Большинство россиян отправляются на юг России, чтобы искупаться в море, вдоволь погреться под жарким летним солнцем и отдохнуть от суеты и рабочих будней. Но в южных регионах есть и другой вид отдыха — активный, с разной нагрузкой для разных людей. Кто-то идет в однодневный поход налегке в Сочи, в то время как другие, чтобы познать полную оторванность от цивилизации, забираются в горы с палатками. Фотограф «Ленты.ру» отправилась в поход по Адыгее и рассказала о пережитых лишениях.
Что вы знаете об Адыгее, кроме существования благословенного адыгейского сыра? До этой поездки я тоже затруднялась ответить на вопрос, тем не менее именно в этот регион решила отправиться в первый в своей жизни горный поход — к горе Большой Тхач.
Еще не успела свыкнуться с этой мыслью, как уже сижу в поезде на Краснодар — около 20 минут обретаюсь в населенном пункте с романтическим названием «Разъезд 239 километр». В вагоне почти пусто, хотя я с трудом взяла билеты чуть ли не за месяц. Наверное, сядут в Воронеже или в Ростове, чтобы маевку отметить в Адлере. Я обещала себе выспаться за все предыдущие дни, но хватило и пары часов. Валяюсь, читаю, пишу, наблюдаю за любимым фильмом «Россия из окна поезда» без субтитров и голов на переднем плане.
Тронулись, и за окном поплыли вычищенные огороды, кладбища, коряво-плодовые деревья в вуалях нежнейших белых цветов, рабочие — один генератор заводит, пятеро смотрят, упитанный обходчик с толстой собакой — оба носом в землю. В Воронеже у меня появляется сосед — милый дедуля с Нововоронежской АЭС. Едет по путевке в Абхазию отдыхать, сокрушается, что едва купил билет, и то на верхнюю полку. Поменялись — мне-то и на верхней отлично, к тому же там розетка.
Так я добралась до столицы Кубани. В Краснодаре теплынь! Я приехала в какое-то беспечно-школьное лето, в самое начало: экзамены сданы, еще три месяца гулять — забытое ощущение. Вдоль вокзала прогуливается полицейский в кубаночке.
Самодельные вывески, микробизнес в каждой десятой хате — кофе, гараж, шаурмятня, магазинчик, внезапно «Клуб любителей кошек» — лепота. Шикарные объявления: «Машины не ставить! Своих хватает! Спущу колеса!». Рюкзак дает неожиданную нагрузку на всю меня, надо еще поколдовать с лямками. Эх, забыла в поезде ложку...
— Зов гор?
— Кто, простите?
На краснодарском вокзале много людей с рюкзаками. Автоматически отсеиваю тех, у кого к рюкзаку приторочены весла или каски. Собираемся. Я впервые иду в горы всерьез (подъем на Басеги все же налегке был), да еще с незнакомыми людьми, очень волнуюсь. Во-первых, я одичала за карантин и с трудом знакомлюсь с новыми людьми, во-вторых, страшно боюсь оказаться слабым звеном и создать неудобство всей группе. «Наши собираются», — как говорили гномы в гостях у Бильбо. Мозг пытается тут же присвоить новым знакомым подходящую роль: человек-командир, человек-звезда, человек-всем-недовольный, человек-таинственный-тихушник, человек-катастрофа.
Грузимся в ГАЗ-66 — давно мечтала вспомнить, как это, да еще и по лесовозной дороге. Народ визжит и подпрыгивает, рюкзаки тоже рвутся на волю, но молча. Колеи чуть не метровые, жидкой грязи в изобилии — так и не доехали до нужного места, теперь километров шесть нагонять график. Но завтра. Хвалю машинку, а водитель рассказывает: «А вы знаете, что ее сконструировала женщина?» Позже мне объяснили, что это, во-первых, не комплимент, а во-вторых, вообще неправда.
Почтеннейшие сотрудники лесоохраны встречают нас на стоянке «Тайвань». И во флягах у них отнюдь не тыквенный сок.
— Зубры на тихие долины перешли, как только турист появился, буквально вчера! А медведя не бойтесь, вы ему не сдались такой толпой.
Утро началось с перехода реки, и это единственное, в чем я была сильна. Объятия холодной и чистой воды, скользкие камни под босыми ногами — чистый кайф! Учусь ходить с палками. В переписке группы мне сказали: «Здоровые и крепкие колени? Отлично. Чтобы такими и остались, иди с палками».
Но даже с палками очень трудно идти все время в гору, под солнцем, в грязи. Режим такой: 40 минут идем, десять отдыхаем. Я меньше, ибо медленная, в самом хвосте плетусь: рюкзак не подогнан и вообще под мужскую фигуру, камера самонадеянно на шее болтается, думала снимать по дороге (ха-ха!).
Удивляюсь своей физиологии: по ровному или вниз я иду нормально вне зависимости от груза за плечами, а в гору — сразу сердце в горле стучит, и все поле зрения сужается до ног. На первом же привале теряю крышку объектива. От камеры, которая вообще не моя. Ищем всей бригадой, но безуспешно. А у меня даже на стыд нет сил. И это только начало! Я дышу от привала до привала.
Еле доползла до стоянки. Обнаружилось чудное свойство моего дохлого организма: вообще не могу есть от напряга. По четыре ложки каши утром и вечером, конфетка и пара орехов — больше ничего не получается в себя запихнуть. Зато воды хочется все время. Вода по дороге в основном талая и несоленая, поэтому неделю после похода я налегала на соевый соус и кофе. Мышцы не болели совсем, не то что после первого дня гребли на катамаране, тогда готова была себе руку отгрызть от боли.
На следующий день уже показались Тхачи. Идем по снежникам. Жарко даже в футболке. Кроме ног ничего не вижу, наслаждаюсь красотой только на привалах. Уронила в пропасть свою бутыль с водой. Обидно даже не за свою растяпистость и грядущую зависимость от других — обидно, что бутылка пластиковая и теперь где-то на дне. Еле доползла до Чертовых Ворот — снова в хвосте, снова позже всех, но в тот день, кажется, уже не рыдала. Прогресс!
На ночную стоянку под Чертовыми Воротами пришли засветло и от души поужинали, поиграли в крокодила, а потом товарищи программисты хитрым жестом фокусников извлекли из бездонных рюкзаков три лимона и литр грузинского коньяка. Наверное, это самый уместный коньяк в моей жизни. Если б я знала, что ждет нас на следующий день, я бы... да что, ничего бы я «не»!
Попытаюсь описать самый мерзкий, тяжкий, позорный и героический день в моей скромнейшей жизни. На фото моей чудесной напарницы Оли Бонд — самый неискренний ответ на вопрос, все ли в порядке, и самая вымученная улыбка.
4 мая начиналось даже неплохо. Проснулись под дождиком, но кого это останавливало. На утро намечена радиалка без рюкзаков на вершину Восточный Ачешбок (2442 метра). А для чумных дохляков вроде меня — до условной смотровой площадки. Ну, думаю, наконец-то нормально поснимаю, а не только под ноги буду глядеть.
Быстро выяснилось, что наличие-отсутствие рюкзака за спиной на мою скорость пресмыкания никак не влияет. Влияет только уклон вверх.
Забравшись по снежному склону в 45 градусов, я ощутила себя достаточно могучей и растерлась снегом по примеру старшего — Андрея из Челябинска. При этом старалась изображать сцену из «Джентльменов удачи» и громко орала от восторга и собственной лихости. Перебудила чужой лагерь с кучей спортивных детей, неловко вышло.
До смотровой площадки доползла в самом хвосте. Просто я медленноход. Надо это принять. Всех фотографирую, в том числе немногочисленную экспедицию крепышей, бодро забегающую на Ачешбок. Меж гор в нашу сторону шустро ползет, клубясь и подрагивая, здоровенный язык тумана. Я спускаюсь обратно на тропу и вскоре перестаю видеть и слышать людей, а просто сижу в центре земли и улыбаюсь, как дурочка. Сидя на кочке в Адыгее, вспоминаю тундру на полуострове Среднем.
Спустившись, перекусив и собрав намокающие палатки, мы вышли в путь под снегом. Даже моя невозмутимая напарница Оля немного поворчала: не к добру, мол, вот это вот белое на палатке. А дальше я уже плохо все помню — через километр я почувствовала очень, очень сильную усталость, не столько даже физическую, сколько душевную.
Сдалась почти сразу горным духам и плохой погоде на съедение. Через час ходу под мокрым снегом я почувствовала, что вся одежда промокает, отваливаются руки и ноги, мне все вокруг очень не нравится. На мне промокший насквозь дождевик, под ним мокрый виндблок, под ним мокрая тонкая флиска, под ней мокрая футболка — и все это под продолжающимся косым мокрым снегом. Температура чуть ниже нуля, и мои руки и ноги — тоже. Пальцы перестают гнуться и чувствовать. Снег совсем не тает и ложится на прошлогоднюю траву. Молчаливый, но вполне качественный боковой ветер дополняет ощущения.
Я остановилась и поняла, что не могу вдохнуть без всхлипа, скрипа и слез. Стою спиной к ветру, оперевшись на палки, согнувшись, и просто в истерике рыдаю от бессилия. Не самая красивая страница в моей походной биографии. Проходят ребята, спрашивают, все ли у меня в порядке. А я даже толком ответить не могу, а потом честно говорю: «Нет, я не в порядке». Но что тут можно сделать? Примерно ничего.
Нужно идти. Андрей обещает, что мы пойдем в самый ближайший приют, на самую ближайшую стоянку, это всего семь километров. При словах «семь километров» у меня все внутри заворачивается в огромный мокрый узел. Я умом понимаю, что Андрей прав, единственный вариант согреться — это просто идти. Вниз или вверх, вперед или назад — вернуться я смогу только своими ногами. Я иду-рыдаю в хвосте. Бесконечные часы.
Я так много иронизировала над фильмами про выживальщиков! Честное слово, никогда больше не буду. В фильмах герои думают о семье, и это придает им сил. Я тоже честно пыталась. Представляла, как я приеду домой и буду рассказывать о своих приключениях, а Макс скажет: «Ну ты молодец!» И маму нельзя расстраивать — я должна спуститься здоровая и бодрая. А я сдалась. Заставляю людей волноваться и обдумывать, как в случае чего спускать мой хладный труп.
А еще через час мне все равно — и на людей, и на труп, и на то, что обо мне подумают. Я думаю о пальцах на ногах. Они точно есть, но я их не ощущаю, словно их отрубили топором. Вспоминаю почему-то иллюстрации из атласа по судмеду: обморожения, травматическая ампутация... Да и хрен с ними — зачем вообще человеку целых десять пальцев на ногах?
И начинается очень интересная экзистенциальная штука. Зачем люди вообще ходят в походы? Я сама много раз это говорила: ты переносишь большие лишения, чтобы потом получать радость от очень простых вещей. Я старалась себя этой мыслью поддерживать. После вполне возвышенных мыслей о семье, детях и друзьях, ради которых хочется еще пожить.
Но тут перед моими глазами предстал во всей красе огромный красно-розовый дагестанский помидор по 150 рублей за килограмм. В Краснодаре, с машины, неподалеку от центральной улицы. Я думала, как я приеду и сожру его. Сожру, чавкая, немытый. Можно без соли. На мыслях о помидоре я прошла еще километр. А потом горизонты сузились до еще более простых вещей: горячего чая в кружке, а потом даже до кипятка. А после и кипяток исчез из моего сознания. Я просто думала о том, как завернусь в спальник и вырублюсь, даже если спальник тоже подмок.
Но никакие мысли не помогли бы мне, если бы не группа. Как напоминали про воду, и «давай еще немножко, мы уже много прошли, мы скоро придем, и будет костер», и кто-то дал вишневую карамельку. А кто-то был рядом, кто-то грел мои руки в своих. А Андрей, инструктор, отдал мне свою куртку и остался сам чуть ли не в футболке.
Я кое-как переставляла ноги в мокрых и тяжелых от налипшей грязи ботинках. Но бездна отчаяния меня все же отпустила. С километр мы чапали по 45-градусному уклону без тропы, и я уже немного хихикала на особо страшных местах. А еще радовалась, что я не мужчина, мне можно рыдать и не нужно тащить по этой скользкости еще и семилитровый кан с водой — на стоянке источника не будет. Конечно, я предпочла бы быть сильной, смелой и сжавшей зубы женщиной, а не нюней. Но в тот день не получилось.
Долгожданная стоянка — узкий мыс среди гор — заканчивается полуразвалившимся балаганом-шалашом. На гребне уже стояли две другие группы, 20 палаток, не меньше. Но погода была настолько свирепа, что никто не возражал, что и мы встанем на этом пятачке. Сырые палатки втиснули колышек к колышку. На тридцать с лишним палаток был один крошечный костерок. У него в три ряда сидели и стояли люди, беседовали, сушили носки. Согреться у огня мне сегодня не светило: к четвертому ряду ни искорки тепла уже не долетало.
Пишу заметки в пять утра. Потери: сырые ботинки, сырая флиска, сырой виндблок и носки — все сырое, в общем. Висит на улице, на колючих кустах. Но я только что соскребла с одежек ледяные корки и сбросила в пропасть. Даже в суперботинках от сырости одна нога стерта в кровь, хорошо, что пластыря взяла с запасом. Сижу в палатке, чиню ногу. Пишу сама себе записку в будущее: «Я, находясь в здравом уме и твердой памяти, обещаю себе не экономить на флисе, купить супернадежную куртку и брать хороший силиконовый пластырь».
Выходит благословенное солнце, и тут же все начинает исходить паром: мокрая одежда, палатки и выползающий из них народ. Все сушатся, как могут, и стоянка напоминает огромный нарядный табор. От солнца настроение сразу же повышается.
Ботинки все равно не высохнут — это с первого взгляда ясно. Придумываю сплит-систему из двух хлопковых носков и пакетика на каждую ногу. После вчерашнего тяжелого дня я настроена не сдаваться — хуже уже явно не будет, потому что некуда. Начинаю утро с благодарностей и извинений за свой срыв.
По плану сегодня идем на Малый Тхач с рюкзаками, потом становимся лагерем у Большого Тхача, и желающие поднимаются на него без рюкзаков.
Сегодня много идем по узким снежным полкам. Это больше для мозгов работа, чем для ног. Напряженная пошаговая стратегия: наметить место для ноги, зафиксироваться, переставить. Андрей учит: «Иди как кошечка по крыше, легко и внимательно». У меня получается, иду бодро и даже не в хвосте. Как только себя мысленно похвалишь, случается фигня: соскальзываю с тропы и еду вниз метра полтора.
На Малый Тхач в результате не пошли: встречные рассказали, что на тропу сошел снег, дороги нет. Стали лагерем у Большого, стоянка называется «Наше все»! Небо ясное, а ветер очень холодный. Я вызываюсь остаться в лагере таскать воду и собирать дрова. Очень приятно заниматься походным хозяйством.
На поляне уже стоит большая семья с чадами, домочадцами и собакой. Сушат вещи, пьют кофе, играют в мафию.
— Можно одолжить ваш топор на 20 минут? У нас цепная пила порвалась.
— Свой надо иметь. Вы чудаки вообще, 18 человек — и без топора. Не дадим, свой надо иметь.
Впервые такое вижу, неприятно удивлена. Зато вечером дают чудесный закат, кисель в цвет заката, ветрище и холодные колкие звезды россыпью. Красота!
На следующий день был чудесный бесконечный спуск. «Уж тут-то я себя покажу», — думала я. Спуски всегда давались мне легче, как-то ноги удачно устроены. И да, было неплохо. Но очень сбились большие пальцы на ногах, все же надо брать гелевый пластырь.
Спуск был крутейший, подолгу чуть не под 45, а навстречу бодро лезли люди! Особенно восхитила группа детей, кажется, лет семи-восьми с молодыми вожатыми. Бодро топали вверх, тащили пропорциональные рюкзачки и шпица на буксире.
— Долго до вершины Тхача ? — спрашивают.
— Ого-го, — говорю тихо, чтоб детей не пугать. — Весьма. Берегите силы.
— Да нам чем больше трудностей, тем интереснее! Правда, ребята?
— Да-а-а! — пищат девчонки и мальчишки.
Вот крутые, да?
Со спуском растительность менялась, и становилось все теплее. Лес — красоты несказанной, пыжатся цветы, вкусно пахнут молодые листья. Игорь и Аня из Донецка нарвали свежей черемши и угощали желающих на привале. У нас под видом черемши продают маринованные чесночные стрелки, так что листья — редкий деликатес.
Река Сахрай долго дразнила шумом и наконец показалась. Брод — такая радость погрузить в воду натруженные ноги, сопротивляться волне, нести ботинки на шее, связав шнурками, идти босиком, идти, хлюпая сандалиями, вытрясать камушки из ботинок… И так 19 раз.
Вот мы и вышли к нашей начальной точке — стоянке «Тайвань». Там нас подхватил ГАЗ-66 и спустил поближе к Новопрохладному, в совершенно эльфийское место среди платанов, водопадов и подвесных мостиков. В таком великолепии я бы неделю просидела безвылазно, просто глядя на воду и опираясь о платан.
Уже в полутьме обсуждали итоги похода. И многим было тяжелее, чем ожидали, — не одна я такая. Сказали, что совсем не «средний уровень» получился, но только из-за погоды, а это непредсказуемо.
До Краснодара ехали сонные и расслабленные, устало прощались у вокзала. Мы с напарницей сходили на рынок, наелись немытой клубники и маринованной кукурузы. Изрядно закупились в магазине «Кубанское вино» — не с пустыми же руками домой.
Сутки в поезде были приятным переходом к обычной жизни. Я читала, жевала тугую краснодарскую редиску и слушала разговоры проводников:
— Да, раньше на станциях продавали и пельмени, и картошку, и кур, а теперь одни сникерсы.
— ...станция есть — Евдаково... Какие там были помидоры в банках! Душу продать можно!
— Главное, чтоб не Россию!
— Не, Россию я *** (хрен) продам!