В начале января по ряду регионов Казахстана прокатилась волна протестов, переросшая в беспорядки и столкновения с силовиками. Основной удар пришелся по Алма-Ате — происходившее в бывшей столице поражало своей жестокостью. Несмотря на отключения интернета, в сеть попадали жуткие кадры стрельбы на центральной площади и полыхающего здания администрации города. Вооруженные люди грабили магазины и торговые центры, сносили памятники и даже захватили аэропорт. Силовики отвечали огнем на поражение. Улицы «города тысячи красок» были усеяны гильзами патронов, битыми стеклами, скелетами сгоревших автомобилей и телами погибших. «Лента.ру» пообщалась с двумя очевидцами, оказавшимися в самом эпицентре беспорядков — возле горящего акимата и на борту самолета в захваченном боевиками аэропорту.
Валерий Кудрявцев, общественный деятель, житель Алма-Аты
Вечером 4 января я был в кинотеатре, когда мне позвонил друг и сказал, что в центре города сейчас идут митинги. Я изначально туда выехал, потому что как общественный деятель я должен поддержать гражданскую активность своих сограждан. И как блогер я хотел зафиксировать происходящее, чтобы все-таки была какая-то достоверная информация.
На митинг я приехал около полуночи и в тот момент был поражен. Потому что в истории Алма-Аты это был первый крупный протест с 1986 года. Он был в целом обоснован, потому что у людей накипело по многим вопросам, которые долгое время не решались. Список требований оказался довольно большой: зарплаты, снижение коммунальных платежей, снижение цен на продукты, на газ, снижение пенсионного возраста.
Естественно, я поддержал требования протестующих, потому что это достойные идеи, которые заслуживают внимания. Смею заметить, что тот митинг и то, что происходило в Алма-Ате на следующий день, — это два совершенно разных митинга. Это было видно и по поведению людей. 4 января митинг шел дисциплинированно. Когда присоединялись новые люди, им объясняли, что нужно пропускать скорые, не нападать на полицейских, если они не применяют насилия, четко выдвигать свои требования. Главное было — не допустить беспорядков.
На митинге было очень много женщин, людей в предпенсионном и пенсионном возрасте. Никто ничего не разбивал, не было и мародерства. Даже несмотря на то, что митингующие попали под раздачу, когда начался силовой разгон протестов: я видел, как одну женщину уносили с переломом из-за резиновых пуль, многие пострадали от слезоточивого газа. Да и я сам попал под раздачу — у меня потом несколько дней жгло лицо после этого газа. Несмотря на это, произошедшее никак нельзя сравнивать с тем, что было дальше.
На протест в Алма-Ату приехало много людей из других регионов и стран. Среди них были и те, кто не был похож ни на казахов, ни на русских. Это было видно и по лицу, и по манере общения, и по их действиям. Возможно, они прибыли из Киргизии и Узбекистана.
Было много людей, которые приехали на машинах с российскими номерами (скорее всего, это были местные жители, которые покупают машины в России). Я думаю, что на волне роста протеста в город съехались люди, у которых была задача хорошенько поживиться. Хотя и не исключаю вариант, что это могли быть какие-то террористические набеги.
Я приезжал на митинги и во второй день. Своими глазами видел, как поджигали здание акимата города Алма-Аты — я был буквально в нескольких десятках метров от него. Я видел кучу этих новых протестующих, которые начали все бить вокруг, совершать разбои и даже драться друг с другом. Во второй день обстановка накалилась: протестующие разбили очень много филиалов банков, начали выносить банкоматы. Но тогда еще никто не предполагал, что главная задача этих людей — обнести город.
Я был свидетелем того, как вводились войска. Такого в истории Алма-Аты еще не было. Повторюсь, что-то похожее было только 16 декабря 1986 года (тогда проходили массовые протесты молодежи против советской власти — прим. «Ленты.ру»), но даже тогда власти отказались привлекать войска, после этого подобных ситуаций не было.
Несмотря на царивший хаос, многие жители Казахстана были против того, чтобы в страну вводились войска других стран. Это все равно отражается на нашей республике, говорит о том, что мы не совсем независимая страна. Наши граждане сами попытались повлиять на ситуацию, собрались в отряды, чтобы противодействовать террористическим налетам. На третий день протестов граждане уже сами начали выходить против мародеров, к ним присоединились люди из мирных митингующих.
Естественно, войска ОДКБ помогли стабилизировать ситуацию в городе, но на данный период времени, я считаю, что уже не стоит далее этим войскам находиться на территории Республики Казахстан. Мы, естественно, признательны за поддержку и помощь — даже сейчас мимо меня техника едет, — но дальше мы сможем справиться и сами. Я считаю, что наше население достаточно культурное и образованное, чтобы решать эти вопросы самим. К тому же ситуация уже нормализовалась.
Тот список требований из десяти пунктов, который митингующие выдвинули правительству Казахстана, уже наполовину утвержден и соблюден. Я надеюсь, что местная исполнительная власть грамотно реализует поручения президента [Касым-Жомарта] Токаева.
Казахстанцев волновали выросшие цены на бензин, сжиженный газ и дизельное топливо. Сейчас правительство ввело госрегулирование цен на них на 180 дней, надеюсь, что этот шаг продвинется дальше.
Но был и другой острый вопрос — утилизационный сбор, из-за которого цены на автомобили выросли в несколько раз. По цене подержанной машины в Казахстане можно было купить новую модель в России и Киргизии. Если раньше новый автомобиль стоил 7-8 миллионов тенге (примерно 1,35 миллиона рублей), то утилизационный сбор поднял цены до 15 миллионов тенге (2,5 миллиона рублей) за тот же автомобиль. Сейчас в СМИ появилась информация, что Токаев поручил правительству разобраться и в этой ситуации.
Сама по себе ситуация с протестами страшная. Но я восхищен нашим населением, которое наконец-то — хоть и таким страшным путем — добилось выполнения своих требований. При этом я надеюсь, что такие беспорядки больше не повторятся в Казахстане. Это огромный удар по всем сегментам: бизнесу, социальной сфере и благополучию.
Александр (имя изменено), российский студент, приехавший в Алма-Ату на каникулы:
Я прилетел в Казахстан 29 декабря, как только у меня закончилась сессия, чтобы покататься на сноуборде на горнолыжном курорте вместе с друзьями и навестить родственников, которые у меня живут в Казахстане. Новый год сам прошел замечательно. Ничего не предвещало беды, я спокойно гулял по городу, никаких протестов не было.
4 января начались перебои в работе интернета, в ночь на 5 января президент Казахстана ввел в Алма-Ате режим ЧП, были закрыты все развлечения, бары, рестораны и горнолыжные курорты, на которые я не успел попасть. Я предчувствовал, что дальше будет только хуже и решил обменять обратный билет с 12-го числа на ближайший рейс — он был 5 января в шесть вечера. Рейс должен был выполняться компанией S7 в партнерстве с Air Astana.
В аэропорту все было сначала спокойно: я обменял оставшиеся тенге на рубли, даже поел там. Но когда нас регистрировали на рейс в Москву, отключились интернет и телефонная связь. Тогда под давлением пассажиров сотрудники начали регистрировать нас вручную: просто писали на талонах ручкой наши имена, указывали места наобум. Пассажирам просто верили на слово — без интернета они не могли проверить списки.
Из-за суматохи все рейсы постоянно переносились. Куда-то вечно бегали сотрудники аэропорта, отходила таможенная служба — я прождал в очереди на паспортный контроль около часа. Мы смогли попасть на наш борт только спустя час после запланированного времени вылета. Люди начали ругаться из-за того, что им выписали билеты не на те места, не у окна, как они изначально выбрали. Стюардессы носились в панике и заставляли всех садиться на ближайшие доступные места: грубо говоря, заткнуться и слушать их, если хотим улететь.
Сначала наш самолет, как нам показалось, пошел на взлет, но потом резко свернул на парковку для судов. Из окна я увидел, что наш багаж остался снаружи. Ничего не объясняя, экипаж попросил нас выключить свет и закрыть шторки иллюминаторов. Мы подумали, что вылет откладывался из-за того, что сразу несколько других международных рейсов были задержаны из-за перебоев с интернетом — и нужно было дождаться своей очереди на взлет.
Я сидел у аварийного выхода, ко мне подошла стюардесса и проинструктировала, как открывать двери в случае чего. Наверное, это был самый страшный момент. Ты еще думаешь, что вот-вот будешь взлетать, а тебя вдруг начинают инструктировать, как эвакуировать пассажиров. Я осознал всю ответственность происходящего: вокруг было много детей, пожилые люди — нельзя было неправильно запомнить или ошибиться. Я бы себя не простил.
Никто не паниковал, все слушали экипаж. Дети вели себя спокойно, им поставили мультики. Где-то через час заточения к нам вынесли еду и разрешили включить свет, чтобы поесть. В этот момент мы начали замечать, что вокруг самолета кружат какие-то белые джипы. Если честно, мы подумали, что это были сотрудники аэропорта — мы ведь не знали, что аэропорт захвачен. Как заявил капитан, в аэропорт пришли мирные митингующие, которые, возможно, пытались помешать казахстанским чиновникам улететь из страны.
Как потом выяснилось, это были не митингующие, а вооруженные люди. У аварийного выхода нет шторки иллюминатора, и, видимо, когда на борту включили свет, они поняли, что внутри кто-то есть. Машина, кружившая у нашего самолета, сначала уехала, а потом вернулись сразу три автомобиля, которые начали светить фарами на самолет. Стюардессы переоделись в штатское — они узнали, что в аэропорту избили пилота за то, что он был в форме, — и постоянно бегали то в хвост самолета, то обратно.
Спустя часов шесть нашего заточения кто-то из пассажиров бизнес-класса, граждане Казахстана, позвонили, видимо, своим родственникам и попросили вызволить их из самолета. Возле судна вновь появились какие-то люди, и мы все еще не могли понять — это кто-то из тех людей с оружием или знакомые пассажиров бизнес-класса. Они стали ломиться к нам в дверь, и тогда командир решил опросить пассажиров: впускать их или нет. Меня это сильно шокировало: командир спрашивал у нас, как ему действовать, а не принимал решение сам. Вообще потом все серьезные решения принимались таким образом: мы поднимали руки за или против.
В тот раз пассажиры проголосовали против. Тогда эти люди привели к нашему самолету начальника аэропорта. Экипаж узнал его, к самолету подогнали трап, и желавшие покинуть борт смогли это сделать — их было человека три, не больше. Остальные все еще надеялись на вылет.
В два часа ночи у нас ненадолго появился интернет — и только тогда мы узнали, что аэропорт захвачен, что там все разнесли и сожгли, включая тот обменник, где я еще несколько часов назад менял деньги.
Наш самолет был полностью заполнен, на борту было около 300 человек, 140 из которых, как нам сказали, были гражданами России. Помимо нас в аэропорту застряло еще четыре борта. Кто-то выложил в соцсети видео из самолета, что разозлило экипаж и пассажиров: мы боялись, что кто-то из вооруженных людей снаружи увидит его и попытается предпринять более радикальные действия.
Я потом проверил — кроме этого видео никакой информации о нас в сети не было. Писали, что захвачен аэропорт, но никто не писал о том, что были захвачены пять самолетов с пассажирами. Это меня больше всего возмутило. Нас как будто не существовало! Как оказалось, все сотрудники аэропорта успели покинуть его до прихода боевиков.
Ближе к 6 утра мы узнаем не от экипажа, а от знакомых и родных, что аэропорт освобожден, что там сейчас военные, что мы вот-вот полетим и вроде бы как один из бортов уже даже вылетел — на самом деле никто никуда не вылетал. Военные к нам не подходили, они просто оцепили аэропорт. Вернувшиеся на свои места работники аэропорта принесли нам еду и напитки. Нас же не выпускали якобы по причине комендантского часа, при этом дверь самолета была открыта, и пассажиры спускались по трапу вниз покурить. До самого последнего момента мы не понимали, полетим мы или нет.
Ближе к 9 часам утра нам сказали — опять же неофициально, — что самолет навряд ли полетит сегодня: пилоты провели в самолете больше 15 часов, они уже не могут физически выполнить рейс, а дозвониться до офиса и вызвать новых уже не удавалось. Все больше людей стали покидать самолет, а с ними и я. Мне удалось связаться с родственниками, которые забрали меня из аэропорта, они, к счастью, жили неподалеку.
Следующие пять суток прошли в неизвестности. Я пытался связаться с авиакомпаниями Air Astana и S7. Air Astana трубку не берет до сих пор, а в S7 разводили руками — у них в базе указано, что рейс совершен. Они пытались добиться от меня справки, что я не улетел, но я ее предоставить никак не мог: интернета нет, да и от кого мне ее требовать — Air Astana не выходит на связь, а аэропорт закрыт.
Новости я мог узнавать из телевизора. Когда звонил в посольство, там был автоответчик с сообщением о том, что посольство на новогодних праздниках.
Спустя пять дней, 10 января, когда все более-менее успокоилось, мне так и не удалось связаться ни с аэропортом, ни с авиакомпанией, ни с посольством. И я поехал на свой страх и риск в аэропорт, чтобы узнать судьбу багажа — в нем были вещи и лекарства. И только там я узнал от российских военных, что Минобороны РФ проводит вывозные рейсы для россиян. В аэропорту были только российские военные, с нашивками с российскими флагами, десантники в тельняшках. Возможно, людей оповещали как-то по телефону или через родственников, но не до всех дошла информация об эвакуации. По телевизору об этом никто не говорил, а из СМИ у нас работали только пара официальных новостных сайтов и сайт казахстанского президента — но там об эвакуации россиян не было сказано ни слова. Я узнал об этом чисто случайно, потому что пошел искать багаж — что с ним стало, я так и не знаю.
Я, естественно, остался в аэропорту, связался со знакомыми и рассказал им про эвакуацию. В тот же день я вылетел одним из двух бортов. С нами летел депутат Госдумы Виталий Милонов, он в Казахстане, по-моему, церковь открывал, я узнал его среди пассажиров. Там были представители посольств Венгрии и Австрии, ну и обычные граждане России летели. Нас кормили, проводили даже в кабину штурмана и показывали панорамный вид на высоте девять тысяч метров. В самолете я наконец почувствовал спокойствие и какое-то чувство определенности... спустя пять суток хаоса.