В понедельник, 4 апреля, в Мариуполе сложили оружие остатки 503-го отдельного батальона морской пехоты ВМС Украины. В ту ночь добровольно сдались 267 человек. Пожалуй, это самый массовый, но далеко не единственный случай. Едва ли не каждый день в зоне боевых действий на территории Донецкой и Луганской народных республик (ДНР и ЛНР) в плен попадают десятки бойцов Вооруженных сил Украины (ВСУ), причем большинство из них оставляют свои позиции добровольно. Корреспондент «Ленты.ру» поговорила с пленными украинскими бойцами и выяснила, как они попали в армию, как им служилось и почему они решили сложить оружие.
Тарас Радченко, 21 год, начальник разведки батальона «Айдар»
Я родился и вырос в Луганской области, в городе Рубежный. Когда в 2014 году [в Донбассе] начались военные действия, мне было 13 лет. Помню, как спрашивал у взрослых, чем ополченец отличается от призывника, — мне так никто и не ответил. Да я особо и не вникал в происходящее.
Подростком переехал в Киев. Поступил в Киевский военный лицей имени Ивана Богуна, а потом попал в Военную академию в Одессе. Оттуда в июле 2021 года меня отправили в 24-й отдельный штурмовой батальон «Айдар». Наш батальон базировался на Яворовском полигоне, в селе Старичи Львовской области. Там мы проходили индивидуальную и совместную подготовку — взводом, ротой, батальоном и батальоном в составе бригады.
С начала службы меня назначили командиром взвода. В мои обязанности входило поддержание и постоянное повышение боевой готовности личного состава и восстановление боевой техники взвода. Личный состав я передавал инструкторам, а сам шел заниматься техникой. Еще занимался документацией и выезжал с парнями на штабные учения.
На полигоне мы находились около полугода, до декабря. Потом выехали в зону выполнения боевых задач в Донбасс. В этот момент меня назначили исполняющим обязанности помощника начальника штаба. Начальником разведки 24-го отдельного штурмового батальона «Айдар» я стал уже в декабре, когда мы приехали в зону (где конкретно базировались украинские солдаты, рассказчик не уточняет — прим. «Ленты.ру»).
Тогда конфликт находился в стагнации, было спокойно. Нашей задачей в зоне было сохранение государственных границ Украины. Никаких пересечений с нашей стороны и со стороны ДНР не было. Наш батальон следил только за порядком на линии соприкосновения. Основное внимание было уделено базовой подготовке — медицина, тактика. Главное, чтобы человек научился голову из окопа не высовывать.
Ребята были молодые, от 18 до 25 лет. У них не было военного образования, да и в армии они не служили. Если кто и служил, то в срочной. Стрелять по позициям ДНР было запрещено. Да и бессмысленно это. Мы находились в радиусе нескольких километров друг от друга.
В основном я следил за дисциплиной: стоял на месте, наблюдал. Если замечал какой-то беспорядок, то это докладывалось полицейским и сотрудникам внутренней службы безопасности.
За все время службы солдаты не задавались вопросом, почему ДНР и ЛНР хотят отделиться от Украины, ведь восемь лет продолжаются боевые действия. Каждый находил войне свое объяснение. Я, например, думал, что в ДНР и ЛНР произошел захват власти. Любая революция — это про захват власти. Ситуацию в Донбассе я всегда сравнивал с иранской революцией 1979 года. Люди тоже хотели свободы и независимости. Это круто, такое поддерживаю.
По истории, по стихам, по фильмам я воспринимал Украину как страну, которая очень любит свободу. Но Россия как величественная империя этому рвению была не рада. Россия не романтик, а авантюрист. Ее интересует не свобода, а большие ресурсы, большие земли, захваты — это мои мысли. Такой идеологической подготовки в нашем батальоне не было. В нынешней повестке эта тема стала настолько обыденной, что люди потеряли к ней интерес.
24 февраля [2022 года] начался артиллерийский обстрел. Командир 53-й отдельной механизированной бригады Вооруженных сил Украины Дмитрий Титенко в первый же день просто уехал.
Второй батальон за сутки превратился в кашу. Все это было на моих глазах. У меня там был друг, не знаю, как он сейчас. Зато видел кишки почти всех остальных солдат. Я бежал из-под артиллерийского огня в чистом поле. Как это было, думаю, рассказывать не стоит. Я один живым из этого ада выбрался.
Вечером того же дня прибежал к своим. Обматерил их и лег спать. Утром получил задачу от командира батальона возвращаться обратно и проверить обстановку. Я отправился на точку. За 300 метров встретил отделение разведки, спросил, как у них дела. Мне сказали, что все круто. Стояли, курили. Потом подъехал их командир взвода, поговорили. Тут и выяснилось, что ребята из ДНР. Они меня и забрали [в плен].
Когда я сюда (в изолятор временного содержания — прим. «Ленты.ру») приехал, меня поразила техника [ополчения ДНР и армии РФ] и ее количество. А потом все здесь начали говорить, что якобы мы фашисты. Я от этого офигел. Для меня это было дико. Сейчас ко мне относятся хорошо. Кормят. А на людей немного злюсь, и то больше на своих.
К каким-то идеологиям себя никогда не относил. Да, «Айдар» со своей историей, но эта история 2014 года (Amnesty International и западные СМИ писали, что члены батальона «Айдар» придерживаются неонацистских взглядов — прим. «Ленты.ру»). Сейчас это линейное подразделение Вооруженных сил Украины.
Я не знаю, о чем тут можно разговаривать. Какая идеология? Любить землю, на которой рос, о которой сохранились хорошие воспоминания? Думаю, то же самое и в других местах, в других батальонах воспевается. Ты просто любишь дом, в котором вырос. Такое, конечно, есть. Фашизм, нацизм — я такого не наблюдал.
Сейчас у меня отношение к Украине… Ну, например, были у меня отец с матерью. Они развелись. Как бы ты ни относился к матери и отцу, тут уже ничего не изменишь. Конечно, я люблю родителей. Вот с Украиной то же самое.
Как к России отношусь? Да никак, не думаю об этом.
Вячеслав Омерченко, 22 года, мобилизованный мирный житель
Я родился в Днепропетровской области, в Солонянском районе, в селе Привольное. До войны работал на ферме, потом пошел учиться в медицинское училище на медбрата. В 2019 году мне пришла повестка в армию. В военкомате посоветовали служить по контракту. Еще сказали, что в срочной армии много дедовщины — заклюют. Я подписал контракт и поехал в село Старичи Львовской области, чтобы получить сертификат о прохождении контрактной службы.
Потом поехал в 93-ю отдельную механизированную бригаду «Холодный Яр». Она дислоцируется в поселке Черкасское. Оттуда попал в Луганскую область, поселок Новотошковское. Там меня поставили на блокпост. Я открывал и закрывал ворота на въезд и выезд — это была моя главная задача.
В нашем подразделении была патриотическая подготовка: парни наши были отлично настроены к Украине и плохо к России. Они говорили, что Донецк и Луганск — их земли, которые забрали у Украины. Еще меня заставили сделать тату в виде шеврона 93-й бригады, чтобы я изгоем не был.
Все этот шеврон соотносили с украинским фильмом «Черный ворон» о революции 1917 года. Один из главных героев фильма — казак Иван, как этот ворон. Он против Советского Союза старался. Хотел правды, свободы...
У моего ротного был позывной Бэн, а у комбата — Ромео. С офицерами я всегда спорил: говорил, что смотрю YouTube, а там можно посмотреть новости одной и другой стороны. Говорил, что я сам могу анализировать информацию. Меня за это недолюбливали.
Через некоторое время меня перевезли в Желобок — это село в Попаснянском районе Луганской области.
После этого случая командование отправило меня в Северодонецкую больницу, а затем в Днепропетровский военный госпиталь. Позже на меня завели уголовное дело. Дали год условно и выгнали из Вооруженных сил Украины. Потом еще в прокуратуре постановили, что я должен государству миллион гривен за уничтожение блиндажа. Я зарабатывал деньги на ферме и какие-то гроши отдавал государству.
До февраля [2022 года] все было тихо, но 25-го числа за мной приехали. Тогда вышел приказ президента Украины [Владимира Зеленского], что все, у кого есть условный срок, будут отрабатывать его на службе. Еще мне сказали, что нужно отработать долг. По закону откосить я не мог. Ну мне и сказали, что выбора нет.
25 февраля меня отвезли опять в 93-ю отдельную механизированную бригаду «Холодный Яр» (в 2014-2015 годах подразделение удерживало Донецкий аэропорт, за что его бойцы получили прозвище киборги — прим. «Ленты.ру»).
Держали там до 1 марта. Потом повезли на школьном автобусе в село Краснополье Донецкой области.
Я слышал, что в Крыму не захотели жить по новым законам украинской власти. Они хотели говорить на русском языке. Ну это же был их выбор. Если я воюю против России, значит, я воюю и против них.
Потом нас из Краснополья увезли, и вскоре я оказался в Волновахе. Там тогда проходила эвакуация. Хотя это сложно было назвать эвакуацией.
Это говорили только контрактникам. А их было много. Мобилизованным приказ не давали. Кто-то стрелял, а кто-то нет — зависело от человека. Еще сказали уничтожать инфраструктуру.
Когда мы туда (в Волноваху — прим. «Ленты.ру») приехали, военных России и ДНР еще не было. В городе были только Вооруженные силы Украины. А он уже был разрушен. Я видел двух погибших мирных и одного нашего — танкиста-механика. Видел, как кто-то из наших занимался мародерством: сигареты, напитки — тащили все.
Как к нам относились местные — не знаю. По-разному. Прятались в основном.
Через 40 минут наши отнесли меня к какому-то местному жителю, который меня выхаживал. Его звали Эммануил Яковлевич, он педагог.
А после 9 марта я попал в плен. Сейчас мне главное — до бабушки добраться. Я бы в России хотел с ней жить.