Количество беженцев из Украины превысило в России 650 тысяч человек. Среди них 127 тысяч детей. Беженцев принимают практически во всех регионах страны. Но самые первые пункты временного размещения появились в Ростовской области. Именно там сейчас живут люди, прибывшие с Донбасса. Как им живется? О чем мечтают их дети? Ответы на эти вопросы знают сотрудники благотворительного фонда «Доктор Клоун», которые только что вернулись из недельной поездки по пунктам размещения беженцев. «Лента.ру» записала рассказ директора фонда Юлии Райской о том, что они там увидели.
Наш фонд работает в больницах с детьми с тяжелыми диагнозами, в основном с детьми с онкологическими заболеваниями. Более 10 лет мы сотрудничаем с Российской детской клинической больницей, а также с Центром Рошаля. И поскольку мы имеем такой профессиональный навык, как снятие стресса у детей на всех этапах госпитализации, то подумали, что это может пригодиться в сложившейся ситуации. У нас были контакты с сотрудницей Красного Креста в России, познакомились с ней на одной из конференций. Мы позвонили ей и она связала с человеком, который в Ростовской области координирует эти объекты. Там идею одобрили.
В Telegram у нас есть группа для сотрудников. В нашей организации работает 30 клоунов, предложила поездку. В результате набрали команду из восьми человек. Поездка была непростая, опыта такого у нас не было, но в принципе подобными вещами уже не первый год занимаются коллеги из израильской организации Dream Doctors. Они работают в горячих точках, в зонах бедствия после цунами и так далее. В свое время я проходила у них обучение. Ростовский «Донволонтер» нам помог с психологом Сергеем Асатуровым, который провел небольшую конференцию в Zoom, где дал нам какие-то вводные, рассказал о вещах, которые необходимо понимать.
Конечно, было нежелательно затрагивать военные темы. Многие дети жили в этом состоянии с 2014 года, часто были свидетелями чего-то ужасного. Поведение и психология их отличается от обычных сверстников. Мы были очень воодушевлены, собрали подарки, купили билеты и поехали. Что нас ожидает, представляли слабо.
Первая остановка у нас была в хуторе Красный Кут. Туда перевезли детский дом из Донецка. Детей было 12 человек. Мы там с ними провели игру, раздали подарки. Нас совершенно необыкновенно встретили, там очень душевные люди, по которым видно, что они искренне любят свое дело.
Потом мы побывали в трех общежитиях для беженцев. Там уже, кроме детей, были мамы, бабушки, дедушки. В городе Шахты, он в 20 минутах от границы, видели, как истребитель делал петлю в воздухе. Как нам объяснили дети, самолет таким образом уходит из-под прицела.
В последнем, шестом пункте, где мы были, вместо 40 заявленных детей оказалось 100 в возрасте от 3 до 18 лет. Обычно считается, что клоуны — это больше для малышей, такие персонажи взрослых не интересуют. Но в нашем случае подростки, да и взрослые с удовольствием участвовали в играх, которые мы предлагали. Вовлечены были абсолютно все.
Наслушались непростых историй о том, что с ними происходило. И на нас это все произвело очень сильное впечатление. Кто-то из них уехал еще до начала спецоперации, кто-то — уже во время, некоторые жили в этом кошмаре с 2014 года.
Была одна бабушка. У нее на лице читалось абсолютное горе. Иногда бывает, что смотришь на человека, он ничего не говорит, но ты точно понимаешь, что с ним произошло что-то ужасное. Оказалось, что у нее три сына и два внука сейчас находятся на передовой, на фронте. Один сын ранен, один внук периодически звонит, а от остальных двоих вообще нет никаких вестей уже второй месяц. Она очень переживает, что ее родные в плену. Никому такого не пожелаешь. В пункте временного содержания она находится с внучкой и матерью жены сына.
Одна пожилая дама вышла в пальто и маленькой сумочкой через плечо. Эта сумка — единственное, что у нее осталось. Мы с ней сидели долго, она все никак не отпускала. Людям просто хочется обыкновенного человеческого тепла.
Спросили одну девочку: «А где твои родители?» Она отвечает: «У меня их нет». После этого мы больше вопросов не задавали никому. Нельзя переборщить, потому что в такой ситуации у детей может происходить психологический сдвиг. Они могут забываться, рассказывая свои истории незнакомцам. Но мы уйдем, а они останутся в таком неспокойном эмоциональном состоянии. Поэтому мы старались не нарушать границы и выслушивали только то, что они сами хотели рассказать.
Всем нам запомнился один мальчик на базе «Казачок» на Азовском море. Лет восьми-десяти, из Донецка приехал вместе с бабушкой, полгода назад у него умерла мама. Он за нами ходил хвостиком, хотел общения. Мальчик, получается, мирной жизни вообще не видел. И он все время говорил, что не хочет возвращаться в Донецк. Понятно, тут он ходит в школу, тут хорошо кормят, как он сказал. Море, скоро лето. Бабушка у него более спокойная, чем дома.
Беженцы живут в замкнутом коллективе, разговоры только об одном. Даже дети, наслушавшись бабушек и мам, такое выдавали...
А мечтает эта девочка, чтобы все «целехонькими» остались». Многие дети уже по звуку определяли, куда летит снаряд — к ним или от них. И многие знают названия оружия. Когда смотришь телевизор, то можно подумать, что это сплошная пропаганда. Но сейчас мы съездили и своими ушами слышали те же самые истории, о которых нам рассказывают в новостях. Даже если у меня были сомнения в объективности, то сейчас их нет.
В пунктах временного содержания (ПВР) было везде по-разному. В поселке Красный Кут, например, беженцев расселили в Доме культуре. Там нет места для спален. Все живут в зрительном зале, некоторые кровати стоят даже на сцене, но несмотря на это, было все как-то по-семейному, что ли, очень приятно было там находиться. Жители хутора завалили детей игрушками, а кто-то думает взять к себе в семью кого-то из воспитанников .
Но в некоторых общежитиях Ростова и Шахт, куда поселили беженцев, обстановка не особо располагает к уюту. Особенно в Шахтах. Этот маленький городок сам по себе очень депрессивный, там практически ничего нет. Я зашла в одном из мест в жилой блок. Обшарпанные стены, две кровати, поникшая занавеска, и сидит на табуретке бабушка, смотрит в окно. Все очень грустно.
В одном из ПВР нам выделили для организации праздника холл. Это такое импровизированное многофункциональное пространство. Там и столовая-кухня — пахнет вареным луком. В одном углу стоят иконы, батюшка приходит, то есть там же и церковь. В другом углу лежат книги — библиотека. Здесь же — телевизор, то есть это еще и комната отдыха. В то же время там очень холодно, стоят две тепловые пушки. Их включают, когда дети должны прийти на обед и ужин.
Во многих местах мало что есть. Наша коллега Лена придумала сценку, где реквизитом был обычный кусок хлеба, который достался клоуну-обжоре. Случайно этот хлеб упал на пол. Какая-то девочка подняла его и стала есть — настолько там нет ничего. Их кормят, конечно. Но просто все там максимально скромно... Представляете, сколько там людей, и всех нужно накормить. А у подростков — растущие организмы. Но все же, несмотря на спартанские условия, для детей там хоть какой-то намек на нормальную жизнь.
Многие беженцы хотят назад, домой. Им кажется, что там уже все в порядке, что они могут скоро вернуться туда. А возвращаться-то некуда. Либо дом уничтожен, либо там до сих пор идут бои. Но некоторые стараются не думать об этом — можно сказать, избегают реальности.
Удивительно, насколько все хотят тактильного контакта, нуждаются в нежности, заботе. Я сама давно не переодевалась в клоуна, но в последнем ПВР, где вместо заявленных 40 детей оказалось 100, была в костюме. По сравнению с коллегами, многие из которых — профессиональные театральные артисты, мне было трудно абстрагироваться от ситуации. Один мальчишка мне даже сказал: «Ой, ты несмешной клоун!» Я иду и про себя думаю: «Ну естественно, я не смешная. Я просто в шоке». А в конце он подлетает и так обнимает, что я от неожиданности испугалась. И все ребята раз по сто на нас виснут, трогают нас. Видимо, просто не хватает человеческого тепла.
Родители живут в серьезном стрессе. Дети тоже, но, в отличие от взрослых, они всегда могут отвлечься, найти себе какое-то занятие, игру. А мамы с бабушками — немного наэлектризованные
Наблюдали как некоторые мамы с детьми разговаривают — мягко говоря, грубовато. Но очевидно, почему это происходит: непонятно, где муж, где брат, и про завтрашний день вообще ничего не ясно. У них потребность очень серьезная в любви, во внимании. У людей по сути произошло в общем-то одно и то же, но у каждого своя боль. Они как будто бы застыли в сегодняшнем состоянии. Конечно, они все сплотились друг с другом, ждут, когда все это закончится, ждут мира.
Поездка длилась неделю. Долго, потому что пункты временного размещения разбросаны в двух-трех часах езды друг от друга. У нас, конечно, был сценарий, по которому мы должны были действовать, но практически всегда приходилось его менять. С нами ездила подруга из театра «Лицедеи» Елена Садкова. Иногда говорила : «выезжаем на опыте и таланте».
Например, была придумана игра на определенное количество участников, а их в несколько раз больше. Или нам пообещали, что в ПВР будет огромный холл, приезжаем — а там небольшое пространство на этаже и коридоры. Ребята придумали целую игру по поиску сокровищ. Использовали всю площадь, в том числе и лестницы. Конечно, было тяжело. Но этот опыт пригодится для нашей дальнейшей работы в больницах.
В эмоциональном плане в больницах, наверное, легче, но только потому, что там для нас привычная обстановка. Наши клоуны перед началом работы с детьми проходят длительное обучение, в том числе прослушивают курс лекций от психолога. Поэтому наши ребята понимают, что чужое горе, беду нельзя переносить на себя. Наш принцип работы такой: мы делаем все от нас зависящее, чтобы хоть на мгновение максимально улучшить текущую ситуацию. На одном из праздников я со стороны наблюдала за атмосферой. Там были задействованы все — и бабушки, и мамы, и дети.
И был какой-то совершенно проникновенный момент, ради которого этого мы и приехали — чтобы все они хотя бы на секунду забыли про горе, про то, что у них нет дома, про то, что их сыновья сейчас воюют. Они все действительно улыбались. Одна бабушка рассказывала нам про свои розы, что один сорт пахнет так, другой более ярко. А другая переживала, что сейчас надо уже картошку сажать. То есть они все цепляются за то, чем раньше жили. Это все очень простые вещи, но это и есть часть нашей жизни.
Дети — очень благодарная публика. Нам они были настолько рады, что временами мы чувствовали себя как какие-то суперзвезды, окруженные толпами поклонников. Отклик был неимоверный!
Мы точно понимаем, что такие поездки нужны. Сейчас хотим найти спонсоров и снова поехать. Чтобы хотя бы на день вытащить этих людей из состояния беды, в которой они оказались. Чтобы у детей остался в виде воспоминаний об этом периоде какой-то кусочек счастья.
Конечно, очень хотелось бы найти благотворителей, чтобы привезти детям игрушки, которые напоминали бы о нормальной жизни, которой они сейчас лишены. Пусть хотя бы на время отвлекутся, соберут конструктор, поиграют в куклы. Это важно — понимать, что где-то есть эта жизнь и к ней когда-нибудь мы все вернемся. Очень будем рады, если кто-то откликнется.