23 апреля 2007 года умер Борис Ельцин — самый популярный оппозиционный политик СССР в конце 1980-х и первый президент независимой России. Оценки его президентства сильно различаются. Одни ставят в заслуги Ельцину укрепление демократии, свободу слова и хорошие отношения с Западом, другие ругают за экономический кризис, приватизацию и войну в Чечне. При этом все стороны убеждены, что именно благодаря Ельцину в России 1990-х удалось избежать крупномасштабного гражданского конфликта. О том, каким был первый президент, как он работал и понимал свою миссию, накануне годовщины смерти Ельцина «Ленте.ру» рассказали его соратники, оппоненты и современники.
Георгий Сатаров, политолог, помощник президента Ельцина в 1994-1997 годах:
— Борис Ельцин умел доверять людям. Ельцину можно было говорить, что думаешь, не боясь, что это обернется неприятностями. Он был готов слушать и вникать. Вообще приносить документы или аналитику президенту — это большое искусство. Учитывая количество поступавшей к нему информации, требовалось выступать лаконично и доходчиво. Ельцин всегда требовал нашу оценку той или иной ситуации, различные варианты.
Однажды Ельцин оказался не очень доволен неким сюжетом и сказал: «Георгий Александрович, наверняка в вашем списке есть более важные вещи». Пожалуй, это было самое грубое, что я от него услышал.
Мне немного не повезло. Когда президенту нужно было сообщать деликатные вещи, наша дружная группа помощников посылала меня. В том числе так получилось, когда нужно было говорить о необходимости отставки [министра обороны Павла] Грачева. Получился непростой разговор, к которому я усердно готовился. В какой-то момент стало понятно, что Ельцин принял мои аргументы. В самом конце президент с влажными глазами сказал: «Но ведь я же его люблю!» Он действительно воспринимал Грачева как сына. Расставание с людьми вызывало у Бориса Николаевича личную травму, поэтому ему было неловко с ними встречаться.
Побаивались ли Ельцина? В нашей команде точно нет. Знаете, он был внятен. Как-то проходило внутреннее совещание по поводу очень важной проблемы — переходить ли на выборность губернаторов. Шла дискуссия. Последним выступал [доктор географических наук, профессор] Леонид Смирнягин, который занимался региональными проблемами как аналитик.
И вопрос был решен в пользу введения выборов глав регионов. Подобных ситуаций было немало, даже когда речь шла о кадровых вопросах. «Хорошо, я согласен. Предлагайте варианты», — говорил он.
Вспоминается смешной эпизод из 1994 года. Первый приезд [42-го президента США Билла] Клинтона в Россию, прием в Большом Кремлевском дворце. Туда пригласили группу членов президентского совета, мы скромно шли в хвосте процессии. Вдруг Ельцин увидел нас, показал Клинтону и с гордостью сказал: «А это идет мой мозг». Было очень приятно такое услышать. Хотя случалось, что Борис Николаевич наши рекомендации отклонял. Например, в 1995 году началась суета по поводу внесения поправок в Конституцию. Мы посоветовали президенту перехватить инициативу и предложить комплекс изменений, на что он ответил: «Нет. Рано. Надо учиться жить по этой Конституции». Дальше спорить было бессмысленно.
Экономическая ситуация в новой России после распада СССР была фантастически тяжелой. То, что мы называли реформами Гайдара, на деле реформами не являлось. Эти меры правильнее назвать оживлением трупа экономики, финансовой сферы и потребительского рынка: что называется, адреналин в сердце и разряд тока. В конце концов они принесли результат, что показал 1998 год. Это был первый в истории опыт трансформации одновременно и политической, и экономической систем, а также общества, наконец-то выпущенного на свободу.
Широкие слои поначалу воспринимали Ельцина восторженно. Разочаровались ли люди со временем? Речь не столько о самом президенте, сколько о команде. Конечно, были откаты, поскольку преобразования шли жутко тяжело. Это была плата за 70 лет абсолютно неработоспособной системы. Даже зарубежные эксперты толком не понимали, что и как именно нужно делать.
Спас ли Ельцин Россию от гражданской войны в 1993-м? Представьте, что Борис Николаевич бы проиграл. Существовал расстрельный список. Учитывая, что к началу октября [в Белом доме] заправляли уже не [вице-президент России Александр] Руцкой и [председатель Верховного Совета России Руслан] Хасбулатов, а [генерал Альберт] Макашов и [националист Александр] Баркашов, дальше все получилось бы, мягко говоря, не шибко деликатно.
Сергей Филатов, руководитель администрации президента России в 1993-1996 годах:
— Борис Николаевич часто удивлял своими решениями, неожиданными поворотами. Человеком он был своеобразным и очень интересным. Когда его сильно критиковали на съезде [КПСС], причем особенно злым языком отличались женщины, Ельцин вдруг появился перед делегатами с необычной прической. Как правило, парикмахеры укладывали ему волосы на один манер. А тут он вышел взлохмаченный, скорее всего, после бассейна. Так вот Борис Николаевич сразу поднялся на трибуну и выступил без бумажки, назвав 11 вопросов, которые мешали ему работать и которые требовалось решить для эффективного проведения реформ. Это поразило всех, в том числе меня. Вот такой он был неожиданный и часто очень противоречивый.
Я часто задумывался, зачем Борис Николаевич говорит то-то и то-то. Но проходило немного времени, и я понимал, что он просто смотрел намного дальше нас. Сказанное им оказывалось истиной. Ельцин мог быть и добрым, и жестким. Например, когда мы проиграли выборы в Госдуму (в 1995 году проельцинская партия «Наш дом — Россия» заняла третье место, набрав 10,1 процента — прим. «Ленты.ру»), я вошел к нему в кабинет. Он встал поздороваться и говорит:
Его отличало то, что он никогда не ругался матом. Ни-ког-да. И вдруг он такими словами выразил свое отношение к нашему поражению!
А после принятия Конституции [в 1993 году] Ельцин предложил мне пройти в отдельную комнату. Налил по рюмочке коньяка и предложил: «Выпьем за Конституцию!»
То есть Борис Николаевич бывал разным, в том числе жестким и непримиримым. Его было очень сложно упросить подчиняться новой Конституции и не нарушать ее с первых же дней. Имелись вопросы, мешавшие ему это сделать.
Так, когда в 1993 году некоторые губернаторы выступили против, он потребовал подготовить указ об их освобождении [с занимаемых постов]. Мы сказали: «Борис Николаевич, нет мотива!» Он набычился и говорит: «Мне нужен указ!» Проходит время, он звонит и спрашивает, где указ. Я ответил, что мы ищем хоть какой-нибудь мотив, чтобы это было законно. Ельцин стоял на своем. Время спустя, когда за этих губернаторов заступились другие, он легко-легко свалил все это дело на чиновников, на помощников, которые его «подставили». К своей цели Борис Николаевич шел по-разному.
Чем Ельцин выделялся на фоне остальных — во-первых, хотя бы своеобразным языком, которому верили люди. Он не жалел времени на встречи, подолгу разговаривал, выражал свои мысли и предложения, умел завладеть вниманием и доверием. Все это выдвигало его в лидеры. Во-вторых, Ельцина выделяла боевитость. Мне трудно представить, чтобы кто-нибудь еще вышел на съезде партии к трибуне и бросил свой партийный билет. А Ельцин мог это сделать! Причем именно как лидер нового движения, новой плеяды руководителей страны. Доверия к словам руководства в тот период было очень мало. Борис Николаевич отличался в данном плане от остальных. Я отбрасываю здесь номенклатурные нападки, поскольку это была команда, сформированная в ЦК КПСС. Ельцина специально подкарауливали, чтобы оскорбить. Их главным мотивом было — он выпил, появился где-то пьяным. Хотя все это, конечно, глупости. Ничего другого противники предъявить не могли.
На каждом направлении Борис Николаевич искал человека, который был бы самостоятелен в своем деле. Сам он с удовольствием занимался международными делами, обустройством государства. А в некоторых вопросах участвовал отдаленно. Все охватить невозможно. Раз в неделю он принимал меня для доклада. Каждый понедельник в 11 я был у него.
Как рассказать современной молодежи о главных достижениях Ельцина? Во-первых, при нем мы стали жить в новом государстве. Мне кажется, молодежь не концентрирует внимание именно на проблемах, которые он решил. Кстати, рейтинг Бориса Николаевича за последнее время прилично вырос. Если не ошибаюсь, по свежим данным, — 48 процентов по стране. Хотя бывало и 6 процентов, и 20. То есть отношение к Ельцину, внимание к его персоне, интерес к деятельности первого президента России в настоящий момент превалирует.
Несомненная заслуга Бориса Николаевича — новая Конституция. Как бы не клеймили, какими оскорбительными словами не называли бы преобразования Гайдара, тем не менее мы живем именно с этой экономикой. И именно она дала нам возможность подняться за эти годы в своем развитии так высоко. Еще очень важно, что при Борисе Николаевиче мы разрядили международную атмосферу. У нас были очень хорошие отношения и с Америкой, и с Европой. Да со всеми странами мира! У нас не было врагов, от которых пришлось бы прятаться. Да, Ельцина пытаются сейчас лягнуть за Сербию. Но все-таки он был на стороне тех, кто стремился к миру.
Владимир Пермяков, актер, исполнивший роль Лени Голубкова в рекламных роликах МММ:
Однозначно высказаться о Ельцине нельзя, хватает и негатива, и позитива. С одной стороны, ему поверили, он возглавил демократическое движение, затем смог найти мирные пути для завершения войны в Чечне. Многие рвались к власти, хотели стать местными князьками. Считаю, во многом благодаря Ельцину мы обошлись без большой войны. Могло быть намного хуже, чем сейчас на Украине… Нам удалось достойно выйти из очень трудного времени, нельзя преуменьшать эту его заслугу.
Помнится, как-то были на гастролях на Севере, в гостинице смотрели новости вместе с ребятами из Екатеринбурга, где в советское время Ельцин был первым секретарем [Свердловского обкома КПСС]. Ельцин тогда только заявил о себе на всю страну, и вот мы начали его хвалить: какой, мол, деловой мужик, с характером. Уральцы не согласились: «А что Ельцин? Он умеет только по столу стучать кулаком». Сказали нам, что как руководитель тот ничем себя не проявил. Мы очень удивились, а годы спустя я понял, что эти парни были правы.
Еще бы я отметил у Ельцина чувство юмора. Когда его спросили: «Борис Николаевич, куда вы свой ваучер дели?» — он ответил: «Я вам, понимаешь, не Леня Голубков! Скажу, все туда побежите». Отшутился так.
В январе 1995-го я купил в киоске газету «Антенна», а там социологическое исследование: десять человек, вызвавших у россиян самые сильные эмоции в 1994 году. Фактически рейтинг популярности. Так вот по итогам опроса я оказался на первом месте, на десять очков опередив Ельцина! (Далее шли Джохар Дудаев, Юрий Лужков, Павел Грачев, Александр Лебедь, Алла Пугачева, Филипп Киркоров, Владимир Жириновский и Дмитрий Дибров — прим. «Ленты.ру».) Смотрел и не мог поверить!
Ельцин вместе с [председателем правительства России Виктором] Черномырдиным утопили МММ. Им нужны были деньги на выборы, а казна пустая, страна в долгах как в шелках. Критикуя МММ, они раскрутили ГКО (государственные краткосрочные облигации, которые выпускало Министерство финансов, — прим. «Ленты.ру»). Говорили: «Кому вы верите, проходимцу Мавроди или государству? Если хотите быть богатыми и счастливыми, несите деньги сюда».
Переход из одного строя в другой — это анархия. В такой ситуации все у людей вылазит наружу, хорошее и плохое. Хотя я уверен, что сами Ельцин с Черномырдиным бы не додумались. Им явно кто-то посоветовал. Они ограбили свой народ, а из Мавроди сделали козла отпущения. В общем, в 1996 году я голосовал за [генерала Александра] Лебедя.
Желал ли Ельцин процветания народу? Полагаю, он больше думал о себе и своей карьере. Помните, что случилось в Беловежской Пуще? Три человека захотели стать руководителями независимых стран. Свои амбиции они поставили выше интересов государства и народа. Поэтому народ прав, когда обвиняет Ельцина в развале.
Андрей Дунаев, первый министр внутренних дел России:
— Так уж у нас повелось, что при жизни и Никите Хрущеву, и Леониду Брежневу, и даже Виктору Черномырдину лизали, как он говорил, лысину. И Ельцину тоже что только не делали. А как человек ушел, сразу стал плохим. Мое мнение: у Ельцина очень много положительного, в то же время он очень много сделал для России плохого.
Кто привел в действие свободу слова? Ельцин. Свобода предпринимательства? Тоже он со своей командой. Еще очень важное достижение — свобода передвижения. Будучи генералом милиции в Советском Союзе, я только два раза побывал за границей: ездил в Чехословакию, да и то в компании других генералов и в сопровождении специальных людей, а после отсидки в «Лефортово» (Дунаев был арестован вместе с другими защитниками Белого дома 4 октября 1993 года и вышел по амнистии в феврале 1994-го — прим. «Ленты.ру») посетил и Голландию, и Испанию, и Италию. Безусловная заслуга Ельцина.
В общем, о раннем Ельцине у меня прекрасное мнение. Я был замначальника [Геннадия] Бурбулиса в штабе по выборам [президента РСФСР в 1991 году], отвечал за пропаганду и работу в силовых структурах. Думаю, я хорошо справился, раз Ельцин победил в первом туре.
Плохого не меньше. Оружейный уран при нем передали по существу бесплатно (имеется в виду соглашение 18 февраля 1993 года между Россией и США, предусматривавшее необратимую переработку не менее 500 тонн российского высокообогащенного урана в низкообогащенный уран — топливо для атомных электростанций США — прим. «Ленты.ру»). Можно назвать и многое другое.
Или приватизация — разве могу я ее поддержать? Нет.
Когда Ельцин стал меняться? Раскол произошел в 1992 году, когда вокруг появились приспешники, заинтересовавшие его личным обогащением. Помню, как из Гохрана вывезли алмазы на сотни миллионов долларов. При том что выписали на сто тысяч рублей. Мои ребята тогда задержали расхитителей. Я написал Борису Николаевичу представление об этом случае. Он отстранил [главу Комитета России по драгоценным металлам и драгоценным камням Евгения] Бычкова от должности, но через полгода восстановил.
Одно время считали, что кто последним зайдет к Ельцину, мнение того он и примет. А последней всегда заходила Танечка (вероятно, дочь Ельцина Татьяна Юмашева — прим. «Ленты.ру»).
Некоторые в окружении Ельцина говорили, что Дунаев и [министр безопасности Виктор] Баранников дружат против президента. Из-за этого он ослабил МВД. На самом деле у меня никогда даже мысли не было делать что-то против Ельцина, я всегда служил государству. Мои отношения с Борисом Николаевичем были очень официальными. Он был волейболистом, несколько раз мы вместе играли. Ельцина можно назвать хорошим игроком.
Что произошло в октябре 1993 года? Это была жажда личной власти. К тому моменту Ельцин уже потерял авторитет, власть надо было удерживать. Я пошел защищать Конституцию, не испугался, что посадят или убьют.
Дмитрий Рюриков, помощник президента России по международным делам в 1991-1997 годах:
— В работе у нас случались разные ситуации, но в целом проблем с Ельциным у меня не было. Борис Николаевич много работал, старался достигать реальных результатов. Я неоднократно слышал от Ельцина, что для него главное — не внешняя политика, а внутрироссийские дела, которым он должен посвящать большую часть рабочего времени. Борис Николаевич ориентировал на то, чтобы культурные и протокольные мероприятия занимали меньшее место в программе его зарубежных визитов. «Мне дорог каждый час, — говорил он. — Не могу позволить себе прогулки».
Ельцин был сильным, но неподготовленным для тех дел, которые возникли в повестке дня после распада СССР. Однако в начале 1990-х мало кто в стране обладал реалистическим видением международной обстановки. Высшее руководство имело картину мира, в которой Запад был средоточием всего положительного: демократия, права человека, свобода экономической деятельности и прочее.
В 1992 году Ельцин встретился с одним влиятельным деятелем международной банковской системы и поинтересовался, что нужно для успешного проведения реформ. Тот ответил, что прежде всего необходимы четкие детальные стратегические планы преобразований во всех областях, большие финансовые средства и хорошо подготовленные опытные кадры. После этой встречи настроение Бориса Николаевича ухудшилось. Видимо, проводив гостя, он подумал, что к реформам в России и бывших союзных республиках приступили, не имея по-настоящему ничего из перечисленного. Года через три стали возникать ясность и понимание того, что Запад проводит политику, направленную на развал России.
Среди приоритетных дел внешней политики России было много вопросов, связанных с распадом СССР. Особое внимание уделялось выстраиванию отношений с образовавшимися независимыми странами, вошедшими в СНГ, особенно с Украиной. Например, несколько лет ушло на раздел Черноморского флота. Переговоры были сложными, это я говорю как непосредственный участник. Еще в ноябре 1991-го, за месяц до распада СССР, встреча Ельцина с [председателем Верховного Совета Украинской ССР Леонидом] Кравчуком прошла в позитивном ключе, а будущее российско-украинских отношений виделось взаимовыгодным и многообещающим. Борис Николаевич тогда сказал, что года через три появится новая общность России и Украины, а Кравчук заявил, что Россия и Украина — это глыба.
Довольно скоро, однако, формулировки сменились. В июле 1993 года президенты двух стран встретились в Завидове, уже был готов проект договора о разделе флота. Пока они общались один на один, эксперты вели переговоры, и один из представителей украинской делегации позволил себе следующие высказывания: «Не надо спекулировать на таких важных темах; совесть надо иметь; уходите со своим флотом, мы строим свою государственность». Совершенно неадекватный тон и лексика для переговоров на таком уровне! Тем не менее Кравчук сумел направить своих наиболее рьяных переговорщиков в конструктивное русло, и в июне 1995-го соглашение было заключено (при втором президенте Украины Леонида Кучме — прим. «Ленты.ру»). Условились, что Черноморский флот России и ВМС Украины базируются раздельно, России переходит почти 82 процента состава. Такое положение существовало до 2014 года.
Друзей на таком [международном] уровне, скорее всего, нет. Но у Ельцина были очень добрые и теплые отношения с президентами Франции [Франсуа] Миттераном и [Жаком] Шираком, а также канцлером Германии Гельмутом Колем. Между ними всегда были понимание, уважение и дружественный подход. Кроме того, хорошие отношения начали сразу складываться с президентом США [Джорджем] Бушем — уже во время первой встречи в Кэмп-Дэвиде американцы стремились расположить к себе руководство России и создать новую атмосферу отношений с ним.
Николай Сванидзе, журналист, член Совета по правам человека:
— Я всегда относился к Борису Ельцину очень хорошо, очень тепло, и считаю его великим государственным деятелем, настоящим крупным российским лидером, желавшим России добра. Он ошибался, как и многие другие политики, но в целом вытащил страну за уши после развала СССР, не допустив гражданской войны и обеспечив сохранение Россией наследства СССР — хорошего международного наследства.
Это был человек, очень многого добившийся. Ему выпало очень тяжелое время, но он поднял страну из-под обломков Союза. Настолько, насколько это вообще можно было сделать. И он повел ее по пути глобальной «нормальности».
Еще при нем России симпатизировали в мире. Это очень важно. Россию не боялись, ей симпатизировали.
Ошибок у Ельцина тоже было много, конечно. Главной его ошибкой — он сам это признавал — была первая чеченская война. Были и другие ошибки. Если же говорить про какие-то неудачные кадровые решения Ельцина, то они не идут ни в какое сравнение с его достижениями, как мне кажется.
В общении с людьми это был обаятельный человек, умевший держаться просто. Ему было присуще хорошее чувство юмора. При этом Ельцин не позволял себе фамильярности. И, что интересно, он никогда ни в какой компании не ругался матом. Даже в чисто мужской компании я никогда не слышал от него матерного слова.
Ельцин очень любил свою семью. Для него семья всегда была на первом месте, он считал, что для мужчины это очень важно. У него были очень теплые отношения с женой и дочерями.
Если говорить о соответствии реального Ельцина тому образу, который все видели по телевизору, то стоит помнить, что любой человек в живом общении предстает не таким, как в официальной обстановке. Но он никогда не играл. Он не изображал из себя того, кем он не был. В этом смысле различие было не очень большое.
По поводу того, что иногда говорят, будто Ельцин зря пошел на второй президентский срок, я скажу вот что. Да, может быть, это и так, но взгляните на тогдашнюю ситуацию. Если бы он не пошел на второй президентский срок, то главой государства, скорее всего, стал бы Геннадий Зюганов. А коммунисты, когда приходят во власть, оттуда уже не уходят. Они используют демократические институты, чтобы прийти к власти, а потом эти институты отменяют. Поэтому Ельцин в какой-то степени спасал страну. Да, он был не в очень хорошей физической форме, но, повторюсь, это было меньшее из зол. Больной Ельцин был лучше, чем здоровый Зюганов. Это для меня несомненно.
Владимир Шевченко, руководитель службы протокола президента России в 1992-2000 годах:
— 25 декабря 1991 года я вышел с Михаилом Сергеевичем [Горбачевым] из Кремля, а 27-го мне поступил звонок от Бориса Николаевича: «Приходите спасать Россию». Протокола президента тогда практически не было. Я подумал и решил: пойду спасать. И до сегодняшнего дня спасаю.
С точки зрения протокола мне было одинаково работать как с тем, так и с другим. Потому что оба протокол соблюдали. Единственное, у Горбачева были затяжки по времени проведения мероприятий, и мы наступали на пятки следующего мероприятия — чего никогда не было у Ельцина. Он меня называл «хронометром», а я — его. У него все было тик-так, он никогда нигде не опаздывал и не срывал мероприятий.
Этикет и протокол — это разные вещи. Вот взять тот же случай, когда он дирижировал оркестром, — ну эмоции были у человека (речь о курьезном случае на торжествах по поводу завершения вывода Западной группы войск из Германии 31 августа 1994 года, когда Ельцин, предположительно, в нетрезвом состоянии дирижировал оркестром берлинской полиции и пел «Калинку-малинку» — прим. «Ленты.ру»). Это было уже не протокольное мероприятие. Я говорю Борису Николаевичу: «Стоп!» А он поворачивается, и наши члены делегации аплодируют. Он мне и говорит: «Смотри, они аплодируют, а ты против!»
Мы постоянно роем: кто, как, куда пошел, что сказал, а если допустил в течение девяти лет правления две-три ошибки, их будут обсасывать. Уже 15 лет человека нет, а мы все вспоминаем. А [Запад] с удовольствием подыгрывает, тоже подбрасывает. Так нельзя, надо хоть немного себя уважать.
Борис Николаевич был очень эмоционален. Перед выборами ни с того ни с сего, зная, что у него больное сердце, что он может в любое время грохнуться, берет и танцует. Ему говорят, что нельзя, а он — «нет, я пойду!». Ну было, что сделаешь.
За прошедшие с его смерти годы мое мнение о нем не изменилось, и, думаю, со временем оно будет утверждаться, потому что у нас, слава Богу, потихоньку начинают читать историю, изучать ее. Что было, как было. А не балаболить с утра до вечера на телешоу и рассказывать всякие сказки с издевкой. Ребята, дорогие мои, вспомните его выражение: «Берегите Россию!»
Борис Николаевич попал в ту волну, когда шло разрушение Советского Союза. Он что, разве подписал [с Западом] какие-то документы, что мы то-то и то-то будем делать? Нет, мы не подписывали. Когда они нас тянули в Евросоюз, Борис Николаевич говорил: «Да не пойду я туда, о чем с ними можно говорить? Опять будет то же самое». А восторг с их стороны, что они разрушили Советский Союз, — это было трагедией и для Михаила Сергеевича [Горбачева], и для Бориса Николаевича.
Я не защищаю Ельцина. Ошибки были, но тут надо, опять же, понимать: а кто его окружал? Где эти товарищи сейчас, которые были у него чуть ли не главными консультантами? Их нет, они молчат.
Я счастлив, что Борис Николаевич ушел [из жизни] в 2007 году. Представляю, что было бы сейчас, если бы он был жив. Он бы разорвал всех. Он бы не смог терпеть гадости, которые делает [Запад]. Вот этот [президент Франции Эммануэль] Макрон, бегающий из угла в угол, эти англичане озверевшие, которые с радостью принимали и Бориса Николаевича, и Михаила Сергеевича. Где вы? Что вы тогда-то думали? Он бы им по зубам надавал будь здоров, ему за границу за этим ехать не надо, у него и здесь, слава Богу, все было нормально. Ему бы санкции их были бы до фонаря. И он бы не молчал.
Когда мы первые гадости увидели после смерти Бориса Николаевича, то написали Клинтону — как же вы можете писать, мол, Ельцин так-то и так-то себя вел, вы же сами себя дураками выставляете! Ваша охрана сама его буквально в трусах выпустила из резиденции, и он пошел за пиццей! У вас мозги-то есть? Он нам так и не ответил. Вот их лицо. И когда Владимир Владимирович дал [Западу] по зубам на Мюнхенской конференции в 2007 году, Борис Николаевич был очень доволен этим.
Каждая эпоха рождает своих героев. На сегодняшний день я считаю, что Борис Николаевич внес огромный вклад в создание российского государства. И если бы его не было, не было бы его энергии, его напора, то я не знаю, как бы мы сейчас жили. Может, жили бы в СССР и лучше. Но то, что Россия была поставлена на ноги и начала мелкими шагами подниматься вверх и вверх, — это его заслуга.
Петр Филиппов, руководитель Аналитического центра по социально-экономической политике администрации президента России в 1993 году; считается одним из отцов приватизации:
— Есть объективные данные, которые говорят о том, что государственные предприятия всегда работают хуже, чем частные. У них выше себестоимость продукции, ниже прибыль, а часто они просто убыточные. Это мы видели на примере СССР и многих других стран. И Ельцин это очень хорошо понимал. Хотя формально он был секретарем обкома партии, тем не менее от правды не уйдешь. Ельцин к тому времени, когда появилась возможность проводить экономические реформы в России, понимал, что без приватизации, без частных собственников — владельцев предприятий, заинтересованных в повышении прибыли и снижении издержек — экономику России из болота отсталости не вытащить.
К великому сожалению, многие люди либо этого не понимают, либо используют государственные предприятия в качестве кормушки. Эти люди уже все оценивают, но их корыстные интересы заставляют сохранять государственную собственность. У них есть кормушка, к которой присасываются их частные фирмы, которые за удвоенные цены оказывают услуги, по бешеным ценам поставляют комплектующие и материалы. Ельцин все это очень хорошо понимал.
Когда я уже полностью переключился на работу в Верховном Совете РСФСР, то встретился с Ельциным. Надо прямо сказать, что с его стороны сначала была косвенная поддержка, а потом, когда уже законопроект был готов, Ельцин провел слушание, потому что были альтернативные проекты. И, выслушав все, ткнул пальцем и сказал: «Ваш проект будет выноситься на заседание Верховного Совета». И мы этот законопроект 4 июля 1991 года провели через парламент.
Ельцин был сторонником приватизации, он четко понимал, что проводить ее придется без привлечения западных компаний. То, что мы от этого проигрывали в части технологий, проектов, мягко говоря, не все большие специалисты в экономике предприятий особенно это понимали.
Мы все были в плену множества заблуждений. Мы же провели не только закон о приватизации, но и закон о ваучерах. По этому закону примерно 50 процентов акций предприятий раздавались их работникам. Мы рассчитывали, что люди, работающие на предприятиях, захотят стать их совладельцами. К великому сожалению, это базировалось на наших утопических представлениях. Дело в том, что простому человеку важнее купить новое пальто для жены или себе новый автомобиль, а отнюдь не владеть акциями какого-то предприятия — нет этого желания. Вообще в начале 1990-х уровень экономической грамотности депутатов Верховного Совета и вообще россиян был крайне низкий. Откуда мы могли все это знать?
О результатах приватизации Ельцин высказывался нормально. Этот проект стал законом за два месяца знакомства Ельцина с Гайдаром. А Гайдар за два с половиной месяца воспринял это как подарок. Это был фундамент для экономических реформ. К этому закону нужна была приватизация, над этой программой мы работали вместе с Егором. И в конце концов эту программу сделали, пробили ее, она в начале следующего года была принята, началась приватизация достаточно быстрыми темпами. И Ельцин поддерживал это двумя руками.
Государственные предприятия — это то, что легко разворовывать, там нет хозяев. И те, кто хотят разворовывать, а потом вывозить деньги в Италию, чтобы строить себе особняки, выступают против частной собственности в России, против приватизированных предприятий и под всеми предлогами загоняют их опять в государственную или муниципальную собственность.
Калерия Кислова, главный режиссер программы «Время» в 1977-2006 годах, готовила в том числе новогоднее поздравление, во время которого Ельцин объявил, что уходит:
— В 1986 году Михаил Горбачев, с которым я тогда работала, поехал в Зеленоград на военный завод. Неожиданно меня дернули из дома, мчались, нарушая все правила дорожного движения, потому что опаздывали. Горбачев уже ушел в закрытый цех, и нас не пустили, сказали, когда он пойдет в другой цех, то можно будет присоединиться. А это был июнь, очень-очень жаркий день, просто пекло.
Я на высоченных каблуках, запечатанная в пиджак, думаю: где бы сесть? Вижу деревце посередине асфальта и единственную скамейку. Операторы остались у дверей цеха, а я пошла к этой скамеечке, сижу в своих мыслях и слышу — приближаются два голоса. Подняла голову и вижу Бориса Николаевича. А я не видела его до этого ни разу, он был только назначен первым секретарем Московского горкома, из Свердловска приехал — по портретам только его знала. Вижу, что это он. Пиджак расстегнул, как-то даже с плеча спустил, потому что жарища… Они увидели эту скамеечку, и мужчина, который с ним был, говорит: «Борис Николаевич, давайте тут посидим».
Подходят ко мне: можно с вами посидеть? Я подвинулась на краешек: пожалуйста, садитесь, Борис Николаевич. Он как-то бровь одну поднял — потом я уже узнала, что это знак, что ему что-то нравится. Он говорит: «Не двигайтесь, мы же не такие толстые».
Он начал спрашивать, что делают режиссеры, о том, о сем... Сидим, болтаем. Он мне говорит: пойдемте с нами в столовую. Его спутник возражает: вы в другом зале! А Борис Николаевич с высоты своего роста говорит: нет, мы вместе. В столовой был зал справа, где сидели Горбачев, директор завода, свита. А наши ребята, журналисты, операторы, корреспонденты — они были в зале слева. И Борис Николаевич пошел с нами. Поэтому нам накрыли отдельно стол между двумя залами. Попили мы чай, очень мило посидели, поговорили…
После этого у него были взлеты и падения, и больше я с ним ни разу нос к носу до его президентства не встречалась. 25 декабря 1991 года Горбачев сказал о своей отставке, я с ним попрощалась, посидела у него, поехала в редакцию. [Главный редактор телерадиокомпании «Останкино» Олег] Добродеев мне говорит: «Завтра надо будет к Борису Николаевичу ехать». А я так стою перед ним и говорю, знаешь, мне не очень удобно. Это, конечно, не мужья, а только начальники мои, но получается, что только я от Горбачева — и сразу к Ельцину поеду. Говорю, давай пошлем кого-нибудь другого. Тем не менее сам Борис Николаевич попросил именно меня.
Входит Ельцин. У него была привычка — он сначала выходит, здоровается со всеми, потом уходит к себе, надевает пиджак и выходит к столу. Ему представляют: Калерия Кислова, программа «Время». Ельцин говорит: «Да мы с ней еще в 1986 году в Зеленограде на завалинке сидели». Я поразилась! Запомнил…
Он был очень простой в общении, легкий... Михаил Сергеевич был против всего, а Борис Николаевич покладистый. Я, конечно, никогда не позволяла себе вольностей, но так — с шуткой, с прибауткой.
Борис Николаевич был, конечно, очень своеобразный человек в жизни. Мы часто приезжали к Ельциным домой, и он говорил: «Уходите все, здесь остаются только профессионалы». Никогда не разрешал Наине Иосифовне присутствовать на съемке. А ей так хотелось посмотреть, как это происходит! Она как-то меня попросила: «Калерия, а можно посидеть?» Пришла и села в уголочке скромненько, за мной ее не было видно. Когда я отошла, он ее увидел — бровь пошла вверх, он говорит: «Женщина, ты что здесь делаешь?!»
Себя он с удовольствием смотрел — мы ему показывали всегда. Когда все заканчивалось, он просил принести шампанское. Нам выносили поднос, что-то сладкое, поздравлял с Новым годом или с 8 Марта, женщины от него обязательно получали цветы...
30 декабря после шести вечера звонок: Ельцин хочет еще раз записаться. Я была в панике! До поздней ночи обзванивала всю группу, нельзя было менять список, а люди некоторые разъехались!
И 31-го в 6 утра мы опять были у Спасской башни. Мороз стоял, темно еще, мерзнем. У нас все готово было, а текста еще не было. Текст нам принес Валентин Юмашев в 9.45... Ельцин вышел ровно в 10 — Борис Николаевич очень точный был, он никогда не опаздывал, — а текст для суфлера у нас еще не готов. Его дочь Таня подошла и говорит: «Калерия, вы его как-нибудь займите, только не растрогайте, потому что он сейчас весь в напряжении. Вы умеете с ним разговаривать».
Я к нему — встречаю, здороваемся, — он всегда здоровался с поцелуем, всегда чмокнет, обнимет, — я стою около него и вижу, что текст еще набирается. Я пылинки снимаю с лацкана пиджака, галстук поправляю, воротничок поправляю, а Татьяна руководит печатью.
У него состояние было такое... непростое. Он не был подавлен, но был не такой, как обычно. Когда он говорил, у него из правого глаза слезинка выкатилась, и он так указательным пальцем смахнул ее... Но так было незаметно, эмоции он оставил при себе. Я не знаю, может быть, правда соринка попала... Полностью [обращение] не переписывали, была только склейка посередине.
Эта запись, конечно, была очень запоминающаяся.
Александр Бренер, художник. В 1995-м поднялся на Лобное место в боксерских перчатках и кричал «Ельцин, выходи!», призывая президента ответить за войну в Чечне:
Есть люди, не предназначенные для того, чтобы приносить пользу. Борис Ельцин, несомненно, относился к числу таких людей. И даже хуже того. Он выгнал бабушек под дождь и снег продавать батоны и кильку в томате сомнительным прохожим. Он раздал ржавеющие заводы и загаженные земные недра бандитам, известным как олигархи. Он позволил другим бандитам калибром поменьше и с огнестрельным оружием в карманах развернуть уличную охоту за третьими бандитами, готовящимися в олигархи. Он расплодил так называемых современных художников, которые были никакими не художниками, а коммивояжерами в поисках международной финансовой поддержки.
Он спровоцировал и поддерживал самый дикий и разнузданный капитализм с его неограниченным первичным накоплением, то есть безудержным ограблением всего и всех. А потом он, как и бездна его не столь удачливых и хитрых соотечественников, обалдел и спился, так и не проявив ни одного маломальского таланта, и отвалился от верховной кремлевской власти как посиневший и одновременно побагровевший от крови слепой клоп.
Году в 1994-м я встретил Бориса Ельцина в квартире небезызвестного московского галериста. Этот культурный менеджер вдруг почувствовал вкус к политике и стал якшаться со всякими политтехнологами, политологами и депутатами. Ну а я был тогда новоиспеченным московским художником, а точнее — случайным озорным гулякой. И этот эпизод тоже был чистой случайностью — мое неожиданное свидание с президентом. Или, может, совсем не случайностью: я пришел, чтобы попросить у галериста денег. Для чего он еще был бы мне нужен?
Галерист был совсем не рад моему приходу и уже собирался захлопнуть перед моим носом дверь, но внезапно передумал. Видимо, он захотел произвести на меня впечатление: у него сидел сам президент России! И действительно, он там сидел, а рядом с ним еще два каких-то господина с разгоряченными лбами: сюзерен и его челядь. Я был представлен им, но никто из них не потрудился подать мне руку. Они были явно раздосадованы моим явлением и своими гримасами дали понять это галеристу.
Перед ними на столе стояла бутылка водки, минералка и чипсы в вазе. Галерист стал грубо выпроваживать меня, схватив за плечи. А Ельцин все это время молчал, повесив голову на грудь и посапывая, как большая тяжелая животина. Вероятно, он и в самом деле вздремнул, не знаю. Возможно, он вообще проспал все свое президентство. Этот его сон нес в себе возможность дальнейшего физического существования без необходимости что-либо делать или думать. Я не буду гадать, какой секрет он пытался утаить в этот сонном посапывании и был ли вообще у него секрет. Черт его знает.
Когда на Красной площади я в боксерских перчатках влетел на Лобное место и завопил: «Ельцин, выходи!», то втайне надеялся еще раз увидеть президента, взглянуть ему в глаза и что-то понять. Но скорее всего он опять спал в эту минуту. Теперь уже в Кремле, своей твердыне. Как тут не вспомнить хрестоматийное:
Внутри горы бездействует кумир
В покоях бережных, безбрежных и счастливых,
А с шеи каплет ожерелий жир,
Оберегая сна приливы и отливы.