72-й Берлинский фестиваль продолжается в Германии. В число фильмов, представленных публике в первые дни киносмотра, вошли некоторые из самых громких премьер Берлинале: первый за десять лет хоррор классика жанра Дарио Ардженто, возвращение культовой Клер Дени, новую провокацию французского пересмешника Алена Гироди. «Лента.ру» рассказывает, оправдали ли ожидания эти фильмы.
Рим погружается во мрак под истошный собачий лай. «Псы всегда беспокойно реагируют на солнечное затмение. Да и наши предки тоже считали затмение предвестником конца света», — просвещает дочку один из созерцающих эффектное атмосферное давление зевак. Среди тех, кто, надев темные очки, задирает голову к небу, и элитная секс-работница Диана (Иления Пасторелли), которая еще не подозревает, что конец света, причем буквальный, совсем скоро ждет лично ее, — а темные очки вот-вот станут обязательным аксессуаром в любом ее наряде. Дело в том, что на римских жриц любви открыл охоту некий разъезжающий на белом микроавтобусе маньяк, одинаково умело пользующийся и удавкой, и ножом. И именно Диану он выбирает в качестве очередной жертвы. Скрываясь от погони этого психопата, девушка попадет в жуткое ДТП, в котором лишится зрения. Маньяк тем не менее преследовать ее не перестанет.
Дарио Ардженто, режиссер «Суспирии» и «Кроваво-красного», один из флагманов итальянского жанра джалло, в 1970-х изменившего фильмы ужасов, ничего не снимал десять лет — после катастрофически непонятого ни зрителями, ни критиками «Дракулы 3D». Что ж, новой картине Ардженто «Темные очки» (Occhiali neri) такая печальная судьба, похоже, не грозит — настолько просты и эффектны, особенно на контрасте с современными хоррорами, достоинства этого лишенного претенциозности, демонстративно олдскульного фильма. Ардженто не заботится ни реалистичностью происходящего, ни проблемой объективации героини, ни даже элементарным здравым смыслом. Если «Темным очкам» для того, чтобы облегчить маньяку охоту на героиню, нужен наивный персонаж, к Диане приставляется китайский сирота. Если кадр не оживить без того, чтобы не обнажить в нем женское тело, актриса Пасторелли решительно снимает лифчик. Если на дистанции в полфильма режиссеру вдруг кажется, что пущено недостаточно крови, то в сюжет входит пара полицейских — только для того, чтобы их тела вскоре оказались раскромсаны. Ардженто как будто уверен, что чистая механика жанра — от жестоких, резких монтажных склеек до безжалостно нагнетающего тревогу саундтрека — искупит любые очевидные глупости сюжета. Что же, он прав — возможно, потому что как раз мастерского владения приемами хорроров итальянец не растерял и на девятом десятке жизни.
Заходится тревогой закадровая музыка и в новом фильме француженки Клер Дени «Обе стороны лезвия» (Avec amour et acharnement) — хотя как кажется, с чего бы это картине, сюжет которой посвящен превратностям любви на шестом десятке жизни? И тем не менее: тем большим беспокойством заходится саундтрек, чем сильнее заостряется романтический треугольник между радиоведущей Сарой (Жюльетт Бинош), ее многолетним партнером Жаном (Венсан Линдон) и приглашающим того на работу в свое агентство Франсуа (Грегуар Колен), который когда-то приходился Жану лучшим другом, а Саре — бойфрендом. И вот уже спокойное до определенного момента кино о как будто бы вполне разумных и зрелых персонажах вдруг срывается на истерику, а все до одного герои разом расстаются с благообразностью.
Серьезность, с которой Дени постепенно выстраивает эту конструкцию, успевает обескуражить не раз и не два — тем более, что режиссер не стесняется то дать слово экс-футболисту Лилиану Тюраму, теперь воюющему с расизмом, то подчеркнуть мультикультурные конфликты французской жизни наличием у Жана темнокожего сына-тинейджера. Что ж, тем неожиданнее оказываются подлинные намерения фильма. «Обе стороны лезвия» так долго притворяется основательной психологической драмой, что можно и не заметить, как ближе к финалу вдруг сворачивает на территорию сатирической комедии — причем настолько безжалостной, что смех успевает застрять в горле. Дени смотрит-смотрит на то, как ее герои то притягиваются друг к другу, то спешат друг друга оттолкнуть, — а потом берет и дает им озвучить то, что у них на самом деле на уме. За велеречивыми признаниями в вечной любви вдруг проступают кондовейшие подростковые комплексы и примитивнейшие плотские желания. Это достаточно эффектный перевертыш — если не обращать внимание на то, что одновременно здесь разворачивается и еще один.
Ее соотечественник Ален Гироди, автор таких незабвенных в своей трансгрессивности картин, как «Незнакомец у озера» и «Стоять вертикально», иллюзий ни по поводу человеческой природы, ни о состоянии французского общества тоже не питает, — но интонацию в своей новой картине «Ничей герой» (Viens je t’emmène) выбирает куда более подкупающую. Вот тот самый ничей герой, лысеющий программист из Клермон-Феррана Медерик (Жан-Шарль Клише), заявляет зрелой секс-работнице Изадоре (Ноэми Львовски) о том, что хочет спать с ней не за деньги, а по любви. И вот уже она, к собственному удивлению, в этого смешного во всем, кроме постельных успехов, недотепу влюбляется. Их первый секс, впрочем, прерывает выпуск срочных новостей по телевизору: в Клермон-Ферране произошел страшный акт терроризма. В этот момент секс-фарс у Гироди начинает резко обрастать все новыми слоями социального абсурда: в фильм заходят все новые и новые герои, у каждого из которых есть как мнение об исламистской паранойе, так и собственные нереализованные сексуальные и романтические запросы.
От противоречий, которыми полна сексуальность современного, живущего в состоянии постоянного информационного перегруза человека, Гироди не уворачивался никогда — достаточно вспомнить тот же «Стоять вертикально» с его пансексуальным героем. Что ж, тем занятнее наблюдать, как теперь на том же фундаменте режиссер выстраивает полнокровное, более-менее исчерпывающее высказывание о своей стране и ее обитателях, которые могут одним вечером сдать кантующегося у них в подъезде юного бродягу-араба силовикам, а сутки спустя открыть ему собственные двери и сердца. По Гироди, эти противоречия, парадоксальное сочетание шовинизма с гуманизмом, а бытового консерватизма со стремлением к свободе полового самовыражения, неизбывны — а значит, с ними придется как-то дальше жить, не ставя на окружающих крест, а пытаясь принять их во всей полноте. Сам он пример подобного отношения представляет первым: трудно пока
найти в программе Берлинале другой фильм, который бы смотрел на своих персонажей с такой издевкой — и при этом с такой бесконечной любовью.