В мае патриарх Кирилл призвал женщин, которые думают сделать аборт, не прерывать беременность и отдавать нежеланных детей Русской православной церкви. В ответ общественники, в том числе депутат Госдумы Оксана Пушкина, напомнили, что сохранение нежелательной беременности может привести к страшным последствиям, а женщин в России все чаще принимают за инкубатор для рождения новых граждан. «Лента.ру» поговорила с женщинами, которые поддались на уговоры родных, врачей и церковников и в итоге родили нежеланных детей. Это истории — о крайней степени нищеты, послеродовой депрессии, домашнем насилии и сломанных судьбах — их собственных и их детей.
Имена всех героев изменены
Дарья, мать девочки возрастом год и два месяца. Сибирь:
С парнем, от которого я забеременела, я на тот момент была в отношениях два года. Он тогда только вернулся из армии. Он не думал о предохранении, а я в этом плане ему доверяла. И я всегда думала, что если вдруг забеременею, то сделаю аборт. У меня на жизнь были совершенно другие планы. На тот момент мне было 18 лет, я собиралась поступать в университет в своем городе. Семья в этом возрасте меня не интересовала.
А когда произошла беременность, у меня был шок, слезы, непонимание, что дальше с этим делать. В голове было мало размышлений, что значит аборт для меня лично. Я просто не задумывалась об этом всерьез, а когда я с этим столкнулась и пошла делать аборт, это оказалось не так легко.
И в тот момент, когда я должна была пойти в кабинет, это все на меня так подействовало, что я расплакалась и убежала. Я подумала, может, он действительно готов? Может, он действительно хочет этого ребенка? Может, ему он нужен? Но я глупая была тогда.
Потом мы еще поговорили на эту тему. Он сказал, что готов к ребенку и будет обеспечивать семью. Ему было 20 лет. Я поверила, что он правда хочет быть со мной до конца. Со мной и с ребенком. Я ему очень сильно доверяла. Это, можно сказать, были мои первые отношения. Они длились четыре года. Это была моя первая любовь (всхлипывает) и мои самые светлые чувства.
На данный момент я живу одна со своим ребенком (плачет), и у меня очень сильная послеродовая депрессия. Я даже посещала психолога, но мне ничего не прописали, потому что я кормила грудью.
Моей дочке сейчас год и два месяца. Пока я была беременна ею, я постоянно лежала на сохранении. Уже на самом маленьком сроке я попала в больницу. Я просто физически была не готова, мне это очень тяжело. Мама приезжала, поддерживала, но она думала, что все хорошо. Что у меня надежный парень, настоящая семья. Когда я была беременна два месяца, он сделал мне предложение. После родов мы поженились. Я вообще не сомневалась в нем.
Хотя наши отношения не были идеальными. С его стороны было постоянное насилие... И физическое, и психологическое... Много не очень хороших воспоминаний. Чаще всего все конфликты, которые у нас возникали, сводились к рукоприкладству. И я всегда проигрывала ему.
Он не понимал этого. Ему как будто бы постоянно чего-то не хватало. Он приходил с работы и рассказывал, как у его коллеги жена после родов готовила, собирала контейнеры на работу. Как будто я должна была после бессонной ночи сразу идти и готовить ему еду. Он от меня ожидал, чтобы я была роботом. Как, знаете, женщины более старших поколений себя ведут. А я, видимо, очень слабая. Меня роды просто раздавили. Он не получал от меня того, чего хотел получать от женщины, которая идет с ним по жизни, и как-то у него так получалось, что он поднимал на меня руку... И это тоже очень сильно на мне сказалось...
На почве всех этих конфликтов мы и расстались. Мы ссорились чуть ли не каждый день. Я много терпела, но когда я узнала о предательстве, то не смогла это вынести. Мы сидели в его комнате... Да, у него была своя комната, а мы с дочкой спали в другой, потому что она мешала ему высыпаться перед работой. Так вот, мы сидели в его комнате, и ему на телефон пришел какой-то звонок из соцсети. Я запомнила имя и фамилию этой девушки, запомнила аватарку и нашла ее страницу. Написала ей и спросила, кто он ей. Выяснилось, что у него есть фейковый аккаунт, с которого он общается с другими девочками. И когда это все происходило... Мне тяжело об этом вспоминать.
Когда я ему сказала, что узнала обо всем, он меня побил.
Он бил меня и во время беременности — тогда дело даже дошло до полиции, снимали побои (говорит дрожащим голосом). Его ничего не останавливало. Мама была далеко. А у моего отца к этому такое отношение, знаете, если тебе мужик изменил, значит ты ему что-то недодала. Если поднял руку — ты его спровоцировала. И у него у самого в семье все сложно сейчас. Поэтому я даже не знала, где искать поддержки. Меня только подруги поддерживали. И мама. Она пыталась меня вразумить, чтобы я рассталась с ним. Она наблюдала за началом наших отношений и, видимо, с высоты своего опыта видела, какой он на самом деле... Но я его очень любила. А у мамы была похожая ситуация, и она, наверное, понимала, что не сможет на меня повлиять.
Подруги пытались как-то воздействовать, но сейчас я все равно там, где я есть (всхлипывает). И я не знаю, что с этим делать. Мы уже не живем вместе, но еще не разведены. Муж помогает деньгами, но ребенка если и забирает, то не когда надо, а по своей прихоти. То есть если он не встречается со своей девушкой и не идет куда-то с друзьями, то может время уделить. И я почти постоянно тут одна с дочкой. Его родители только забирают ее иногда. Я просто не знаю, что мне делать.
Я под давлением отца поступила учиться на ту специальность, которая мне не нравится... И хочу перепоступить... Я хотела бы учиться на филфаке в другом городе. Но я не знаю, как я с этим справлюсь, еще и с ребенком.
Летом приедет мама с отчимом, и мы поедем на море. Но я буду с дочкой. Я не отдохну так. Я бы поехала лучше куда-то с подругами, но я не уверена, захочу ли я возвращаться (плачет). И я не уверена, что я чувствую к своей дочке. Мне от этого стыдно.
И, знаете, аборт в моей жизни все-таки был. Это было уже после того, как мы разъехались с мужем. Получилось так, что после новости про измену я ведь сама его выгнала... А потом решила дать ему еще шанс. И этот шанс закончился новой беременностью. Но восстановить отношения не получилось. Я ему сказала о беременности, а он просто отмахнулся. И еще удивился: «А ты что, не хочешь второго ребенка?» Какого второго ребенка? Он ведь и первого спихнул на меня. Хотя изначально он ему нужен был, а не мне. В итоге все равно мы расстались, мой номер у него в черном списке. Связываемся мы через его родителей.
Мы недавно съехались с одной подругой, у которой тоже ребенок, чтобы просто по очереди выходить гулять. Вот так вот сидеть в четырех стенах очень тяжело. Но мне не стало легче. Да, я немного развеялась, встретилась с друзьями. То есть были моменты, когда я чувствовала хоть какую-то свободу, но потом снова приходилось возвращаться, и это было для меня просто как каторга. Месяц где-то мы так прожили, потом подруга уехала.
Мама не верит, что мне может быть так плохо. Она даже не верит в существование каких-то там депрессий. Она мое состояние объясняет ленью, низким давлением, анемией. А я сейчас лежу одна в этой квартире (плачет), я просто кое-как могу кормить свою дочь, менять ей памперсы... Мне кажется, мне никто не поверит, что я не справляюсь.
Примечание «Ленты.ру»: во время подготовки материала героиня связалась с родителями отца ребенка и попросила их забрать дочь. Она объяснила им, что не справляется психологически, и попросила помощи. Они забрали ребенка и обратились в органы опеки. По словам Дарьи, в процессе развода место жительства ребенка определят с отцом. Психотерапевт назначил ей лечение в дневном стационаре. Дарья говорит, что сейчас ей лучше.
Елена, воспитывает шестилетнего сына. Урал:
Меня отговорили от аборта. Причем это сделал парень, который затем бросил меня и отговорил от аборта очередную свою девушку. Ее он потом тоже бросил, как и меня.
Но забеременела я не от него. Я тогда подрабатывала художницей на одном фестивале — там я и встретила будущего отца ребенка. Его звали Павел. Мы начали с ним общаться, а через какое-то время — встречаться. Вначале все было неплохо, но он был меня на пять лет старше и любил манипулировать. Он начал пытаться контролировать меня во всем, и отношения постепенно стали плохими. Павел мог устроить скандал на пустом месте, причем сам меня обманывал. Я рассталась с ним, когда узнала, что помимо меня у него есть еще одна девушка. На прощание он применил стелсинг (тайное снимание презерватива во время секса — прим. «Ленты.ру»). Тест ничего не показал. Я думала, что не беременна. Успокоилась и ушла от него.
Мы тогда с подругой хотели создать группу — я пела, она играла на барабанах — и искали музыкантов. Нашли гитариста — им оказался мой будущий муж Артем. У нас было очень много общих интересов. У меня ни с кем из парней так не было, и почти сразу мы начали встречаться. Оба любили творчество, мечтали путешествовать... У нас были просто идеальные отношения. И вдруг выяснилось, что я беременна. Решила, что отец ребенка — Артем, и сказала ему об этом. И сказала, что не готова к детям, как и он. Предложила медикаментозный аборт... Этот вариант прерывания беременности, конечно, возможен только на раннем сроке, но тогда я еще не знала, что беременна от Павла. Думала, можно так. Но в любом случае мой тогдашний молодой человек Артем пришел в ужас. Для него этот эмбрион уже был человеком, и он мне прислал SMS со словами: «Ты чудовище!» Потом еще добавил, что бросит меня и никогда в жизни со мной не будет общаться, если я сделаю аборт.
Я не хотела его терять, любила очень, и в итоге решила сохранить беременность. И хотя я не была готова к ребенку, я хотела ребенка... когда-нибудь. Через много лет и от другого человека. Это была стрессовая ситуация. В итоге через несколько месяцев, когда мы с Артемом уже стали жить вместе, по срокам выяснилось, что ребенок не его. Прощальный подарок токсичного бывшего. Как только узнала об этом, то сразу позвонила обоим. И Артем, и Павел были в шоке. Но повели себя по-разному. Артем сначала вспылил, но потом сказал, что готов принять этого ребенка как своего, потому что он ко мне привык. А Павел просто стал часто мне звонить и спрашивать о моем здоровье. К родам даже купил какие-то вещички.
Несмотря на то что ребенок был не его, Артем сделал мне предложение. Аборт к тому моменту делать было уже поздно. Артем ревновал меня к Павлу. Пять раз делал мне предложение. Четыре раза я отказывала, потому что знала, что его мама будет против. Я знала, что она сделает все, чтобы мы расстались, и в итоге так и было. Она не хотела, чтобы ее сын связал со мной жизнь. Но мы с Артемом договорились, что как только я рожу, то сразу подам на алименты от Павла.
Когда я была беременна, мы с Артемом поженились, а Павел отказался признать отцовство. Ребенка записали на Артема, хотя он совсем был на него не похож. Муж — темноволосый, кудрявый, смуглый. Ребенок — рыженький и голубоглазый.
Артем меня уговаривал отдать ребенка в детский дом или биологическому отцу, но мне было жалко сына. Я знала, что отец из него вырастит плохого человека, а в приюте с ним будут плохо обращаться. Я чувствовала свою ответственность. Было очень тяжело. Мы с ребенком выживали, как могли. Алименты от биологического отца удалось получить не сразу, да и когда добилась — 1900 рублей в месяц...
Муж меня выселил и еще заставил платить за то, что я какое-то время жила в его квартире. Одно время даже жила в пролайферском приюте для мам с детьми, потому что идти было больше некуда. Прописана я была у отца в общежитии, а он не хотел, чтобы я жила с ним. Не выносил детского шума. В приюте в принципе было неплохо, за исключением одной вещи. Там заставляли подписывать петицию за запрет абортов. (И пролайф был во всем — даже кружки с нарисованными на них эмбриончиками стояли). До сих пор немножко горжусь тем, что я единственная из всех жилиц приюта не стала этого делать. Собственно, потому меня там и невзлюбили. Спустя время выселили. Пришлось идти к отцу.
Я добилась того, чтобы за мной и ребенком закрепили доли жилплощади при приватизации комнаты. Папа хотел ее просто приватизировать и уехать в деревню, но мы бы тогда остались бомжами. Отец потом очень долго мне этого не мог простить. Подолгу ругался. По ночам это было особенно ужасно. Обвинял во всех плохих событиях в своей жизни. Это продолжалось несколько лет. Позже он съехал жить к знакомым — так всем стало спокойнее. Но в финансовом плане все по-прежнему плохо. Алименты на ребенка его настоящий отец чуточку повысил — до трех с половиной тысяч. Это при том, что он теперь владелец фабрики. И получает он довольно неплохие деньги.
Меня на работу как не брали, так и не берут — по причине наличия ребенка. Или я сама отказываюсь, потому что неудобное время работы: надо успевать отводить сына в садик и забирать из него, но почти все вакансии в этот график не вписываются. В моем городе вообще высокая женская безработица. Работодатели отказывали мне в трудоустройстве более сотни раз, как только узнавали о наличии ребенка. Скрывать его я не хочу, город небольшой, и рано или поздно обман вскроется. Был такой случай: я звоню в одну компанию, они сразу спрашивают про ребенка... Я сказала — нет. А они так обрадовались! Я сразу положила трубку. Они все равно бы узнали, что я вожу ребенка в детский сад мимо их офиса.
Сейчас живем на алименты и пособие — чуть больше пяти тысяч рублей в месяц. Готовимся к школе. Летом ребенку исполняется семь лет. Живем с мамой в комнате, отец ушел к знакомым. Мы могли бы в относительном покое сейчас жить, но рядом с нами у соседа наркопритон, поэтому покоя все равно никакого нет. Там довольно сложная ситуация, и полиция старается часто не приезжать. Постоянные криминальные разборки, шум, кого-то бьют, на стенах кровь... Мы, когда ложимся спать, заставляем дверь кучей всяких досок, чтобы к нам не могли сразу вломиться в комнату. А такое уже было. Несколько раз приходилось применять баллончик. В прошлом году к этому соседу пришли знакомые, среди которых — молодая женщина. На нее напал мужчина, соседу было все равно. От насильника этого ее кое-как отбили, вызвали полицию, насильник убежал. Нас с этой заплаканной девушкой увезли давать показания. Преступника в итоге нашли, но отпустили. История повторилась, и он ее все-таки изнасиловал. Помочь не смогли. Все это происходило в нашем блоке.
Полиция от нас недалеко, но ехали они минут сорок вместо десяти. Даже не стали осматривать место происшествия. А участковый потом повернул дело так, как будто это я на того бандита напала. Так это дело до сих пор и тянется. Я сейчас даже сделать не могу ничего, потому что мне нужно как-то переехать из общаги и подальше перевезти моих родных. Тут опасно находиться. И я даже не могу требовать, чтобы этого преступника наказали... Ему все с рук сходит.
Конечно, если бы не ребенок, моя жизнь сложилась бы иначе. Возможно, мне бы удалось создать музыкальную группу. Может, я бы запустила какой-то благотворительный проект, потому что мне хочется помогать людям. Когда выходила замуж за Артема, он, конечно, обещал, что мы переедем к морю, найдем себе там работу по душе и будем жить лучше... Но, увы, никаких обещаний он не сдержал.
Недавно я еще узнала о судьбе девушки из обеспеченной семьи, к которой ушел мой Артем. Они очень быстро поженились, затем она родила ребенка. Скорее всего, тоже по залету. И не удивлюсь, если это Артем уговорил ее рожать во что бы то ни стало. Прошло совсем немного времени, и теперь она и ребенок пополнили ряды мономатеринских семей. Пара развелась, Артем перебрался в Новороссийск и больше не помогает жене с воспитанием сына. Мне уже заранее жаль какую-нибудь девушку из Новороссийска, которая обратит внимание на пролайфера Артема. Ведь дальше все будет по накатанной схеме: уговорит новую подругу сохранить беременность, затем потратит сбережения своей очередной жертвы, и в итоге оставит ее с маленьким ребенком на руках.
Мне кажется, пора уже создавать черный список мужчин-пролайферов, бросающих свои семьи. Причем до рождения ребенка я была частично пролайферкой. Внутренне осуждала других за аборты, хоть и понимала, что их нельзя запрещать. Мама рассказывала мне жуткие истории о том, как в совхозе, где она работала, многодетные женщины гибли от подпольных абортов, которые им проводила какая-то зэчка абсолютно варварскими методами. У несчастных начиналось заражение крови, они умирали в страшных муках. С некоторыми мама была немного знакома.
Все, что довелось пережить нам с сыном, я не пожелаю никому. Что там говорить, я только через пару лет после родов узнала, что эмбрионы долгое время не чувствуют боли, поскольку у них не сформированы нервные окончания. В школе этого не проходят, к сожалению. Зато туда охотно пускают тех, кто дезинформирует мальчиков и девочек, еще только начинающих жить. И ломает судьбы.
У меня есть знакомая, которую отговорили от аборта муж, врач и психолог. В итоге ее заставили родить третьего ребенка, после чего муж благополучно свалил в закат. Причем на приеме она плакала и упрашивала дать ей направление на аборт, говорила врачам, что муж ее бросит, но тем было плевать. Мужу тоже. Но это не самое страшное. Знаю и историю, произошедшую с другой женщиной. Она пьющая, и ее уговорила рожать председательница местной пролайферской организации. Женщина в итоге придушила своего нежеланного ребенка ночью. То ли по пьяни, то ли специально. Ей дали условку.
Анна, растит 16-летнюю дочь с тяжелой формой ДЦП. Центральная Россия:
Я была подростком и считала прерывание беременности грехом. Я ведь ходила в воскресную школу. Там лет с 14 с девочками подробно обсуждалась эта тема. Я даже помню, как мы одно время расклеивали по городу наклейки с убитыми младенцами, как бы показывающие, что аборт — это убийство. В общем, пропаганда среди подростков велась нормально, а мой район в принципе был богатым на молодых мам. Не знаю уж, следствием чего это является.
К 18 годам я начала сомневаться в адекватности происходящего в церкви и как-то перетекла из православных кругов в неформальные. Была чем-то средним между хиппи и панком. Однажды на Арбате встретила парня, и переходный возраст сделал свое дело. Он был металлистом. Крутой, красивый. Когда забеременела, мы даже поженились. Мы обсуждали возможность прерывания беременности, но он выбрал позицию невмешательства и заявил, что поддержит в любом случае. Так что по религиозным соображениям я решила сохранить ребенка.
Люди из религиозных кругов вдалбливали, что аборт — это грех. Говорили, что необходимо рожать, растить и радоваться. Религиозная загрузка у меня тогда еще была. Я пыталась найти ответ на свой вопрос и в религиозной литературе, и у своих бывших преподавателей из воскресной школы, у каких-то старших подруг, у священника. Эти люди для меня были авторитетом, и они воспользовались им в тот момент, когда я, можно сказать, потерялась из-за того, как быстро все меняется. Мне ведь надо было оканчивать школу, куда-то поступать, а тут эта беременность... Маме я говорить не стала, потому что я и сама у нее появилась примерно по тому же принципу. Надеялась, что мне поможет кто-то более опытный.
В женской консультации, когда я пыталась посоветоваться, ответ был в духе: «Аборт, конечно, возможен, но в таком раннем возрасте это чревато последствиями, и потом забеременеть будет сложно». Пугали даже онкологией. Конечно, это тоже повлияло. А поскольку беременность пришлась на тот возраст, когда я была еще прикреплена к детской поликлинике, то педиатр в ответ на мои слова о страхах и сомнениях по поводу родов сказала:
Да и в целом убеждала меня, что плюсов в этом всем больше, чем минусов, и рожать нужно обязательно. А из-за аборта потом буду жалеть.
Но пожалела я из-за того, что аборт не сделала. Впервые эта мысль пришла, когда живот был уже довольно большой, мучал токсикоз, а дома не было никакой еды, кроме подтухшей рыбы. При этом хотелось есть. И я не могла не есть эту противную рыбу, несмотря на то что очень сильно тошнило.
В итоге родила в 18 лет, не имея ни ресурсов, ни образования, вообще ничего не имея кроме жутких проблем со здоровьем. Организм был просто не готов, долго лежала на сохранении. Где-то в середине беременности перестала ходить в церковь, потому что поняла, что поддержки там особой не будет. В основном все их советы были направлены на то, чтобы рожать, и Бог все даст. А какой-то конкретики по поводу того, что именно даст Бог и что мне нужно для этого делать, не было.
Первые два года я по сути провела в больнице. Мне было просто не оторваться от ребенка. Было совершенно непонятно, что с дочкой и что хотят от меня. Диагноз точный долго поставить не могли, да и говорить со мной не хотели. С кем там было говорить, когда мама сама подросток? Приходилось буквально бегать за ними с тетрадкой и допрашивать, писать конспекты. Абсолютно наплевательское отношение было поначалу. Тогда еще медицина была не настолько развита в вопросе лечения ДЦП. Нужны были деньги, а у нас это было самое сложное место. Бывали моменты, когда питались одним рисом.
Муж очень тяжело к этому всему отнесся, не вытягивал, и когда дочери был годик — мы развелись. Он платит алименты, смотрит фотографии, но особенно не связывается. То есть помогает, но денег все равно не хватает.
Образования я так и не получила. У меня девять классов. После девятого я пошла в педагогический колледж, но из-за беременности пришлось бросить. Сейчас подхожу к тому, чтобы наконец окончить школу. Никем не работаю на постоянной основе, живу на подработки.
У дочери нет перспектив на выздоровление. Она мучается болями, и непонятно, сколько она проживет. Сейчас ей 16, она не ходит, почти не говорит, сидит с поддержкой, ест с трудом. Все эти годы никакой возможности ни найти нормальной работы, ни закончить обучение из-за состояния ребенка.
Если бы я была более образованной, я бы как минимум предохранялась, как максимум — не позволила бы беременности развиться и занялась бы собой. И я знаю, что я такая не одна.
Отдельно про православие — я вовсю пользуюсь церковной благотворительностью, хотя в свете происходящего уже не могу назвать себя верующей. Она действительно существует и работает, в нашем случае без благотворительности просто никак. Хоть где-то они не врут.