В минувшем году российские музыканты не раз подвергались проверкам правоохранительных органов на предмет запрещенного контента. В разное время следователи интересовались творчеством Оксимирона, Noize MC и Моргенштерна. Последний из-за этого интереса до сих пор находится в Дубае. Не исключено, что рэперы с их текстами о запрещенных веществах и нелюбви к полиции, рискуют стать в современной России такими же нежеланными персонами, какими в СССР были авторы и исполнители блатных песен. Романтизация жизнь уголовников и воровских традиций, сильно раздражало советскую власть, но именно это и способствовало популярности блатного шансона у простых людей. О том, как появилась русская блатная песня и почему она стала популярна в широких слоях населения, «Ленте.ру» рассказал исследователь тюремного мира, писатель, известный под псевдонимом Фима Жиганец, Александр Сидоров.
«Лента.ру»: Что такое блатная песня?
Александр Сидоров: Термин «блатная песня» достаточно условен. Я в основном называю их уголовно-арестантскими. Если взять термин «блатная песня», то он относится к уголовно-арестантским песням советской эпохи. До этого можно говорить о воровских песнях, появившихся в конце XIX — начале XX века.
Некоторые из них, немного переписанные, стали частью блатных. А еще раньше существовали каторжанские и разбойничьи песни. Это игра терминов, а тема одна — люди по ту сторону «колючки» (колючей проволоки — прим. «Ленты.ру»).
Вообще же слово «блатной» появилось до революции.
Оно встречается в конце XIX века у Куприна в «Киевских типах», в словаре Трахтенберга и в других источниках. Тогда это слово понималось как «свойский, совершающий преступление».
Но на рубеже 20-30-х годов XX века термин стали использовать только в значении «принадлежащий к сообществу воров в законе». В это время появляются понятия «законный вор», «честный вор», формируются традиции профессионального преступного мира именно советской эпохи.
Блатные становятся особой кастой, возникает обряд принятия в нее. Блатная песня, как и блатной жаргон, — уникальное русское явление. В других странах подобное, конечно, встречается, но не в столь яркой форме. Скажем, в Китае в последнее время сложилась традиция уголовных песен, а в США есть кантри на уголовную тематику.
В Мексике существует субкультура корридос — песни про благородных разбойников. В целом же по разнообразию и пестроте жанров русские блатные песни не имеют себе равных. Но по большому счету прожили они немного: примерно с начала 1920-х по начало 1950-х, когда Ахилл Левинтон написал песню «Марсель» («Жемчуга стакан»). Позже авторские песни на уголовную тематику продолжали жить в исполнении Высоцкого. Но это уже не были народные блатные песни.
Что общего у блатных песен разных эпох? Как вообще определить этот жанр?
В них отражаются смыслы, быт и мировоззрение уголовников той или иной эпохи. Общее, наверное, в том, что босяк, бродяга в них представлен героем. Он — страдалец. И есть в этих песнях такая минорная нота, зачастую слезливость. Самое жуткое там порой сочетается с самой сопливой слезливостью.
Допустим, есть одесская песенка «Когда я был мальчишкой, носил я брюки клеш». На самом деле это была известнейшая каторжанская песня начала XX века, которая называлась «Пропал я, мальчонка, пропал навсегда». Она была страшно популярна.
И ему кажется, что приходят мать с сестрой. Чудовищная песня по содержанию. Когда она попала в жернова советской блатной субкультуры, то была переделана в более легкий вариант, хотя смысл тот же самый, ужасный. А из советских песен такого плана — «В ростовском городском суду судили парня молодого».
В ней герой рассказывает, как пошел воровать. Потом он как-то зашел ночью в одну избу и всех перерезал, а когда зажег свечу, увидел, что убил своих отца и мать. После этого он страдал и покончил с собой. Такая вот в этих песнях странная струна есть, несколько ненормальная. Главный герой, несмотря на все свои злодеяния, почти всегда страдалец.
Как уголовно-арестантская песня эволюционировала с годами?
Такие песни отражают эпоху. Они рассказывают, какой склад ума и взгляд на жизнь у людей, которые совершают преступления. Если говорить об эволюции, то все началось с разбойничьих мотивов в былинах. Я выпустил четырехтомник по уголовно-арестантским песням и могу сказать, что эти мотивы впоследствии прослеживаются в блатных советских песнях.
В них рассказывается, как разбойники плывут куда-то, кого-то грабят, кого-то убивают, о Стеньке Разине. Можно вспомнить знаменитую «Не шуми ты, мати, зеленая дубравушка», которую использовал Александр Пушкин.
Позже, во времена «Записок из Мертвого дома» Достоевского и «Сахалинской каторги» Дорошевича, появились каторжанские песни. Но в царской России они были именно для каторги, обычные люди их практически не знали. Они были очень тяжеловесными, унылыми, длинными.
В народе были известны разве что «Из-за острова на стрежень» и «Пропал я, мальчонка». Расцвет блатной песни выпадает на советскую эпоху. Революция перевернула сознание. После октября 1917 года открылись возможности и социальные лифты для маргинальных низов, их субкультура оказывала значительное влияние на массы, стали популярны произведения на криминальные темы (взять хотя бы «Конец хазы» Каверина, «Вор» Леонова, «Интервенция» Славина и так далее).
Появляются «песни для простых тружеников» — от шутливой «Удивительный вопрос: почему я водовоз» до поздних «Не кочегары мы, не плотники» или «Служила наша Танечка в столовой заводской». Их герои — простые люди, «работники питания, приставлены к борщам».
Блатная песня в этом контексте была не то чтобы своей, но попадала на подготовленную почву. После 20-х годов XX века уголовно-арестантские песни становятся близки и понятны обычным людям. Среди них — «Мурка», «С одесского кичмана», «Гоп со смыком», «Лимончики».
Изначально такие песни основывались на низовом фольклоре, но после начала сталинских репрессий блатная — вернее, уголовно-арестантская — песня порою становится более «окультуренной» («Таганка», «Я помню тот Ванинский порт», «Уголь воркутинских шахт», «По тундре, по железной дороге»).
Они бы никогда не столкнулись с уголовным фольклором, если бы не оказались среди заключенных. Они возвращались к семьям и несли этот опыт с собой. Почти все общество было охвачено такими вещами. Вот поэтому знаменитая «Таганка», переделанная после 30-х годов, — очень интересная и своеобразная песня.
Это, пожалуй, одно из немногих арестантских танго. «Я помню тот Ванинский порт» — вообще шедевр. Волосы дыбом встают. Или вот «Марсель»: «Стою я раз на стреме, держу в руках наган, как вдруг ко мне подходит незнакомый мне граждан». Это с таким юмором написано!
После того, как Хрущев пришел к власти, жанр блатных песен практически исчез. Зато пришел Высоцкий с его «Банькой по-белому». Он мгновенно вытеснил все блатные песни. Это была настолько мощная фигура, что для того общества блатной песни уже не требовалось.
Как в блатных песнях отражалась история криминала СССР и России?
Для того чтобы ответить на этот вопрос, нужно вспомнить историю самого криминала. Могу привести несколько интересных примеров. Есть песня «Мамочка, мама, прости, дорогая, что дочку-воровку на свет родила». Вроде бы речь о том, как воровка кается перед матерью.
На самом деле это переделка известного дореволюционного стихотворения, которое было создано по следам судебного процесса над эсеркой-террористкой Марией Спиридоновой, которая застрелила тамбовского генерал-губернатора Гавриила Луженовского. Был такой процесс, который широко освещался. Когда эсерку схватили, то жестоко допрашивали и избивали.
Все это вылилось на страницы печати, в том числе писали о встрече Спиридоновой с матерью и их беседе. Возникает даже культ новомученицы Марии, а затем и песня — переделка романса великого князя Константина Константиновича «Умер, бедняга, в больнице военной».
Уголовный мир перевернул все это по-своему. Мария Спиридонова в песне «Мамочка, мама, прости, дорогая» предстала героической воровкой. А «Мурку», которую считают гимном блатной песни, на самом деле в уголовном мире не уважали. Может быть, в начале 20-х годов она еще котировалась, но уже к 30-му ее вообще никто не пел.
Когда пели «Злые уркаганы, злые хулиганы собирали местный комитет», это считалось оскорбительным. Причем Мурка фигурирует там сначала как хулиганка, а потом — как чекистка. Другая песня про хулиганку — «Хулиганов я очень люблю» — тоже была популярна в 20-е годы, но с 30-х годов, повторюсь, хулиганы стали изгоями в блатном мире.
Да и власти объявили жестокую борьбу с хулиганством. Их часто подводили под расстрельную 58 статью. Напал на пионера или изнасиловал комсомолку — расстрел. Об этом, кстати, была песенка «33 веселых хулигана девушку поймали у фонтана». Она не удержалась в блатном фольклоре и перешла в дворовые песни.
Или, скажем, преступление, ставшее основой песни «Как на кладбище Митрофановском»: этот жестокий романс создан по публикациям ленинградских газет 1925 года — об убийстве чертежником фабрики Гознака Василием Путятиным девятилетней дочери Надежды.
Процесс был громким еще и потому, что убийца оказался бывшим депутатом Государственной думы третьего созыва от фракции социал-демократов. После революции Путятин спился, от него ушла жена, он женился во второй раз и зарезал дочь по требованию новой жены.
В песне, правда, первая жена умирает, но в целом история о преступлении на Митрофановском кладбище Ленинграда — практически репортаж.
«Бывший урка — Родины солдат» — единственная песня о солдатах из числа уголовников. Блатным запрещалось брать оружие из рук власти и служить в армии, поэтому эта песня считается «сучьей» (сука — вор-отступник, предатель воровской идеи).
Но многим блатным приходилось идти на фронт по мобилизации, и воевали они наравне со всеми. В песне описывается урка, который идет на волю с Орденами Славы на груди и узнает, что подруга ему изменила.
«Идут на Север этапы новые, кого ни спросишь — у всех указ» написана после Указа Президиума Верховного суда СССР от 4 июня 1947 года. Он увеличивал сроки за воровство и расхищение собственности до 20-25 лет. «Я помню этот Ванинский порт» — очень сильная песня. Она посвящена тому, как людей высылали на Колыму.
Есть ли общепризнанные авторы блатной песни?
Пожалуй, наиболее талантливым был Владимир Высоцкий. Интересно, что когда он сочинял уголовные песни, то часто позволял себе неточности и вольности. Как, например, «Весна еще в начале, еще не загуляли», где заключенного везут по этапу в одном вагоне с его любовницей и подельницей Катей. Чего, конечно, быть не могло.
Другой замечательный пример — Михаил Танич и «Лесоповал». Танич — человек, который прошел лагеря и знал, о чем и как писать. У него фантастические тексты. У Розенбаума неплохие одесские песни, у Новикова целый ряд приличных. Но это все — авторские песни на уголовную тематику, а не блатные. Это несколько иное.
У Ивана Кучина тоже неплохие тексты, но не все. Например, «Зазвенела таволга в лесу»: Кучин посчитал, что таволга — это птица вроде иволги, а на самом деле это трава. Ему порой не хватает общих знаний, но есть очень сильные песни.
Как советская власть относилась к блатной песне?
На советской эстраде исполнять уголовные песни было запрещено, но в народе их пели и любили. Александр Фадеев, автор «Молодой гвардии», вспоминал, как бывшие уголовники приходили с зоны и исполняли блатные песни, которые пользовались успехом у пацанов. Так что да, был коммунизм, комсомольцы, партия, но и блатная песня существовала великолепно, пользовалась огромной популярностью.
В 50-е годы появилось множество подпольных исполнителей: Аркадий Северный, Дина Верни, Борис Рубашкин, Борис Ребров и многие другие. Они исполняли классическую блатную песню, которую сейчас уже почти никто не поет. Пришла уже совершенно другая эпоха, другое общество сформировалось.
Как блатные песни в фильмах пропускала советская цензура? И кто их исполнял?
Блатные песни («Жили-были два громилы», «А ты не стой на льду») появились в первом звуковом советском фильме Николая Экка «Путевка в жизнь» о перевоспитании беспризорников в колониях. Он вышел на экраны в 1931 году.
Также блатные песни есть в фильме 1936 года «Заключенные» режиссера Евгения Червякова. Фильм о перевоспитании преступников на Беломорканале. Там звучат песни «Ты плыви, моя лодочка блатная» и «Романс кокаинетки».
К 50-м годам блатные песни все чаще проникают в кино. Яркий пример — фильм «На графских развалинах», снятый по одноименной повести Аркадия Гайдара. Там звучит песня «Мальчики-налетчики», которая, судя по всему, принадлежит перу Евгения Евтушенко, хотя он блатные «официально» не писал никогда. Такие песни использовали для создания образов отрицательных персонажей, но музыка была настолько яркой, что уходила в народ.
Почему блатные песни часто любят силовики, которые по долгу службы борются с уголовщиной?
Работники уголовно-исполнительной системы слушают блатные песни потому, что они в этом находятся. Пусть уголовная среда — это противоположная сторона, она все равно остается для них близкой. Что касается силовиков в целом и полицейских, в частности, то им, видимо, близка психология индивидуализма и агрессии, отраженная в блатной песне. Это такая героика, пусть и блатная. Видимо, этот героизм блатных песен чем-то привлекает даже силовиков.
Могут ли быть авторские песни на уголовную тематику востребованы сейчас?
Если бы это были песни уровня «Лесоповала» — то да, могли бы. Причем исполнять их мог бы и один человек, и трио, и квартет. По сути, авторские блатные песни — это обычные песни, только с особым антуражем. Просто кто-то поет о севере, кто-то о водителях, кто-то о любви, а эти авторы могли бы петь о людях, лишенных свободы.
Какое-то время в России были популярны то «Бутырка», то «Воровайки», но это совершенно не то. Лучше блатной тематикой вообще не заниматься, чем заниматься вот так. Вообще не стоит тянуть уголовную тему на большую сцену. Если, конечно, вы не автор и исполнитель уровня Высоцкого.