Каждому, кто изучал географию в школе, известно, что на территории России уместились почти все возможные климатические зоны. Чтобы посмотреть на настоящие степи, корреспондентка «Ленты.ру» отправилась в Калмыкию — и увидела там куда больше, чем ожидала: почти аравийские барханы, пылающую воду, розовое озеро и самый большой в Европе буддистский храм. Чем еще может удивить одна из самых загадочных республик страны — в материале «Ленты.ру».
На подлете к Элисте в ясный день любого, кто не видел степь прежде, поражает ее масштаб. Огромные пространства почти одинакового цвета словно кровеносными сосудами пересечены оврагами и редкими извилистыми реками. Причем сверху овраги выглядят именно так, как их рисуют на картах местности.
Кроме оврагов, удивительными в первую минуту кажутся почти идеально круглые небольшие возвышенности — курганы. Сглаженные временем, почти неразличимые на земле, с высоты они отчетливо видны. Каждый такой сохранившийся в степи курган — объект поклонения калмыков, место почитания местных духов.
Наряду с буддизмом в вере местных жителей сохранились весьма отчетливые отголоски тенгрианства: веры в Небесного Отца и Мать-Землю. На вершинах курганов, как правило, можно обнаружить обо — горку камней, украшенных цветными флажками лунгта — в переводе «конь ветра». Они бывают пяти цветов: красный символизирует огонь, белый — ветер, синий — небо, желтый — землю, зеленый — воду.
На земле туристов встречает слегка модифицированное здание аэропорта советских времен, увенчанное декоративной пагодкой. Те из них, кто бывал в Элисте прежде, в конце 1990-х — начале 2000-х, утверждают, что за последние двадцать лет там многое изменилось. На неподготовленного туриста, впрочем, город отнюдь не производит впечатления «сокрушительной новизны»: большая часть застройки — еще советских времен, много блочных невысоких домов с бетонными «кружевами» на лоджиях для создания тени.
В степи летом очень жарко, а Элиста — самая настоящая степь. Поэтому комфортнее здесь все-таки весной, когда степь невероятно красиво цветет, или ранней осенью, когда воздух чистый и свежий, как кислородный коктейль.
Элиста щедро засажена цветами. Особенно много цветов окружает действительно впечатляющее здание центрального хурула Калмыкии. Храм, который носит название «Золотая обитель Будды Шакьямуни», — самый большой хурул не только в России, но и в Европе. Ворота в святилище находятся с южной стороны: у кочевых народов это самая почетная и благоприятная сторона. Двери в юртах тоже всегда ориентируют на юг. При этом первое, что видят верующие и любопытствующие, входя в ворота, — не буддистское божество, а тенгрианское: статую Цаган Аава («Белого старца»), духа места.
«Буддизм всегда принимал в свое лоно проявления местных религий и культов. В этом смысле это очень "демократичная" религия, в ней нет нетерпимости», — рассказывает гид по храмовой территории и музею, который разместился в семиметровом основании хурула. По словам гида, она сама прониклась буддизмом, хотя по рождению не калмычка, а в советские времена в республике, как и во всем СССР, культовая деятельность отнюдь не приветствовалась.
Надо сказать, что и место, где расположен хурул, в советские времена было совсем не священным: там размещался завод железобетонных изделий. Завод снесли и за рекордные девять месяцев закончили строительство храмового комплекса. Место постройки благословил далай-лама, и в 2005 году хурул принял первых молящихся.
Главный храм, под названием Гол-Сюме — это светлое кубическое здание с характерной золоченой крышей с приподнятыми углами. Высота здания 51 метр, не считая семиметрового основания, на которое ведет лестница-каскад фонтанов. Внутри хурула туристам фотографировать запрещено, поэтому гости комплекса снимают живописные красные молельные барабаны — кюрде.
«Некоторым кажется странным такой подход, — комментирует гид. — Но это пошло со времен, когда большинство людей не знали грамоты и могли на память прочитать всего несколько молитв. А в буддизме главное — обращение к большому массиву знаний. Ученые ламы постоянно совершенствуют свои знания и читают тексты, но они не могут сделать это за всех».
Хурул окружают беседки-пагоды с фигурами выдающихся лам и святых. Но самая грандиозная статуя — девятиметровое изваяние Будды Шакьямуни. Изваял сидящего Будду в традиционном стиле Заслуженный художник России Владимир Васькин, а мантры, молитвы, благовония и горсти земли из священных мест Калмыкии внутрь покрытой сусальным золотом и задрапированной желтой тканью скульптуры заложили — со всеми положенными ритуалами — местные ламы.
Стены молельного зала сплошь покрыты фресками, содержание которых понятно только тем, кто хотя бы отчасти знаком с постулатами буддизма. Там многое — не то, чем кажется. Скажем, синекожее существо с гневно искаженным лицом, острыми клыками и когтистыми ногами — не злой демон, а напротив — дух, стоящий на защите добра.
На фоне характерных традиционных росписей особенно выделяется фреска с фотографически точно воспроизведенным лицом действующего Далай-ламы XIV Нгагванга Ловзанга Тэнцзина Гьямцхо в его неизменных очках. При этом вся фигура Далай-ламы написана с обычной для фресок степенью условности.
В музее храма собраны буддистские редкости, фотографии калмыцких святилищ до того, как они были разорены при советской власти, и культовые предметы. Особо почитаются две святыни, которые в советское время хранила у себя простая калмыцкая женщина.
Рассказ о трагической судьбе калмыцкого народа продолжается в Республиканском музее имени Пальмова: разом и историческом, и краеведческом, и художественном. Следом за залами, в которых рассказывается о национальных героях Великой Отечественной войны (на фронт было призвано около 26 тысяч калмыков), следуют залы, повествующие о массовой депортации. И без того небольшой народ потерял тысячи человек: калмыков везли в неотапливаемых теплушках, впроголодь, отчего погибло много стариков, женщин и детей.
Причиной депортации стало якобы массовое сотрудничество жителей оккупированной нацистами Элисты с захватчиками. Уже в 1956 году это обвинение признали ложным, а народ реабилитировали. Те калмыки, которым удалось выжить, вернулись на родину. В Старом хуруле Сякюсн-Сюме на окраине Элисты мы встретили женщину, которая рассказала, что с момента открытия храма ходит в него молиться в благодарность за то, что ее мать ребенком пережила страшное путешествие в ледяной теплушке.
Вечер первого дня в Элисте предложили провести у Одинокого тополя. Причем на все расспросы, что это за тополь такой и чем он знаменит, ответ был один: «Увидишь!» Оказалось, что это не просто тополь, а тополь-лауреат: победитель Национального конкурса «Российское дерево года 2019» и обладатель «бронзы» в конкурсе «Европейское дерево года 2020». Охранный статус растение получило еще в советские времена, в 1981 году, а посадил его на холме среди степи буддистский монах то ли 100, то ли 150 лет назад: тут источники расходятся.
Не так давно дерево огородили решеткой и повесили объявление, призывающее не окроплять ствол молоком и другими продуктами и не оставлять около него конфет: на «угощение», предназначенное совсем не им, сбегаются мыши и муравьи, которые портят дерево, а оно охраняется государством.
В тополе, впрочем, главное не его «регалии» и даже не возраст, а поистине величественный вид — как самого дерева, так и окрестностей. Он растет на южном склоне хребта Хамур, а от его корней вниз по склону горы сбегает каскад источников с очень целебной водой: она лечит разные заболевания, вызываемые паразитами. Над выходами источников привязаны вездесущие лунгта и начертаны буддистские мантры. К сожалению, в жару источники пересыхают, и нуждающимся приходится ждать более подходящей погоды.
В отсутствие лечебной воды целительством под тополем занимается кто-то вроде местного хилера — мужчина средних лет с хитрым лицом, «лечащий» возложением ног. Он восседает на стуле, положив ступни на живот лежащего на земле на коврике доверчивого пациента, и беспрерывно болтает с окружающими.
«Девушка, вы выглядите постаревшей! — кричит мошенник женщине лет сорока. — Вам нужно почистить внутренние энергии! Присаживайтесь, я его ногами, а вам руками помогу!». Женщина отмахивается и беззлобно смеется. Хилер ухмыляется в ответ: не получилось — и ладно, на его век простаков, надеющихся на чудесное исцеление, очевидно, хватает и так.
Впрочем, большинство посетителей природной достопримечательности приезжают к тополю не лечиться, а помолиться (в 2013 году вокруг дерева возвели ступы и другие буддистские сооружения) или полюбоваться закатом. В ясную погоду с хребта открывается вид на десятки километров, и заката, подобного этому, лично мне никогда видеть не доводилось. Кадры, сделанные на камеру обычного телефона, выглядели как картинка из глянцевого журнала.
На обратном пути мы остановили машину, чтобы снять еще одну местную достопримечательность — гигантский футуристических очертаний ветряк, подобный тем, которыми уставлены нидерландские поля. Этот ветряк был частью программы альтернативной энергетики при президенте Илюмжинове, но «как-то не пошел». Ветряк остался посреди поля памятником добрым намерениям человечества.
Быт кочевых народов — одна из самых туристически привлекательных активностей в Элисте и окрестностях, поэтому знакомить с ним приезжего начинают уже с утра. Для начала — дегустация местной кухни. В Калмыкии действительно невероятно вкусная баранина: она нравится даже тем, кто в обычной жизни ее не любит.
В целом калмыцкая кухня домашняя, без избыточности, излишеств и украшательств. Садясь за калмыцкий стол, нужно быть готовым к размеру порций и просто дегустировать понемногу каждое блюдо — иначе велик риск впасть в обжорство. Самые популярные калмыцкие блюда — это, как и в многих других частях Азии, пельмени (в местном изводе они называются берики) и лапша с острым мясом — хурсн махан.
Перед трапезой, во время нее и после гостей поят джомбой — калмыцким чаем. Многие знают его по упоминаниям в эпистолярном наследии Пушкина — но великий поэт джомбу не оценил. Ему куда больше понравились местные женщины, которым он даже посвятил стихи (теперь они выбиты на памятнике Пушкину в центре Элисты). Действительно, напиток из плиточного чая с молоком, мускатным орехом, солью, маслом и обжаренной на курдючном жире мукой скорее похож на суп, чем на напиток, но такая тут традиция.
После плотного обеда — снова музей, на этот раз — Музей кочевых народов. Всех гостей знакомят с устройством юрты: на южной стороне — вход, причем через порог надо перешагивать, не наступая: под ним живет дух юрты, наступишь — оскорбишь. Напротив входа — семейный алтарь: там стоят статуэтки Будды, семейные фотографии, а в советское время можно было увидеть и портрет Ленина. К слову, памятник вождю в центре Элисты никуда не делся и соседствует на главной площади с пагодой Семи Дней.
Нам посчастливилось увидеть костюмированное представление. Артисты — профессиональные и самодеятельные — разыгрывают сценки перекочевки с разборкой и сборкой юрты, танцуют чичердык, а если повезет — можно услышать настоящего джангарчи, который в традиционной манере поет фрагменты из калмыцкого эпоса «Джангар» о богатырях и чудесной стране Бумба. Понять, не зная языка, ничего нельзя — поэтому лучше купить текст «Джангара» на русском: например, издание в кожаном переплете с легендарными иллюстрациями Флоренского станет отличным сувениром из Калмыкии.
Во время представления участников «кочевой самодеятельности» меня заинтересовал мужчина лет 45, наряженный буддистским монахом. Оказалось, что он им вовсе даже не наряжен — это его собственное одеяние. Он действительно лама, служит в буддистской миссии в Швейцарии и вдобавок к светскому имени Вячеслав носит монашеское — Лобсанг Намгьел. Характерную шапку лама сделал себе сам по образцам головных уборов калмыцких буддистских монахов XIX века.
Вячеслав-Лобсанг оказался редким балагуром: шутил с певицами средних лет (одна из них сама шьет и вышивает народные костюмы), помогал участникам представления разбирать и собирать юрту, травил околоисторические байки. «А что вы удивляетесь? Думаете — раз монах, значит унылый и все время молится? А монахи и веселые бывают! Как вон верблюды, — мой собеседник указывает на животных, на которых катают туристов. — У каждого — свой характер. Один послушный, а другой если ляжет и начнет орать, то не поднимешь и не заткнешь!»
Еще один музей калмыцкого (или ойратского, по самоназванию калмыков) быта расположен в селении Адык — центре одного из самых богатых и прибыльных калмыцких совхозов «Первомайский» еще с советских времен. Местный житель по имени Бадма, который из любви к народной культуре организовал в Адыке музей «Страна Бумба», гордится своим совхозом: «У нас и овец 55 тысяч голов, и коров 15 тысяч голов, и пекарня своя, и мельница, и даже физкультурный центр!» Звучит как советская передовица, но почему-то очень трогательно.
В «Бумбе» туристам предлагают пострелять из лука, метнуть аркан, отведать все тех же бериков и при желании переночевать в юрте. Она оборудована вполне европейскими кроватями и обогревателями, но определенный градус экстрима в такой ночевке есть: удобства во дворе, в классической дощатой будке, а в сильный ветер юрту здорово раскачивает. «Вот недавно у нас такой ветер был, что чуть туристов не унесло!» — то ли хвастается, то ли жалуется Бадма.
Вообще в Калмыкии веками очень многое зависело от природы и климата — как и в любой местности, живущей сельским хозяйством. Впрочем, главный бич степных скотоводов Монголии и Центральной Азии — джут, или оледенение пастбищ, — ей не грозит: все же зимой в республике довольно тепло. Настолько, что в советское время, по рассказу Бадмы, в местные степи перегоняли на зимовку стада из соседних областей.
«Мы, калмыки, все немного тенгрианцы и сейчас. Уважаем Мать-Землю. Знаете, — рассказывает он, — наши люди всегда носили обувь с загнутым носком, чтоб землю не ковырять, юрту ставишь — колья не забиваешь. У нашего скота даже копыта тоже загнуты, он не выбивает почву до песка — а тут, в Прикаспийской низменности, было дно моря, песок близко. Однажды пригнали не наш скот, у него копыта острые, он вытоптал почву — и пошел песок. Вот, сами видите».
И действительно: посреди степи высятся ярко-желтые песчаные барханы, словно мы все переместились на Аравийский полуостров. «Когда сильный ветер — песок поет, — говорит Бадма. — А когда, как сейчас, ветра нет — не поет, но и вы не все в песке!»
В окрестностях Адыка есть еще две природные диковинки. Первая — «розовое озеро» Колтан-Нур, одно из цепочки так называемых Меклетинских соленых озер с насыщенной солями водой, которая в определенные месяцы года делается розовой благодаря мелким рачкам Artemia sallina. Охотиться на рачков прилетают цапли, а на них, в свою очередь, охотятся фотолюбители. Делать это нужно осторожно: топкие берега озера покрыты слоем грязи, которая может засосать обувь и испачкать по колено. Однако многие специально приезжают для того, чтобы обмазаться грязью: она полезна при заболеваниях кожи и опорно-двигательного аппарата.
Другая местная редкость — источник насыщенной метаном воды, обнаруженный при разработке месторождений природного газа. Если поднести к пене на бьющей ключом струе зажженную спичку или зажигалку, на поверхности воды появляется пламя, причем вода, естественно, остается ледяной. Солнечным днем его почти не видно, а в темное время суток это совершенно незабываемое зрелище.
Впрочем, вся Калмыкия с ее степями и холмами, Одиноким тополем и невероятными закатами, хурулами с золотыми крышами и цветными лунгта, бьющимися на ветру, — это незабываемое зрелище. Как сказал гид, мы еще далеко не все увидели: например, весной в биосферном заповеднике «Черные земли» просто невероятно цветут тюльпаны. Там можно полюбоваться на каменные бабы — памятники забытым богам, оставленные давно исчезнувшими племенами, и на сайгаков, которые тоже едва было не исчезли из-за браконьерской охоты, но теперь потихоньку размножаются. Недаром заповедник недавно стал победителем конкурса Агентства стратегических инициатив.
Калмыкия ждет гостей: республика вошла в туристический железнодорожный маршрут, появились авиарейсы из Элисты в Ростов, Сочи, Минводы, привлекаются инвестиции. Уже появился цифровой путеводитель по Элисте, развиваются туристические кластеры. Все это, а также, конечно, тюльпаны, бабы и сайгаки — отличный повод вернуться в Калмыкию. Даже если вам, как и Пушкину, не очень понравилась джомба.