В российский прокат вот-вот выйдут «Кошачьи миры Луиса Уэйна» — красочно стилизованный байопик одного из самых причудливых обитателей Викторианской Англии. Сумасброд и эксцентрик, художник Луис Уэйн прославился тем, что на своих картинах воспевал исключительно антропоморфных котов и кошек — и, конечно, в этом опередил свое время, оказавшись идеальным живописцем не для начала прошлого века, а для эпохи мемов с котиками. Фильм о нем — полноценное детище звездного актера Бенедикта Камбербэтча, который не только сыграл Уэйна с фирменной самоотверженностью, но и поднял этот проект в качестве продюсера. «Лента.ру» поговорила о том, зачем это понадобилось, с самим Камбербэтчем и его партнершей по фильму, звездой сериала «Корона» Клэр Фой.
«Лента.ру»: К тому, что Бенедикт берется за самые необычные роли, мы привыкли. А вас, Клэр, что привлекло к этому фильму?
Клэр Фой: Мне, конечно, хотелось и снова поработать с Беном, и впервые — с нашим режиссером Уиллом Шарпом, но в не меньшей степени это был и вопрос жизненного удобства. Я осознанно взяла небольшой перерыв в работе и уж точно вписываться в какой-то большой, трудоемкий проект не хотела. Собиралась как следует, продолжительно отдохнуть. А потом Бен написал со словами...
Бенедикт Камбербэтч: «Мы под тебя подстроимся».
Клэр Фой: Ага! «Ты отлично проведешь время, а потом все равно поедешь в свой летний отпуск».
Бенедикт Камбербэтч: Хорошая продюсерская работа! (Смеется.)
Клэр Фой: Очень хорошая! Ну, и я заставила себя прочитать сценарий — и прониклась. Как Эмили, своей героиней, так и историей Луиса Вэйна, интересной, способной позитивно влиять на зрителей. Затем я познакомилась с Уиллом Шарпом, посмотрела его авторский сериал «Цветы» — и поняла, что он наверняка снимет о Уэйне фильм оригинальный, уникальный, фильм, в котором мне было бы приятно найти небольшое местечко для себя. Так что я решила забыть на время о своей усталости, сказала себе, что живешь только раз — и что надо быть благодарной за возможность зарабатывать на жизнь этим. Когда твоя работа — это такие удивительные проекты, как «Кошачьи миры Луиса Уэйна», отдохнуть можно и потом.
Бенедикт Камбербэтч: Тем более, что в отпуск ты все равно успела.
«Кошачьи миры» очень выразительно, стилизованно, красочно сняты. Эта стилизованность влияла на то, как вам нужно было играть?
Бенедикт Камбербэтч: Короткий ответ сводился бы к слову «нет» — потому что я был в курсе всех решений по стилю еще на уровне работы над сценарием и потому что изначально соглашался на то видение, которое предложил Уилл. Резкие, яркие цвета, камера, которая ракурсами и движениями подчеркивает состояние ума Луиса Уэйна, — все это было задумано с самого начала. В этом и была идея — добиться субъективности, попробовать показать мир, каким его видел Луис, сквозь призму его искусства. Для меня как продюсера такой режиссерский замысел оказался находкой — мы поэтому Уилла и наняли. Что меня, возможно, удивило — это то, что добивались такого эффекта мы в основном аналоговыми средствами, не компьютерной графикой. Многое было по-настоящему. Каюта, которую затапливает в воображении героя, затапливалась водой по-настоящему. Или когда у Луиса нервный срыв и он писается в штаны, я в этой сцене стою, залитый своей собственной мочой. Так что моменты удивления были, но это, конечно, было совсем не то же самое, что играть в фильме Marvel на фоне зеленого экрана — и потом уже в кино обнаруживать, как же выглядят те мячики на палках, которые на съемочной площадке выполняли роль будущих CGI-монстров или кого там.
Клэр Фой: Уфф, это, наверное, чертовски тяжело.
Бенедикт Камбербэтч: Да нет, это довольно весело. Такая чистая актерская игра — включаешь воображение, и вперед. Другая степень концентрации.
Клэр Фой: А я вот, в отличие от Бена, понятия не имела, как «Миры Луиса Уэйна» будут выглядеть. Ну то есть видишь, что Уилл вдруг снимает через калейдоскоп, и думаешь: «Ого, интересно!»
Бенедикт Камбербэтч: Да, мы задействовали призмы еще самые разные, чтобы исказить изображение немного.
Клэр Фой: Вот-вот! Нет, конечно, когда стиль фильма такой... выразительный, то им заражается вся группа. Все на площадке работают на то, чтобы его воплотить — в каждом кадре, каждой сцене.
Бенедикт Камбербэтч: Вот, кстати, хороший пример. Помнишь сцену, где Луис и Эмили сидят на скамейке и смотрят на пруд — и он говорит: «Я его чувствую. Ты чувствуешь? Это электричество»? Монтажная склейка, мы видим их со спины, и цвета вдруг заметно становятся красочнее, как будто перемещая героев на картину Луиса. Вот таких ощущений, такого эффекта фильм и пытается добиваться, и мы это знали.
Клэр Фой: В то же время, играя в кино, ты стараешься не думать, что играешь в кино — иначе как можно играть правдоподобно? Стремишься поверить в вымышленный мир вокруг тебя. В то, что настоящая реальность — мир, ограниченный, не знаю, четырьмя дюймами от твоего лица.
Бенедикт Камбербэтч: Это если у тебя близорукость.
Клэр Фой: Я, кстати, вообще не близорукая — в отличие от своей героини.
Бенедикт Камбербэтч: А я — да. Тебя вот вижу, и уже хорошо.
Бенедикт, насколько это тяжело эмоционально — играть человека, у которого была такая сложная, во многом трагическая судьба?
Бенедикт Камбербэтч: Вы знаете, по большей части это была радость — представлять себя в шкуре Луиса Уэйна. Да, были моменты жутких раздрая, одиночества, оторванности от мира — которые приблизили меня к пониманию, через что Луис в жизни прошел. Было похоже на то, когда я играл Алана Тьюринга, и на сценах его химической кастрации переживал такой ужас, пытаясь представить себе чувства героя в этот момент, что буквально проваливался, забывал о мире вокруг — настолько сильным было мое горе по персонажу, которого я играл. С Луисом тоже были такие моменты.
Он был беззастенчиво индивидуален, на сто процентов был самим собой. Мы старались, как могли, не выносить ему никакой точный диагноз — хотя и очевидно, что у него были проблемы с душевным здоровьем. Но я, например, не думаю, что он был шизофреником — пусть его таковым и диагностировали при жизни. Мне кажется, это во многом было следствие обстоятельств — и времени, когда все расстройства сводились к двум-трем возможным диагнозам. Уверен, что живи Луис Уэйн в наше время, он был бы успешен, встроен в общество. Людям с особенностями сейчас точно проще почувствовать себя нужными, ценными, чем в Викторианскую эпоху — хотя стигма вокруг душевных, психических расстройств и сохраняется. В общем, было ли тяжело? Да, потому что я хотел быть честным по отношению к Луису и его судьбе — но сам процесс был удовольствием, радостью.
Вы ведь уже снимались вместе — десять лет назад?
Бенедикт Камбербэтч: Именно так. С годовщиной! (Смеется.)
Заметили изменения в работе друг друга?
Бенедикт Камбербэтч: Я уже тогда знал, что Клэр — блестящая актриса, и потом только ждал, когда же весь мир это заметит. Поэтому, конечно, горжусь ее успехом, абсолютно, полностью заслуженным. Всегда так приятно, когда видишь, насколько твои друзья талантливы, и понимаешь, что их слава — это только вопрос времени. Так что, конечно, было счастьем поработать с ней снова — не только как с хорошей подругой, но и как с одной из наилучших актрис нашего времени. Что было нового? Она намного более уверена в себе и расслаблена...
Клэр Фой: Морщинок у меня на лице стало больше, вот что нового. (Смеется.)
Бенедикт Камбербэтч: О, замолчи! Ну какие еще морщинки, я ничего не замечаю.
Клэр Фой: Это не значит, что их нет!
Бенедикт Камбербэтч: Ну ладно, я понимаю, что в нашей профессии ты вынужден много и внимательно присматриваться к собственному лицу. Но мы с тобой уже так давно друг друга знаем и дружим, что я никаких изменений не замечаю. А в чем я убедился еще раз, так это в невероятной, заразительной ироничности Клэр. Она так много и часто шутит на площадке, что все в нее влюбляются — а потом скучают по ней, когда ее сцены отсняты и она уезжает. Мне это, кстати, помогло сыграть тоску Луиса по Эмили — ты отснялась, уехала, и мне тебя не хватало!
Клэр Фой: Да, я тоже прекрасно помню, как первый раз снимались вместе — играли тогда героев с именами Доун и Дэвид в «Разрушителях».
Бенедикт Камбербэтч: Вот это память у тебя!
Клэр Фой: И я отлично помню, как мы тогда обсуждали дальнейшие планы. Я собиралась ехать в Израиль сниматься в «Обещании», а ты должен был как раз приняться за «Шерлока». Это было сюрреально по-своему — о чем-то спокойно так говоришь: ну да, какой-то там сериал для телека... А потом раз — и он становится международным феноменом, настоящей сенсацией. И твои друзья в нем снимаются. Но повторюсь за Беном: что этот момент его славы и успеха вот-вот случится, было очевидно уже тогда. И, конечно же, дальше он только радовал и удивлял меня своими новыми ролями. Он один из самых смелых актеров, которых я знаю, — всегда работает, всегда на площадке, всегда готов пробовать что-то новое, испытывать себя, исследовать все пределы собственного мастерства и ремесла. А на «Луисе Уэйне» я смогла увидеть, каков Бен еще и в качестве продюсера, сколько любви и страсти он может вложить в проект — а затем и в свою актерскую игру в нем. Я в восторге от того, каким у него получился Луис, какую он придумал ему походку, какие он придумал ему невербальные звуки — какие-то чудесные пыхтелки, бурчалки, мычалки (смеется и изображает короткие звуки). В общем, вердикт такой: с удовольствием сыграю с Камбербэтчем еще через десять лет.
Бенедикт Камбербэтч: Ах... Друзья! (Приобнимает ее.)
Эмили в фильме завещает Луису продолжать писать картины, чтобы таким образом не терять, сохранять связь с людьми. А вы какими способами стараетесь сохранять связь с миром?
Клэр Фой: Ой, я сейчас расплачусь, какой душевный вопрос...
Бенедикт Камбербэтч: Сижу в соцсетях! Шутка! Для меня нет ничего настолько же важного и эффективного, как контакт с чем-то, что заземляет, сбивает пафос — и в моем случае это семья. Люблю побыть с ними на природе, более-менее спрятавшись от всего мира. Понимаю, что это звучит как ответ на противоположный заданному вами вопрос, но я люблю такое затворничество, такую осознанную изоляцию. Нам так много времени в этой профессии приходится проводить рядом с людьми — знакомыми хорошо или не очень, — что нет ничего лучше, чем находить время бывать без людей, чем избегать их. Перезагружаться — чтобы отдохнувшим возвращаться в мир с новыми силами. Особенно сейчас, после пандемии, новыми глазами смотришь на друзей, родственников, коллег, которых давно не видел. Ценишь это намного больше.
Клэр Фой: Думаю, Бен прав. Мир ведь вообще одинокое место. И так и должно быть: ты рождаешься в одиночестве и умираешь в одиночестве. Так что иногда лучшее и самое важное, что ты можешь сделать, — наладить отношения с тем человеком, который всегда рядом. То есть с самим собой.
Бенедикт Камбербэтч: В этом Эмили и хочет Луиса на прощание убедить — что он достаточно силен, чтобы быть в порядке сам по себе, один. Это важно. И да, их любовь была мощной и трагически рано оборвалась, но разве это не один из лучших возможных уроков из любой ситуации? Что ты можешь черпать силы в себе, в своих переживаниях, в своих трагедиях, в своем искусстве?
Клэр Фой: Конечно. Для того чтобы напоминать об этом, искусство и нужно. Фильмы, книги, картины, поэзия... Вот, кстати, я во время локдауна с головой в чтение поэзии ушла — и обнаружила: боже мой, все эти люди, которые писали прекрасные стихи, так страдали! У всех было разбитое сердце, все переживали сильное одиночество. А потом ухитрялись выразить это состояние в каких-нибудь восьми строчках! И оказывалось, что в мире хватает тех, кто чувствует то же самое.
Бенедикт Камбербэтч: Вот в чем правда — в этом коннекте, в этой связи.
Фильм «Кошачьи миры Луиса Уэйна» (The Electrical Life of Louis Wain) выходит в российский прокат 21 октября