В российский прокат выходит лауреат «Золотой пальмовой ветви» Каннского фестиваля «Титан» Жюлии Дюкурно, фильм с шокирующим сюжетом и парадоксальным смешением не только жанров, но и идей, смыслов, религиозных подтекстов и даже гендерных ролей. «Лента.ру» рассказывает, зачем его смотреть.
Алексия (Агата Руссель) с детства была несносной: отец (большой режиссер Бертран Бонелло) не успевает завести машину, а в спинку его сиденья уже фигачат, что есть мочи, детские ножки: «Обрати, обрати на меня внимание». Последствия такого поведения приходят быстро — в виде ДТП, из-за которого в голове Алексии оказывается титановая пластина, а над ее ухом распластывается колоритный, напоминающий след от киберпанк-импаланта шрам.
Флеш-форвард на двадцать лет вперед — и обратить, обратить на себя внимание требует уже сам фильм. Вот уже взрослая Алексия под улюлюкания тянущих к ней рук с включенными на телефонах камерами инцелов извивается на капоте «Кадиллака», танцуя на автошоу, — и камера похвально уверена в своем на нее взгляде, как будто стремится подчеркнуть власть танцовщицы над происходящим вокруг. А вот раздраженная Алексия уже наказывает очередного поклонника за назойливость — буквально протыкает ему мозг, вонзив длинную, как стилеты, заколку прямо в ухо.
Иной фильм уже эти события мог бы растянуть полуторачасовым полотном. «Титан» Жюлии Дюкурно, главный триумфатор последнего Каннского фестиваля, ими, впрочем, только начинается — чтобы затем совершить прыжок уже в натуральные языки пламени, когда Алексия будет называться Адриеном, заматывать для конспирации бинтами стремительно беременеющее (да-да, от «Кадиллака») и источающее машинное масло тело, а главное, терпеть опеку капитана пожарной бригады (ветеран французского кино Венсан Линдон), увидевшего в ней давно пропавшего сына и теперь провозглашающего ее Иисусом. Перед всеми озадаченными происходящим подчиненными.
В промежуток между этими опорными точками успевают вместиться лесбийский акт соблазнения и массовое убийство, попытка аборта той самой спицей для волос и эффектно расквашенный о раковину общественного туалета — по собственной воле — нос. Еще интереснее то, сколько раз, обращаясь с этим полным дерзких завихрений сюжетом, фильм Жюлии Дюкурно успевает сбросить жанровую шкуру, чтобы раз в пятнадцать минут оборачиваться чем-то новым. «Титан» предстает то отсылающей к Ханеке буржуазной трагикомедией об отцах и детях (о, этот недоумевающий под кудрями лоб Бертрана Бонелло!), то провокативным, демонстративно поверхностным и демонстративно завороженным своей убийцей без причины фильмом ужасов, то ситуативной черной комедией, по стопам Кроненберга, в которой источниками юмора служат продукты человеческой и сверхчеловеческой жизнедеятельности, а также кромсаемые, терзаемые, испускающие дух тела. Ну и, конечно, находит себя «Титан» в итоге в обличье гендерного гран-гиньоля, в котором смена половой принадлежности — пусть и скорее игровая, чем реальная — преисполнена такого символизма, что Дюкурно позволяет себе лобовые, ничем не завуалированные, а значит, бесстыжие аллюзии как на древнегреческий эпос, так и на христианскую иконографию.
Вопрос напрашивается, и ответ на него как будто очевиден. Как титаны ранней истории человечества могли себе позволить менять богов и верования, как перчатки, так (и так же величественно и безапелляционно) современный человек — при условии, что этот человек женщина, — прав в своих флуктуациях сексуальности и гендера, статуса и роли в дихотомии между доминированием и подчинением. И в этом смысле победитель Канн если чем-то и пытается быть, то именно таким квир-манифестом — особенно если придерживаться классической трактовки слова «квир» как обозначения любой выбивающейся из нормы человеческой инаковости.
Это понятно — и по-своему достойно уважения. Но почему тогда все эти смыслы, тем более так легко извлекаемые из-под блестящей, глянцевой даже поверхности фильма Дюкурно, во время собственно его просмотра кажутся такими наносными, даже такими для этой картины инородными? Вероятно, дело в том, что «Титан», возможно, вопреки самому себе, держит внимание совсем даже не постепенным накоплением актуальных идей и не ловкостью жанровой эквилибристики, но чистым движением ощетинившейся металлическими спицами и титановыми пластинами, омытой кровью и машинным маслом героини — ее, то есть, парадоксальным путешествием из точки А в точку Б, от грехопадения к Рождеству. И в этом плане фильм, так шокирующий своей эффектной новизной (вот и многие рецензенты как в России, так и на Западе не преминули использовать эпитет «оригинальный»), на поверку оказывается вполне традиционным — просто не хоррором и не религиозной драмой, но роуд-муви, ментальным путешествием, в котором на деле важны не стартовая или конечная точки пути, но сам драйв от преодоления дистанции между ними.
Старое, изобретательно укутанное в новые одежки, всегда кажется привлекательнее и понятнее чего-то по-настоящему революционного — и в этом смысле понятен восторг наградившего «Титан» «Золотой пальмовой ветвью» жюри Каннского фестиваля. Зрителю, не облеченному необходимостью раздачи слонов, впрочем, важнее более точно понимать, в чем именно заключается обаяние того, что он смотрит. И в случае с победами фильма Дюкурно имеет смысл зафиксировать, что при всех как будто бы свежих словах о гендер-флюидности и квир-идентичности, на которые он напрашивается, по-настоящему эффективно функционируют в «Титане» не они, а старая недобрая, классическая даже механика зрелищного кино, гротескно ворочающего шестеренками дешевых, эксплуатирующих насилие, сексуальность и экзистенциальную тоску, приемов. Кино, подлинно новое и всерьез противостоящее патриархату, неизбежно усомнилось бы в самом инструментарии мейнстримного кино — и пришло бы к необходимости тотального надлома формы, к отказу от того, чтобы зрителю доставлять удовольствие. «Титан», наоборот, с нескрываемым восторгом этим инструментарием пользуется, пусть и задействуя сразу десяток приборов вместо одного-двух. И это уже многое о нем говорит.
Фильм «Титан» (Titane) выходит в российский прокат 30 сентября