — за что получали восхищенные взгляды. Что бы там ни было, люди всегда уважают смелость, удачливость и немного безрассудства. Получив все ответы, с лиц туристов все равно не сходила маска удивления.
Тусклый свет лампочки отбрасывал желтые грязные тени на развешанные на веревку вещи, жар от печки нагрел комнату и начал усыплять. Перед сном каждый из нас наверняка перебирал в памяти отрывки самых ярких событий последних ходовых дней. Мы думали о чем-то своем, о завтрашнем катере, о силе жажды приключений, которая заставляла нас рисковать, тревожиться и преодолевать себя, хотя можно было путешествовать спокойно и уютно…
Закрыв глаза, я представляла Путорана, этот удивительный мир грохочущих водопадов, террасных гор и висящих арок радуги после дождя — мои мысли быстро перемешались со сновидениями. Настоящая реальность находилась прямо за окном, но начинала как будто растворяться и превращаться в другое измерение. Воспоминания о путешествии снова стали для меня призрачными грезами об этом месте.