23 года назад, 24 марта 1999 года, силы НАТО начали бомбардировки Югославии, унесшие жизни около 2000 мирных жителей, включая более 400 детей. Авианалетам предшествовали не менее разрушительные санкции. С их помощью страны Запада пытались заставить Югославию отказаться от поддержки боснийских сербов в войне с боснийцами на территории отделившейся к тому времени Боснии и Герцеговины. На протяжении 1584 дней страна, расположенная в центре Европы, жила в тотальной изоляции от всего европейского континента: были разорваны все экономические связи, культурные и научные контакты, прекратились поставки топлива, остановилось авиасообщение. Все эти ограничения сильно подорвали экономику Балканского государства, вызвав мощнейшую инфляцию, — югославский динар обесценивался буквально на глазах. На какие хитрости шли югославы, чтобы выжить под жесточайшими санкциями, каков был результат эмбарго и как это сказалось на дальнейшей судьбе бывших республик Югославии — разбиралась «Лента.ру».
Этот материал вошел в список лучших лонгридов «Ленты.ру» за 2022 год. Больше хороших материалов от наших авторов можно прочесть тут.
Европейские власти были уверены, что война в Боснии и Герцеговине продолжалась исключительно из-за того, что власти Союзной Республики Югославии (СРЮ) оказывали военную и экономическую помощь боснийским сербам. Поэтому в 1991 году Совет Безопасности ООН ввел в отношении Белграда эмбарго на поставки оружия, а Европейский союз (ЕС) заморозил финансовую помощь и ввел экономические санкции против входивших в СРЮ республик Сербия и Черногория. Желаемого эффекта достичь не удалось, и следующим ударом стала резолюция 757 Совета Безопасности ООН, принятая 30 мая 1992 года, которая вводила полное торговое эмбарго против СРЮ (Россия проголосовала за). В ноябре 1992-го и апреле 1993 года были приняты дополнительные резолюции, еще более ужесточавшие введенные ограничения.
В конечном итоге запрещались импорт югославских товаров и экспорт товаров в Югославию, включая топливо и энергоносители, запрещался международный транзит по Дунаю, приостанавливались любые финансовые операции, включая кредиты и инвестиции в югославскую экономику, замораживались югославские валютные резервы и счета в иностранных банках, накладывался арест на югославскую собственность за рубежом. Помимо экономических санкций резолюции Совета Безопасности ООН предусматривали запрет на участие югославских спортсменов в международных состязаниях, приостановку культурного и научного сотрудничества, запреты на полеты иностранных авиакомпаний в Югославию и югославских самолетов — за рубеж.
Екатерина Энтина, профессор НИУ «Высшая школа экономики» (ВШЭ) и руководитель отдела Черноморско-Средиземноморских исследований Института Европы РАН, поясняет, что санкции оказались особенно разрушительны из-за самого контекста, в котором они вводились. В 1991-1992 годы начался распад социалистической Югославии. Единый хозяйственный комплекс страны оказался разрушен, а на территории Сербии и Черногории, образовавших Союзную Республику Югославию, производилось не более 40 процентов валового национального продукта (ВНП) прежней, большой страны.
В Югославию перестали завозить бензин и дизель, жители страны пересели на общественный транспорт, но и тот сократился почти вдвое. Из-за нехватки удобрений, которые были преимущественно завозными, вдвое упал урожай пшеницы. Учитывая нехватку топлива и постоянные перебои с электроснабжением, это привело к тому, что в магазинах не хватало даже базовых продуктов вроде хлеба, сахара и растительного масла. Из продажи пропали сигареты. Из-за нехватки сырья и горючего закрывались фабрики и заводы.
Такая участь постигла и текстильный концерн Kluz на окраине Белграда. В досанкционное время там производили мужские костюмы элитных брендов Hugo Boss и Yves Saint Laurent, которые продавались по всей Европе. С введением ограничений завод закрыли, а его сотрудницы, и без того находившиеся в тяжелом экономическом положении, остались без работы. Один из управляющих фабрики Драгослав Коич в 1992 году рассказал The New York Times, что под ударом санкций оказались шесть тысяч ткачих, которые воспитывают в общей сложности 11 тысяч детей, причем половина — в одиночку. «Их жизнь стала невообразимо трудной, и мне страшно подумать, что с ними станет, если это продолжится», — говорил Коич.
Какая судьба постигла именно тех ткачих, неизвестно. Но в 1993 году безработица в стране достигла 39 процентов, да и те, кому удалось сохранить рабочие места, получали ощутимо меньше денег и с задержкой в несколько месяцев. Это особенно сильно ударило по женщинам — на них пришлось больше половины (56 процентов) всех оставшихся без постоянного заработка людей. И это при том, что женщины составляли всего треть от общего числа трудоспособного населения.
Из-за стремительной девальвации в Югославии резко подскочили цены. С 1 октября 1993 года по 24 января 1995 года они выросли в 5 квадриллионов раз — это 15 нулей после пяти, пишет преподаватель экономического факультета Университета Сан-Хосе Тейер Уоткинс. По подсчетам специалистов, если в 1991 году на среднюю зарплату можно было купить целую продуктовую корзину для семьи из четырех человек, то в 1993-м — всего пятую ее часть. Бедность в Югославии достигла беспрецедентных масштабов.
Гиперинфляция продлилась 25 месяцев и достигла своего пика в январе 1994 года: тогда она составила 313 миллионов процентов в месяц. В ежедневном выражении инфляция составляла 65 процентов, то есть цены увеличивались вдвое каждые 34 часа.
Ценники в динарах могли переписывать по нескольку раз в день, рассказала Энтина. «Это привело к тому, что часть производств остановилась, не имея возможности просчитывать себестоимость товаров. Магазины работали по произвольному графику, намеренно задерживали под прилавками товар, понимая, что завтра на вырученные сегодня деньги они уже не смогут закупить и половины нужного объема товаров», — сказала эксперт дискуссионного клуба «Валдай». Из-за стремительного обесценивания национальной валюты магазины, рынки и ряд предприятий отказывались принимать динары и вели расчеты только в немецких марках.
Из-за санкций в Югославии возникла острая нехватка медикаментов и медицинского оборудования. Их поставки должны были согласовываться специально учрежденной комиссией ООН, но на деле этот орган то и дело задерживал рассмотрение списков, а сама процедура подачи заявки была очень запутанной и отнимала много времени. Задерживалось рассмотрение заявок даже от Всемирной организации здравоохранения и Красного Креста. В докладе Управления по координации гуманитарных вопросов ООН отмечается, что из-за несвоевременного рассмотрения заявок почти половина средств, выделенных на импорт медицинских препаратов в Югославию, так и не была израсходована.
В югославских больницах не хватало буквально всего: пленки для рентгеновских аппаратов, деталей медицинского оборудования, вакцин, антибиотиков, обезболивающих, даже ваты и марли. В несколько раз выросло число смертей от излечимых болезней, особенно среди детей. Семьи были вынуждены продавать все имущество, чтобы купить жизненно важные лекарства — одна упаковка инсулина стоила три средних зарплаты.
Историк Елена Гуськова рассказывала, что директор детской больницы Белграда отправил письмо генсеку ООН, где написал, что у него 55 маленьких пациентов ждут операции на сердце, но препаратов хватит на пятерых, и предложил высокопоставленному чиновнику выбрать, кто из детей должен жить. Ответ врач так и не получил.
Формальным поводом для введения санкций было стремление остановить кровопролитие в Боснии и Герцеговине и заставить все стороны сложить оружие. Впрочем, в боевых действиях участвовала далеко не одна Югославская народная армия. Так, доподлинно известно, что Вооруженные силы Хорватии, к тому моменту уже независимого государства, «зачищали» сербские села в Боснии и Герцеговине.
Однако санкции ударили только по Белграду, отмечает Энтина. При том, что резолюции Совета Безопасности предписывали всем сторонам остановить вооруженные действия. Этого не сделала ни одна сторона. Но в отношении Хорватии санкционные меры приняты не были. По словам эксперта, это привело к единению югославского руководства и населения в понимании того, что санкции не просто несправедливые, но и откровенно антисербские.
Но эффект оказался прямо противоположным: санкции сплотили народ, и не столько вокруг Милошевича, сколько против Запада. Война в соседней Боснии в некоторой степени отошла на задний план, в умах народа шла другая война — война Югославии против всех, война гордого народа против ополчившегося на него мира.
Речь шла о выживании — в головах простого народа не укладывалось, почему иностранные политики так хотят их погибели. «Эмбарго душит нас. Люди не могут позволить себе ничего купить, мы не можем позволить себе производить достаточно продуктов, а деньги — это ничего не стоящие клочки бумаги. Почему бы вам не ослабить эти санкции? Мы не враги Америки», — сетовала торговка овощами западным журналистам в 1993 году.
Более того, рост антисербских настроений и тиражирование образа кровавых сербов повысили привлекательность националистических идей в глазах многих сербов. Правительство при этом продолжало выделять значительную часть бюджета на поддержание армии.
Ко всему, даже плохому, постепенно привыкаешь, и народ Югославии потихоньку стал учиться выживать в новой действительности. По словам Энтиной, ситуация не была совсем бедственной. На территории Сербии оставались собственные гидро- и электростанции, которые обеспечивали страну электричеством на минимально необходимом уровне, хоть и с постоянными отключениями и перебоями.
Кроме того, в социалистической Югославии коллективизация не проводилась, поэтому почти вся земля находилась в частном владении — страна жила натуральным хозяйством. Но и тут были свои сложности. «На селе было все — курочки, поросятки, овощи. Но их было очень сложно привезти родственникам в город, потому что элементарно не было бензина», — рассказала специалист.
В условиях гиперинфляции спасало и то, что у большей части населения Югославии были сбережения в немецких марках «под матрасами». В социалистические времена многие югославы ездили на заработки в Австрию и ФРГ и отправляли деньги родным, оставшимся в Югославии.
Поскольку санкции били не только по Югославии, но и по экономике других государств региона, население последних шло на уловки, чтобы помочь соседям и заодно поживиться. Мелкая контрабанда существовала и до этого, но после введения санкций она буквально расцвела: главной запрещенкой, которую предлагали предприимчивые албанцы и румыны, стали бензин и дизель.
Журналист Ранко Пивлянин вспоминает, что в молодости ему приходилось ездить к румынской границе, чтобы раздобыть горючего: его разливали в двухлитровые пластиковые бутылки из-под кока-колы, но качество бензина было настолько паршивое, что убивало двигатель машины. «Включение зажигания стало похоже на поиск нужной волны на радиоприемнике. Свой югик (ласковое прозвище автомобилей Yugo 45 — прим. «Ленты.ру») — если его вообще удавалось завести на этой подозрительной смеси воды и бензина с неизвестным октановым числом — я глушил не ключом зажигания, а резко отпуская сцепление на четвертой передаче. Звучит безумно, но так оно и было», — пишет он.
Контрабандный бензин ввозили в Югославию и целыми автоцистернами. В санкциях была небольшая лазейка, которая допускала транзит горючего, поэтому отдельные предприимчивые дельцы просто пересекали границу, сливали топливо в Югославии, а уезжали из страны уже пустыми в надежде, что на таможне их не досмотрят. Был и более нелегальный вариант: просто «дать на лапу» болгарским таможенникам — самой ходовой «валютой» был элитный виски. Сотни автоцистерн выстраивались в очередь на границе Болгарии с Сербией — по подсчетам западных правительств, только одна такая автоцистерна могла заработать от 40 до 60 тысяч долларов.
Энтина рассказывает, например, что сеть быстрого питания «Макдоналдс» сняла вывески с буквой «M» и продолжила работать. Отель Intercontinental в Белграде поступил так же: снял вывеску и сменил топ-менеджмент с сербского на македонский.
В стране стремительно рос и черный рынок. Особенно важный его сегмент — торговля контрафактными сигаретами, на которой многие в 1990-е заработали себе капитал и связи, как, например, нынешний президент Черногории Мило Джуканович. Не было проблем и с тем, чтобы раздобыть импортную одежду. В Белграде один за другим стали появляться бутики, где продавались контрафактные джинсы, кроссовки, платья и костюмы. Владелец одного из таких магазинов Властимир Груич рассказал журналистам: «Доставать вещи становится все проще благодаря лазейкам в Болгарии и Венгрии. Мы, сербы, боролись с турками 500 лет; выстоим и против американцев еще пару-тройку лет».
На смятении населения наживались банковские учреждения, которые по сути представляли собой финансовые пирамиды и заманивали людей ставкой 13 процентов в месяц. По воспоминаниям журналиста Пивлянина, перед двумя такими «банками», «Югоскандик» и «Дафимент», выстраивались длинные очереди. «Нарушенная система ценностей породила в головах людей полную неразбериху: смесь жадности, алчности, легких денег и ампутированного здравого смысла, который должен был подсказать, что никто таких процентов давать не станет», — рассказал он.
Развитие теневой экономики из какого-то отдельного сегмента в полноценное самостоятельное явление имело долгосрочные последствия для бывших югославских республик, отметила Энтина. «Такая схема, когда все государство существовало как одна маленькая контрабанда на всех уровнях, привела к сращиванию теневой экономики с политическим руководством и со всем крупным бизнесом», — сказала балканист. По ее словам, из-за того, что теневая экономика носила настолько системный и всепроникающий характер, она сохраняется в Сербии вплоть до сегодняшнего дня.
Югославские власти неоднократно пытались спасти валюту, которая после введения санкций находилась буквально в свободном падении. В октябре 1993 года в стране появились «новые» динары, которые стоили 1 миллион «старых» — по сути, просто убиралось 6 нулей. Делу это не сильно помогло: с ноября по конец декабря курс «новых» динаров к немецкой марке вырос с 1 миллиона до 3 триллионов. Уже 4 января курс вырос в два раза — до 6 триллионов. 6 января правительство объявило немецкую марку официальной валютой и ввело очередные новые «новые» динары, которые обменивались по курсу 6 тысяч динаров за 1 марку. Но уже 13 января курс взлетел до 700 тысяч, а еще через шесть дней немецкая марка стоила 10 миллионов новых «новых» динаров.
24 января 1994 года югославские власти, казалось бы, вновь пошли проторенной дорожкой и ввели очередные «новые» динары, которые приравнивались к 1 немецкой марке и 10 миллионам прежних «новых» динаров. Однако этот шаг был дополнен запуском программы по реконструкции монетарной системы и экономики страны, которая позволила остановить гиперинфляцию. Ее автором был Драгослав Аврамович, который впоследствии возглавил Национальный банк Союзной Республики Югославия. В народе его и по сей день ласково зовут «дедушкой Аврамом», а введенные им новые динары — «аврамами».
21 ноября 1995 года президенты Боснии и Герцеговины, Сербии и Хорватии подписали Дейтонские соглашения, положившие конец гражданской войне в Республике Босния и Герцеговина. Санкционную «удавку» начали постепенно ослаблять, а в октябре 1996 года все ограничения против Югославии были полностью сняты. Но экономике был нанесен столь мощный удар, что быстро восстановить ее не представлялось возможным.
Когда в 1998 году разгорелся конфликт в Косове, международное санкционное давление возобновилось с полной силой. Санкции, война, вмешательство НАТО и продолжавшиеся 78 дней бомбардировки Югославии окончательно добили экономику страны.
Полностью и окончательно санкции были сняты только 10 сентября 2001 года. Еще до начала кризиса в Косове экономисты прогнозировали, что Югославия сможет оправиться от санкций и вернуться к тому уровню экономического благополучия, который у нее был в 1989 году, лишь спустя 29 лет. После боевых действий и бомбардировок НАТО исследователи ухудшили свой прогноз — до 45 лет.
Энтина отмечает, что подобные сравнения не были корректными ни тогда, ни сейчас: Югославия в 1989-м и Югославия в 1999 году — две разные страны, хотя бы по географическому принципу. Коренным образом поменялись и экономические условия: значительная часть благополучия социалистической Югославии периода холодной войны строилась на кредитах со стороны Запада и за счет того, что югославы получали от СССР энергоресурсы по ценам социалистического блока, не входя в него. Потому сравнивать экономику Югославии в 1989 году и экономику теперешних Сербии и Черногории — задача непростая и во многом сомнительная.
Рассуждая о последствиях распада Югославии, специалист отметила, что во многом его катастрофический сценарий был связан с ошибочной и циничной политикой Запада, в особенности ФРГ, которая поспешно и в одностороннем порядке признала независимость Словении и Хорватии.
Социалистическая Югославия представляла собой самостоятельного игрока, который не только был зависим от межблокового положения, но и искусно им пользовался. Пройдя период распада, все бывшие республики решили объединиться под знаменами европейской интеграции. Не стоит забывать, что в конце 1980-х годов из всех социалистических стран наиболее развитые отношения с Европейским экономическим сообществом, предшественником Евросоюза, имела Югославия.
Гипотетически в интересах Запада должна была стать ее скорейшая интеграция в свои структуры. Но большую, единую, к тому же славянскую страну, вероятно, в своих рядах видеть не очень хотели. Поэтому, наблюдая внутренний кризис в Югославии и тенденции к распаду во второй половине 1980-х годов, не делали серьезных попыток помочь справиться с этими проблемами. «Выходит, что ради того, чтобы по большому счету изменить политическую ориентацию Югославии, западный мир оказался готов пойти на уничтожение европейского государства, гражданские войны, глубокий экономический откат этой части Юго-Восточной Европы», — резюмировала Энтина.