80 лет назад, 30 сентября 1941 года, началась операция «Тайфун» — генеральное наступление вермахта на столицу СССР. В тот день 2-я танковая группа генерала Хайнца Гудериана атаковала позиции Брянского фронта, прорвав их. 2 октября на войска Западного и Резервного фронтов обрушилась вся группа армий «Центр». Битва за Москву стала крупнейшим стратегическим сражением Второй мировой войны, в котором с обеих сторон участвовало более трех миллионов человек. В первый и последний раз Германия задействовала в одной операции сразу три танковых группы (армии). Начало оборонительной фазы сражения сложилось для Красной армии крайне неудачно и трагично — немцам удалось окружить и разгромить почти все соединения трех советских фронтов. Почему это произошло? Как действовали участники тех событий? Какие ошибки допустили противники? Благодаря кому и чему удалось спасти Москву? Об этом «Ленте.ру» рассказал заведующий филиалом «Богородицкое поле» музея-заповедника «Хмелита» (Смоленская область), боец поискового отряда «Долг» Игорь Михайлов.
«Лента.ру»: Какая обстановка сложилась на Советско-германском фронте к началу наступления немцев на Москву?
Игорь Михайлов: Операция «Тайфун» у немцев рождалась очень долго и мучительно. Согласно плану нападения на СССР «Барбаросса», к концу сентября с Красной армией должно было быть окончательно покончено.
Первые победы вскружили голову. Начальник Генерального штаба сухопутных войск вермахта генерал Франц Гальдер 3 июля 1941 года записал в своем дневнике: «Не будет преувеличением сказать, что кампания против России выиграна в течение 14 дней». Но вместе с тем уже в то время наиболее дальновидные германские генералы поняли, что все три стратегические цели плана «Барбаросса» (захват Москвы, Ленинграда и Украины) одновременно в 1941 году недостижимы.
По мере наступления вермахта вглубь территории СССР линия фронта как воронка расширялась, сопротивление советских войск, несмотря на их окружение — под Минском и отдельных дивизий на Северо-Западном фронте, — возрастало. Характер войны был совсем другой, чем в Европе, намного более ожесточенный и масштабный. В этих условиях надо было выбирать стратегические цели, о чем летом в военном руководстве Германии шли споры между теми, кто выступал за московское направление, и теми, кто ратовал за ленинградское и южное.
Азы военной политики говорят о том, что основной целью для победы в скоротечной войне должна быть столица, потому что это политический центр, и ее падение наносит колоссальный моральный удар по противнику. Вдобавок Москва являлась крупнейшим центром транспортных коммуникаций и связи, в котором завязывалась вся логистика страны.
Немецкие генералы знали, что столицу будут защищать основные силы Красной армии. А потому, разгромив их и захватив Москву, Третий рейх разрезал СССР на две части, которые добить было бы достаточно легко.
Ленинград же был не только крупнейшим советским городом с развитой оборонной промышленностью, но и базой Балтийского военного флота. Последний угрожал перевозкам редкоземельных металлов в Германию из Швеции и Норвегии. Удар на юг сулил прорыв на Киев и далее на Кавказ, где имелась бакинская нефть, после чего должен был последовать поход в Иран.
Начальник штаба оперативного руководства Верховного командования вермахта генерал Альфред Йодль и некоторые другие убедили фюрера в том, что война в принципе уже выиграна, и надо уже думать, что будет после победы.
В одной из бесед Гитлер прямо заявил, что его генералы ничего не понимают в военной экономике. Необходимо сосредоточиться на украинском угле, бакинской нефти и обеспечении стратегических морских перевозок из Скандинавии. В августе фюрер принял решение о переносе удара с центрального московского направления на киевское и ленинградское. Этот шаг преследовал также устранение угрозы со стороны советских войск на южном и северном флангах группы армий «Центр».
В своих мемуарах Гудериан писал, как он пытался отговорить Гитлера от этого решения. Командующий группой армий «Центр» фельдмаршал Федор фон Бок просто грезил Москвой, но случилось то, что случилось.
При этом и Гудериан, и командующий 3-й танковой группой генерал Герман Гот продолжали разрабатывать планы по захвату столицы СССР, понимая, что рано или поздно поступит приказ о наступлении. Этот момент настал 6 сентября 1941 года, когда Гитлер подписал директиву № 35 о переходе группы армий «Центр» в генеральное наступление на Москву. Предусматривалось, что до наступления зимы нужно окружить советские войска и охватом взять город.
При разработке «Тайфуна» снова возникли споры — теперь уже между главнокомандующим сухопутными войсками Германии фельдмаршалом Вальтером фон Браухичем и фон Боком: где сомкнуть клещи вокруг советских войск.
Первый вариант предусматривал окружение частей РККА в районе Гжатска (ныне Гагарин) Смоленской области. Предполагалось, что в этом случае будет окружена и уничтожена значительно большая часть советских армий на более близком расстоянии от Москвы. Второй вариант предполагал замкнуть клещи подальше от столицы — под Вязьмой и Брянском. Пусть котлы получатся меньше, но зато их стенки будут прочнее.
Предыдущие окружения советских войск — и под Минском, и под Смоленском, и под Уманью, и даже под Киевом — показали, что прорывы вермахта на большую глубину приводят к тому, что части Красной армии достаточно легко просачиваются через редкую немецкую оборону. В конечном итоге было принято решение — лучше меньше да лучше, говоря словами Владимира Ильича Ленина.
Почему немцам с самого начала наступления удалось прорвать советскую оборону? Разведка проморгала концентрацию вражеских сил?
Не столько немецкая разведка переиграла советскую, сколько сработал политический фактор. Сталин с самого начала войны считал, что кратчайший путь к Москве — это Минская автострада. А немцы не хотели разрушать боевыми действиями эту самую современную в СССР трассу, она нужна была им для транспортной логистики. Поэтому, когда они замкнули котел окружения вокруг столицы Белоруссии, дорога Минск — Москва оказалась посередине. К тому же они знали о том, что вдоль этой трассы построены мощные глубокоэшелонированные линии советской обороны. Зачем это брать в лоб?
Немецкое наступление ожидалось, и был приказ закопаться в землю, занять жесткую оборону. Но с другой стороны, в конце сентября 1941 года командованию Брянского фронта и руководству отдельных армий, например, 24-й армии генерала Константина Ракутина из Резервного фронта, ставились наступательные задачи. А при таком способе боевых действий тратятся силы, и наступающая сторона несет более высокие потери. То есть часть советских войск на западном направлении была измотана еще до начала операции «Тайфун».
В середине сентября 1941 года Юго-Западный фронт попал в окружение и понес тяжелейшие потери. Его остатки отступили восточнее Харькова и Курска. Ставка воссоздавала фронт заново, наполняя его войсками с, казалось, пассивных участков. Например, 49-я армия Резервного фронта 30 сентября получила приказ убыть в юго-западном направлении. А ведь она прикрывала стратегические переправы через Днепр в районе деревень Глушково и Тиханово (в районе Холм-Жирковского), которые потом немцы захватили.
Сыграло свою роль и еще одно обстоятельство. С 29 сентября по 1 октября 1941 года в Москве проходила международная конференция, на которой представители США и Великобритании оценивали возможность Советского Союза сопротивляться Германии и обсуждали условия предоставления СССР военно-технической помощи. Сталину нужно было убедить во что бы то ни стало Рузвельта и Черчилля в том, что страна боеспособна и с ней стоит заключить антигитлеровскую коалицию. В такой ключевой момент союзники не должны были знать о том, что оборона Брянского фронта прорвана на глубину 70 километров.
Командующий Западным фронтом генерал Иван Конев, как я понимаю, правильно определил замысел немцев, предполагая, что они поведут наступление в стык 19-й и 30-й армий в районе деревни Шелепы. Именно там и был нанесен один из главных ударов группы армий «Центр». Почему не удалось предотвратить его последствия?
А потому, что это донесение было отправлено всего за несколько часов до немецкого наступления, в ночь с 1-го на 2-е октября. Если бы оно было отправлено за двое-трое суток, а еще лучше за пять, тогда можно было принять адекватные меры. Представьте себе военную бюрократию: пока донесение придет в Москву, пока его расшифруют, затем доложат Сталину, тот соберет совещание, пройдет время. Да, направление удара было определено правильно, но был приказ Ставки — главную оборону держать вдоль трассы Минск — Москва. Поэтому все резервы Западного фронта были сосредоточены в тылу за 16-й армией генерала Константина Рокоссовского, которая «держала» автомагистраль.
В итоге приказ о том, чтобы войска двинулись в каком-то направлении, был отдан только в ночь на 3 октября. За это время через Шелепы активно развивалось наступление немцев на канютинском и холм-жирковском направлениях. Второй удар они нанесли вдоль Варшавского шоссе, то есть по позициям уже Резервного фронта.
Переговоры командующих фронтами и Москвой по телеграфному буквопечатающему аппарату Бодо частично передают психологическую атмосферу в той сложившейся обстановке. А она была такова, что Западный фронт решал отдельно свою проблему, Резервный отдельно свою, Брянский — свою. И все три не взаимодействовали друг с другом, особенно это касается Западного и Резервного фронтов. Ну да, где-то идут бои, но это же зона соседей, пусть и решают свои вопросы.
Я нашел документы разведотдела 24-й армии, который сообщал о том, что на Юхнов движутся крупные моторизованные силы врага. 43-я армия была разбита под ударами этих нескольких немецких танковых и пехотных дивизий, а 24-я армия, которая была в тот момент на относительно пассивном участке фронта, лишь фиксировала ситуацию и докладывала.
Гот отмечал, что 2 октября, когда начал наступать, он пошел вперед неожиданно легко: «Сопротивление русских ниже, чем ожидалось». Не повлияла ли на это потеря управления войсками Западного фронта из-за удара пикировщиков в тот день по командному пункту ЗФ в районе станции Касня, чье расположение не менялось три месяца?
Это, конечно, была недооценка противника. Командный пункт, который длительное время располагался в старинном особняке князей Волконских, был выкрашен белой краской, просто сияя на фоне зеленой и желтой травы, дорожки были обсыпаны песком, видны все линии связи. КП фронта с воздуха был как на ладони, что привело к гибели при бомбежке 29 человек, в том числе трех полковников. Германские бомбардировщики нанесли также удары по штабам фактически всех армий ЗФ. По донесениям Конева, связь была быстро восстановлена. Но когда штаб лишается связи на какой-то промежуток времени — это серьезно, а в ситуации, когда даже часы и минуты что-то решают, это смерти подобно.
Но вопрос был в другом. Конев, как и командующий Резервным фронтом маршал Семен Буденный, пытался до четвертого-пятого октября решить проблему своими силами. И тот, и другой боялись доложить наверх обстановку, потому что не представляли масштабов катастрофы.
Приказы Западного фронта о переброске частей в район Вязьмы последовали только во второй половине пятого октября. Четвертого октября Западный фронт еще ничего не предпринимал, чтобы оборонять Вязьму как возможный пункт соединения германских танковых клещей.
Все время советское командование запаздывало — на сутки, а то и больше с принятием решений, причем адекватных решений. У командующего 19-й армией генерала Михаила Лукина в приказе, когда немцы уже прорвались к Вязьме, есть фраза: «В тылу у нас группы хулиганствующих автоматчиков». А там уже две танковых дивизии.
Член Военного совета Московского военного округа генерал Константин Телегин в своих мемуарах рассказал, что 5 октября в Генштабе и Ставке не поверили в донесения летчиков о немецкой колонне, движущейся на Юхнов. И пришлось трижды посылать воздушных разведчиков, перепроверять сведения. Причем по воспоминаниям командующего авиацией МВО генерала Николая Сбытова, его в тот день вызвали к начальнику Управления особых отделов НКВД генералу Виктору Абакумову, и тот обвинил его и его подчиненных в трусости и паникерстве.
Это опять о том же, что боялись доложить Верховному главнокомандующему. Есть интересный момент. 3 октября в Берлине Гитлер выступил в огромном зале Sportpalast и в прямом эфире заявил, что на Восточном фронте уже 48 часов в гигантских масштабах идет операция, с помощью которой Германия окончательно победит Россию. Это засекают в Англии и СССР, и в Москве сидят и думают: какой такой удар наносят немцы, если нам докладывают, что бои идут, но ничего катастрофического пока не произошло?
Хотя это нам сегодня легко рассуждать. А на плечах и Конева, и Рокоссовского, и Лукина, и всех командиров лежала огромная ответственность. Они прекрасно понимали, что, если что-то случится не так, полетят головы. Пример был перед глазами — в июле 1941 года расстреляли бывшего командующего Западным фронтом генерала Дмитрия Павлова и его штаб. В 1941 году мнение Сталина определяло все.
Эта боязнь принятия ответственности и смелых решений на себя потом повернется в немецкую сторону. Когда Гитлер возьмет на себя командование вермахтом, и его генералы будут бояться докладывать своему фюреру реальную обстановку, потому что он считал себя военным гением и его точка зрения была априори правильной.
У Конева «Записки командующего фронтом» начинаются с 1943 года, с Курской дуги. 1941 год он, видимо, не любил вспоминать.
И не только он не любил, хотя у него есть короткие воспоминания о начале Московской битвы. Читая мемуары всех, кто так или иначе имел отношение к боям в октябре 1941-го — маршалов Александра Василевского и Георгия Жукова, Конева, Рокоссовского, командиров дивизий, — видишь, что никто не взял на себя личную ответственность за катастрофу на вяземском и брянском направлениях.
Командир дивизии перекладывает ответственность на командующего армией: меня неправильно информировали, я говорил о том, а мне сказали так, а тот в свою очередь кивает на комфронта. Командующий фронтом перекладывает ответственность на Ставку.
Пятого октября Конев приказал Рокоссовскому сдать полосу обороны соседней 20-й армии, а самому вместе с управлением 16-й армии прибыть в Вязьму, чтобы задержать немцев, наступающих из района Спас-Деменска. Рокоссовский писал в воспоминаниях, что он прибыл в Вязьму во второй половине 6 октября и не нашел никаких войск. Вдруг на окраинах появились немецкие танки, и ему пришлось срочно садиться на свой ЗИС-101 и уезжать вместе с сопровождающими офицерами на двух газиках. Вот и вся оборона?
Чуть-чуть было не так. Он точно выполнил приказ комфронта и прибыл в район деревни Мясоедово рядом с Вязьмой в шесть утра 6 октября. Там они развернули временный командный пункт, и вначале Рокоссовский направил в Вязьму своего офицера, а потом поехал сам. Начальник вяземского гарнизона генерал Никитин доложил ему, что никаких войск в городе нет. И здесь, я думаю, в воспоминаниях что-то недосказано. Вообще все мемуары надо делить пополам, если не больше.
Действительно, на тот момент из тех дивизий, танковых бригад и артиллерийских полков, которые должны были прибыть, в Вязьме не было никого. 50-я стрелковая дивизия, которая первая появилась в районе города около 15 часов 6 октября, не нашла никаких войск. С другой стороны, Вязьма — крупный железнодорожный узел, который прикрывали два полка ПВО. Эти зенитки можно было поставить на прямую наводку. Был гарнизон, пусть и небольшой, две комендатуры, запасной полк, имелся ополченческий батальон.
У Рокоссовского написано, что с колокольни местного собора он видел, как в город входят немецкие танки. Скорее всего, это были даже не танки, а бронетранспортеры 6-го мотопехотного полка 7-й танковой дивизии вермахта. Как писали сами немцы, на последних каплях бензина.
Вопрос состоит в другом. Это был вечер 6 октября, а в этом месяце темнеет очень быстро. Можно было вечером хотя бы создать видимость обороны — немцы ночью в город скорее всего бы не сунулись. Они постреляли и отошли на окраины. В Мясоедове в ночь с 6-го на 7-е октября в штабе 16-й армии рассматриваются два варианта. Оставаться на месте, искать связь с теми соединениями, которые должны прибыть и организовать оборону Вязьмы. Второй — отступать, потому что немцы уже вышли к городу и можно оказаться в германском тылу.
Победил именно этот вариант, что довольно логично: мы двигаемся в направлении своего главного штаба Западного фронта и по дороге, как это было летом под Ярцевым, подчиняем все части, которые будут отступать вместе с нами. Но тем самым 6 октября из-за неразберихи был потерян шанс задержать немцев в районе Вязьмы хотя бы на сутки. Силы были в лице 50-й и 73-й стрелковых дивизий.
Брянский фронт получил директиву на отход только 7 октября. А накануне военный совет Резервного фронта доложил в Ставку, что управление войсками окончательно нарушилось. По сути дела, все три командующих фронтами потеряли управление войсками. В том числе и командующий Брянским фронтом генерал Андрей Еременко, который ранее в беседе со Сталиным торжественно пообещал побить «подлеца Гудериана». Не запоздал ли приказ Ставки об отходе?
Однозначно запоздал. Адекватное решение могло быть принято не позже 4 октября. Уже пятого было поздно, тем более шестого. В воспоминаниях Жукова приводится эпизод, когда его отозвали из Ленинграда и направили, чтобы разобраться с Резервным фронтом. Он пишет, что заехал сначала в штаб Западного фронта, а потом поехал искать руководство Резервного фронта: «Я нашел командующего фронтом маршала Семена Михайловича Буденного в Малоярославце. Было видно, что он за последнее время много пережил».
Давайте подумаем: командующий фронтом в ответственный момент уезжает с небольшой группой охраны и связистов, и где он, никто из подчиненных не знает. Штаб Резервного фронта по существу становится обезглавленным.
И это системное явление на разных уровнях. Командующий 33-й армией комбриг Дмитрий Онуприенко приезжает в район села Кайдаково южнее Вязьмы, где находится командование 43-й армией, и ему (то есть комбригу Онуприенко) летчик доставляет пакет. И дальше в документе такая фраза: «Из-за отсутствия шифровальщиков пакет прочитать не смогли».
Что это за командующий армией, который не может прочитать направленный ему приказ? Не лучше дела и в 43-й армии — начальник оперативного отдела комбриг Степан Любарский докладывает вечером 6 октября о том, что остатки армии отступают через Вязьму в направлении Можайска. И констатирует при этом: «Все стали какими-то очумелыми».
Седьмого октября немцы замкнули клещи и получился Вяземский котел?
Главный котел образовался западнее Вязьмы. С юга действовала 4-я танковая группа вместе с 4-й полевой армией, с севера — 3-я танковая группа с 9-й полевой армией. Также на разных участках фронта получились несколько маленьких котлов, куда попало от двух до трех дивизий и танковых бригад — в районе городов Сычевки, Спас-Деменска и станции Всходы. В районе Вязьмы котел по существу распался на три части: северо-западную часть, центральную группировку (так называемый предвяземский фронт) и южную. Всего же на вяземском направлении попало в окружение около миллиона человек. Учитывая не только бойцов и командиров РККА, но и военных строителей.
В августе 1941 года было создано Главное управление оборонительных работ. ГУОБР входил в состав НКВД и подчинялся наркому внутренних дел Лаврентию Берии. Это была полувоенная организация, куда направляли людей старших возрастов либо тех, кто не подлежал призыву, женщин. Для строительства оборонительных сооружений вокруг столицы централизовано привлекались жители не только Московской, Ивановской и Тульской областей, но и население других регионов. Были созданы военно-полевые строительства, и каждому фронту приписывалось определенное их количество. Они подразделялись на батальоны и роты, но оружие в основном было только у командиров. А у остальных кроме кирки, топора и ножовки ничего не имелось.
У нас в музее «Богородицкое поле» есть несколько фотографий, которые присылает из Германии друг нашего музея Алексей Кислицын. На этих снимках ведут пленных, и видно, что среди военнослужащих идут гражданские люди. Есть и кинохроника 23-й пехотной дивизии, на которой просто течет река пленных, и там четко выделяются простые мужики в штатской одежде.
Этих людей вообще не считал никто. Когда говорят, что под Вязьмой в окружение попали четыре армии, — это от лукавого. Потому что если считать штабы, то да: 19-я, 20-я, 24-я и 32-я. Но, например, с Рокоссовским убыл только первый эшелон штаба 16-й армии: связисты, рота охраны и подразделения обеспечения, несколько десятков офицеров оперативного отдела. Все остальные остались в котле и их переподчинили командующему 20-й армии генералу Филиппу Ершакову.
Какие у вас есть данные по погибшим, раненым и пропавшим без вести?
Точную цифру вам не назовет никто и никогда. По двум причинам — огромное количество документов было уничтожено внутри котла. И второе, немцам после завершения боев под Вязьмой было неинтересно считать убитых на поле боя солдат противника. Они вели учет пленным, подсчитывали трофеи.
На 1 октября 1941 года в составе Западного, Резервного и Брянского фронтов состоял один миллион 250 тысяч бойцов и командиров. Не считая нескольких военно-полевых строительств и постоянно идущих маршевых пополнений. К моменту официального завершения боев в районе Вязьмы, 13 октября 1941 года, немцы взяли в плен 423 141 человека. Но они брали в плен и позднее, дожимая окруженцев. С учетом же котлов под Брянском и в тыловых районах группы армии «Центр» в плен попали 668-773 тысячи человек.
Раненых немцы тоже не считали, поскольку они были для них обузой. Советской стороне считать было некогда, потому что тех, кто прорвался, направляли на переформирование и пополнение, а некоторых, которые выходили с оружием, почти сразу направляли снова в бой.
В фундаментальном исследовании генерала Григория Кривошеева «Гриф секретности снят: потери Вооруженных сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах» указаны потери Резервного фронта в раненых —110 тысяч. Как их могли подсчитать при той неразберихе и хаосе, непонятно. А у Западного фронта раненые не посчитаны. Но так как оба фронта по интенсивности вели одинаковые боевые действия, то можно предположить, что их потери сопоставимы, и поэтому общие санитарные потери двух фронтов составляют 220-250 тысяч человек.
Когда произошло окружение, то в котлы попало огромное количество армейских и дивизионных госпиталей, а также медсанбатов. В докладной записке одного из комиссаров, который был ранен под Холм-Жирковским, я встретил фразу: «Шестого октября пришел приказ: раненым выбираться самостоятельно».
Ладно легкораненые, а как быть неходячим? Их просто бросали на произвол судьбы. Жестоко? Да. Но по-другому в той ситуации было никак.
Потом, когда боевые действия закончились, из-за нехватки медикаментов и продовольствия большинство из этих людей были обречены на медленную смерть в немецком тылу зимой 1941-1942 годов.
В деревне Ризское есть памятник Прасковье Каретниковой, которая приютила у себя дома 14 раненых бойцов, выходила и выкормила. В селе Хватов-Завод находился подпольный госпиталь, и таких госпиталей, в которых местные жители и партизанские врачи спасали жизни красноармейцев — на Смоленщине было немало. Я насчитал не менее полутора десятков, а их было явно больше.
Когда зимой 1942 года в район бывшего котла с севера пробился 11-й кавалерийский корпус генерала Григория Тимофеева, а с юга подошел 1-й гвардейский кавалерийский корпус генерала Павла Белова, были высажены десантники, им разрешили мобилизовать тех выздоровевших бойцов, которые рассеялись по деревням и жили примаками.
Назначенный командующим Западным фронтом генерал Георгий Жуков писал члену Политбюро ЦК ВКП(б) Андрею Жданову, что «Конев и Буденный проспали свои вооруженные силы, принял от них одно воспоминание». Как ему удалось из остатков Западного и Резервного фронтов создать новый и не допустить стремительного рывка немцев к Москве?
Жуков считал самым ярким событием войны Московскую битву, особенно период октября и начала ноября 1941 года. По его словам, «катастрофы под Вязьмой можно было избежать». У Георгия Константиновича было одно из важнейших качеств командира — железная воля, которая граничила с жестокостью. Он под угрозой расстрела подавил панику в войсках, добившись от рядовых до генералов понимания, что сейчас надо только сражаться и никаких мыслей о сдаче позиций быть не должно.
Жуков, в отличие от предшественников, на посту комфронта не боялся брать ответственность на себя, в том числе активно отстаивать свое мнение в разговорах со Сталиным. Он был одним из немногих советских военачальников 1941 года, кто не боялся высказывать вождю свое мнение.
В ночь с 6-го на 7-е октября 1941 года выпал первый снег, потом пошли дожди, затем снова выпал снег и растаял.
Нужно изматывать противника на этих рубежах и, медленно отступая, снижать темп немецкого блицкрига. Выигрывать время на переброску с Дальнего Востока, из Сибири и Средней Азии свежих войск. Именно так, в частности, действовала панфиловская дивизия, которая получила за октябрьские бои звание гвардейской. Важнейшую роль сыграла также Можайская линия обороны.
В свою очередь немцы допустили ряд крупных ошибок. Они переоценили свои силы, посчитав, что после Вяземского и Брянского котлов Москва у них в кармане. Фон Бок решил нанести удар на Торжок севернее Калинина (ныне Тверь), чтобы соединиться с группой армий «Север» для еще одного кольца вокруг Ленинграда. То есть вместо того, чтобы придерживаться первоначального плана, нацисты допустили распыление сил.
Во-вторых, вермахт подвела логистика построения движения на Москву. Одна и та же дорога зачастую предоставлялась двум крупным группировкам, которые своей техникой разбивали ее, замедляя темп наступления. Так произошло, например, с 4-й полевой армией и 4-й танковой группой.
Жуков говорил, что кровь, пролитая дивизиями в котлах у Вязьмы и Брянска, позволила выиграть драгоценное время на оборону Москвы. Они на какой-то момент, пусть не очень долгий, приковали к себе не менее 25 немецких соединений.
Первоначально было 32 дивизии, в среднем же до 28 немецких дивизий притянули на себя окруженные советские части. Немцы все хорошо спланировали, буквально по дням. Замкнув 7 октября кольцо окружения под Вязьмой, они предполагали к десятому числу уничтожить основную массу окруженцев, оставив для их добивания лишь несколько пехотных дивизий. Основной же силой группы армий «Центр» нанести стремительный удар на столицу СССР, покончив с ней.
В той безнадежной ситуации, неразберихе и хаосе наши войска сражались до 13 октября, распадаясь на отдельные очаги сопротивления. Немцы были вынуждены стоять и добивать. Им казалось, ну подумаешь, перенесем рейд на Москву на сутки, перенесем на двое суток, но время уже работало против них. Продолжить генеральное наступление на советскую столицу у них получилось только 16 ноября.
Советское командование упустило 4 октября шанс спасти войска Западного, Брянского и Резервного фронтов, а немецкое —14-15 октября взять Москву. В первую очередь по причине возросшего сопротивления Красной армии.