30 лет назад, в июле 1991 года, резко ускорился вывод огромного советского военного контингента из стран Восточной Европы. Это произошло после роспуска Организации Варшавского договора. Власти Германии и Польши, Чехословакии и Венгрии настаивали на полном очищении своих территорий от военнослужащих СССР, которые находились там со времен Второй мировой войны. Вывод сотен тысяч солдат совпал с небывалым сокращением оборонного бюджета Союза, и многие очевидцы говорили о наступивших в частях неразберихе и даже хаосе. Как советские солдаты уходили со своих позиций под лозунги «Русские, убирайтесь», как движение огромной армии сопровождали бандитизм и дезертирство и почему офицеры считают вывод войск предательством Горбачева и Ельцина — об этом свидетели тех событий рассказали «Ленте.ру».
Осенью 1989-го СССР объявил, что отказывается от вмешательства в военные дела стран Организации Варшавского договора (ОВД). «И этот путь — правильный», — сказал чуть позже Михаил Горбачев.
Это были радикальные перемены во внешней политике Советского Союза, и они усилили стремление ряда стран Восточной Европы к самостоятельности — многие из них десятилетиями неофициально считались сателлитами Москвы.
В феврале 1990 года советские войска начали покидать Чехословакию, спустя месяц аналогичный договор был заключен с Венгрией, где находились тысяча танков и 70 тысяч солдат и офицеров. В апреле 50-тысячный советский военный контингент стал покидать Польшу. Самая большая группировка — почти полмиллиона человек — выходила из прекратившей свое существование ГДР.
Возвращение в Россию солдат, разбросанных по гарнизонам в разных частях Восточной Германии, растянулось на четыре года.
Василий Самойлов, подполковник. В 1994 году — начальник разведки 20-й гвардейской общевойсковой армии Западной группы войск (ЗГВ):
Горбачев никогда не бывал в Западной группе войск. Ему было глубоко наплевать. Помню, генералы НАТО сказали: вас невозможно победить в открытых сражениях, но вам не везет на правителей. Беда Советского Союза — в предательстве Горбачева и Ельцина. Из-за последнего, кстати, окончание срока вывода войск было перенесено с 31 декабря на 31 августа 1994 года. Пришлось менять заранее утвержденный график! Но куда ему понять, он же не служил в армии.
Когда-то я был начальником разведки 10-й гвардейской танковой дивизии в Альтенграбове. Она выходила из Германии в Богучар Воронежской области — в голое поле. Будучи профессиональным переводчиком, я сумел выбить полтора миллиарда дойчмарок [на строительство новой базы в России]. Это была добавка к «контрибуции» за выгон ЗГВ с территории Европы. Причем все получилось только благодаря моему знанию языка: услышал разговор представителей НАТО и поднял соответствующий вопрос. Сам за это не получил ни копейки.
Наша армия оставила в Германии немного имущества. Немцы требовали от нас рекультивировать военные городки: сделать их приглядными, сравнять окопы, ликвидировать фортификационные сооружения.
Вывод войск хорошо организовали. Это было не бегство, а плановая погрузка. Военные привыкли выполнять приказ. Хотя налицо было предательство вождей. Как настоящие политические проститутки тогда поступили поляки, начавшие просить деньги за транспортировку по железной дороге. В итоге войска и технику переправляли на паромах морем. Кстати, на войну в Африку из ЗГВ отправили 16 БРДМ-2 (бронированные разведывательно-дозорные машины — прим. «Ленты.ру»). То есть бизнес уже вовсю процветал. Бизнесмены, предатели своей советской Родины, уже вовсю торговали.
Во время вывода войск бандиты регулярно совершали вооруженные нападения на военных. Многие ведь уезжали не с пустыми руками. Я, например, как профессиональный разведчик, приобрел себе новую видеокамеру. Командующий посоветовал купить чемодан на колесах. Из Магдебурга в Москву я поехал на личном авто. В районе государственной границы у Бреста человек шесть на двух машинах попытались меня атаковать. Я в одиночку с ними справился и благополучно добрался до места назначения.
В позорном оставлении Германии распадались семьи. Многие прапорщики и офицеры не имели на родине своих квартир. По состоянию на 31 августа 1993 года из 22 строившихся военных городков было введено в эксплуатацию только два. Фактически около 140 тысяч человек оказались бездомными.
Некоторые офицеры, предав свою клятву Советскому Союзу, сбегали и начинали воровать, нападать. В дезертиры подались бывший комполка подполковник Колесников, разведчик в танковом полку Алекперов и зенитчик Мацюта, оба лейтенанты. Они атаковали дежурного по 63-му танковому полку в Розенкруге, похитили 15 пистолетов и 222 патрона к ним. Главнокомандующий ЗГВ Матвей Бурлаков поручил мне найти украденное. Обнаружил дезертиров рядом с военным госпиталем в Белице. Там стоял 80-й разведбат бундесвера. Алекперову и Мацюте удалось сбежать.
Они ограбили банк в Киеве. Одного ликвидировали при задержании, второго посадили в тюрьму. Там он умер. Всего же дезертировали до 200 военных ЗГВ.
Антон Терентьев, генерал-полковник. В 1993-1994 годах — начальник штаба и первый заместитель командующего ЗГВ в Германии:
Я был последним русским солдатом, покинувшим немецкую землю. Мы провели колоссальную организационную и физическую работу. Дело в том, что сроки сильно поджимали: на все про все отводилось лишь четыре года. Многие части выводились, так сказать, в чистое поле. Людям не могли предоставить нормальных условий для проживания. Трудности разрешались благодаря профессионализму наших военных, а также содействию немецкой стороны. Мы уходили с чувством выполненного долга и с верой в то, что наша дружба с Германией сохранится.
Кстати, Гельмут Коль предлагал оставить в Германии хотя бы одну нашу дивизию. Мы бы могли вместе строить европейскую безопасность. Но Джеймс Бейкер (госсекретарь США в 1989-1992 годах — прим. «Ленты.ру») сказал: выводить всех, до последнего солдата. Как следствие, Запад получил обиженную и озлобленную Россию, которая приступила к концентрированию своих сил.
Галина Глазатова, дочь старшего прапорщика Советской армии. В 1989-1991 годах училась в школе № 94 в Кунмадараше (Венгрия):
Даже между собой мы никогда не говорили «венгры» — только «мадьяры», как они сами себя называют. Так вот, мадьяры были очень дружелюбными. Многие охотно учили русский язык. Помню, мы с классом ездили на сбор винограда и яблок. Туда же приезжали школьники-мадьяры, наши ровесники. Мы обменивались сувенирами, разговаривали, пели песни. Некоторые из них старались подпевать на русском.
Конечно, за пределами гарнизона в Кунмадараше встречались разные люди. Но в магазинах нас обслуживали без всяких проблем, как своих. Русские и мадьяры дружили семьями, ездили друг к другу в гости.
Уже когда моя семья жила в Кунмадараше, тот мадьяр иногда приезжал в гарнизон. Наши военные угощали его рыбой и мясом.
Не помню, чтобы экономические трудности периода перестройки как-либо отразились на нас. Жизнь у нас в Венгрии была стабильной. Но вот в родной Одессе тогда действительно наметился дефицит товаров. Если в Союзе шоколад «Ну, погоди!» был соевый, что кушать невозможно, то в Венгрии продавали молочный. Этикетка одинаковая, а начинка — разная. Кстати, на местном базаре продавали наши советские карандаши, нижнее белье для мужчин и женщин, куклы и, конечно, водку. Нас это удивляло, ведь в Одессе многие из перечисленных товаров было уже не найти.
Служившие в Южной группе войск военные зарабатывали больше, чем их коллеги в СССР. Плюс получали продукты по карточкам. Условия для проживания в гарнизоне были вполне сносными. Единственное, из крана текла плохая вода. Однажды пошла прямо с червяками...
Выводили войска постепенно. Грустно было уезжать, но и домой хотелось. Вещи мы отправляли в контейнерах по железной дороге. Вроде бы все происходило организованно, без паники и неразберихи.
Мадьяры не пытались нам навредить. Их души согревала мысль о том, что русские войска оставляют Венгрию. Они хотели жить в своем государстве без диктовки другого.
Воинские части выезжали по очереди. Нашу отправляли предпоследней, тогда уже мало кто остался в гарнизоне. Это был апрель, и я успела на выпускной к своим одногодкам. Помню, мест в «родной» папиной части в Буялыке не было, и сначала его определили в Первомайское, это также в Одесской области. Но потом все-таки перевели в Буялык. В соцсетях мы как-то переписывались с мадьяром, который так и живет в Кунмадараше. Он рассказал, что на аэродроме теперь устраивают ралли. Все заросло травой, в домах гарнизона разбиты стекла, но сами здания пока стоят.
Алексей Баландин. В 1988-1990 годах — рядовой ЦГВ в Високе-Мито (Чехословакия):
Учебку я проходил в Тамбове, выучился на радиотелеграфиста. Потом нас погрузили в самолет. Я не знал, куда мы летим, вплоть до момента посадки в Чехословакии. Когда уже приземлялись, увидел необычные крыши домов с красной черепицей. Помню, нам запрещали выходить из части без сопровождения офицеров. Раньше это можно было делать.
Такие случаи были, и нас строго-настрого предупреждали никуда не бегать. В общем, никаких преимуществ от службы в Европе я не почувствовал. Наоборот, приходилось сидеть в замкнутом пространстве. Территория части была ограничена забором и хорошо охранялась. Во время редких выходов в город видел листовки антисоветского характера с призывами «Русские, убирайтесь!» и всевозможными карикатурами.
У нас присутствовала дедовщина, но лично для меня все происходило вполне терпимо. До синяков никого не избивали. Но, скажем, во время утренней зарядки могли здорово погонять.
Соглашение о выводе советских войск из Чехословакии солдаты между собой не обсуждали. Политика нас тогда почти не волновала, были другие интересы. Даже не знал, что происходит в Советском Союзе. До нас довели информацию об отъезде через месяц. Назвали дату и приказали грузить контейнеры, ящики. Ни ажиотажа, ни упаднических настроений у личного состава не было.
Сам я участвовал в погрузке боевой техники — танков и бронетранспортеров. Загоняли их на железнодорожные платформы, укрепляли и регулировали. Даже чехи помогали, приносили проволоку. Стрелкового оружия не было. Возможно, его потом вывозили автоколонны. Думаю, в Чехословакии осталось много имущества советских вооруженных сил.
Нас самих посадили в товарные вагоны: примерно такие, какие использовались еще в Великую Отечественную войну. Положили доски, постелили матрасы — так и спали. Двое часовых круглосуточно охраняли знамя. Трясло так, что невозможно было попить чаю. Он просто выливался из кружки.
Ехали недели две. Все происходило неспешно. Чуть-чуть проедем, затем полдня стоим. Видимо, железная дорога была переполнена эшелонами. В пути многие заболели дизентерией. Когда наконец прибыли к месту дальнейшей службы — в Чугуев Харьковской области — положение стало совсем серьезным. Прямо в лесу развернули госпиталь. Лечились там примерно 70 процентов от нашей группы в восемь тысяч человек. Мне повезло переболеть в легкой форме.
Самвел Саргсян. В 1990-1991 годах — рядовой Советской армии в Штендале (Германия):
Я слышал, что русских солдат иногда убивали. Поэтому во время службы нельзя было выйти в город. Прыжок через забор означал нарушение границы СССР. За такое могли осудить на три года.
Хорошо запомнилась погрузка армейского имущества перед выводом войск. Каждое утро нас отвозили на склады, забитые до потолка ящиками со снарядами. Весь день мы должны были таскать эти ящики с пятого этажа и грузить в машины. Адская работа! Лифта не было. Командовал нами прапорщик, общался исключительно матом. За неделю нам так все это надоело, что мы нарочно бросали ящики — пусть бы взорвалось все к чертовой матери. Прапорщик понял наше намерение и сказал: уроды, на снарядах не стоит боеголовка.
Рядом находился вокзал. Как-то я убежал туда, чтобы спрятаться и отдохнуть. Но меня засек дедушка-немец, по виду железнодорожник. Он спросил по-русски, кто я по национальности. Узнав, что я армянин, он улыбнулся и жестом указал место за поддонами, где можно было перевести дух. Увы, прапорщик меня застукал. Наорал матом, еще и пинками подгонял на погрузку. Закончив со снарядами, мы грузили военную технику в вагоны. Затем нас на военном самолете перевезли на Украину, в Ровно. Переправляли партиями по 100-150 человек в день.
Я был глупым пацаном, ведь мог остаться в Германии. СССР стоял на грани разрушения... Сейчас на месте нашей части нет уже ни забора, ни плаца, ни гаражей, ни столовой. Остались только казармы.