95 лет назад, в ночь на Пасху 24 апреля 1927 года, из Музея изящных искусств имени Пушкина в Москве пропали пять картин огромной художественной ценности. В то время искусствоведы называли случившееся не иначе как кража века. Поиск похищенных шедевров растянулся на несколько лет и стал серьезным испытанием для существовавшего всего десять лет Московского уголовного розыска (МУР). Историю кражи бесценных полотен и операции по их поиску вспомнила «Лента.ру».
В ночь на 24 апреля 1927 года православные христиане, несмотря на усиливавшуюся в Стране Советов антирелигиозную пропаганду, шли в храмы на всенощную службу, праздновать один из главных церковных праздников — Пасху.
В праздничной суете никто не обратил внимания на фигуру в темной одежде, которая незаметно отделилась от толпы верующих и приблизилась к ограде Музея изящных искусств. И пока в Антипиевской церкви, расположенной рядом с музеем, шла служба, фигура перемахнула через ограду и быстро приблизилась к окнам первого этажа.
Вор не спешил, прислушиваясь к происходящему. Где-то вдали громко и торжественно ударили колокола. По улицам покатился звон, который подхватили колокола Антипиевской церкви.
В этот момент вор начал вскрывать окно музея. Когда колокола смолкли, он уже практически завершил работу и тихо ждал. Через некоторое время колокола забили вновь, и через минуту вор проник в помещение музея, хранившего сокровища древних народов, скульптуры и картины художников эпохи Возрождения.
На следующий день, 25 апреля, сотрудники МУРа, как обычно, готовили суточный рапорт о прошедших выходных. Неожиданно в кабинете дежурного Безрукова раздался звонок.
Милиционеры приказали ничего не трогать и ждать прибытия оперативно-следственной группы, которая подробно разберется в произошедшем. Руководству музея было строго-настрого приказано никого не впускать и не выпускать до прибытия сыщиков.
Но приказ нарушили: как оказалось, кражу обнаружили пришедшие на работу в понедельник сотрудники музея. Один из них, заметив осколки стекла в вестибюле, просто собрал их и выбросил.
Удивленным милиционерам он простодушно пояснил: был уверен, что окно разбила пьяная молодежь. Именно поэтому он просто смел потенциальные улики вместе с осколками.
Одну картину — «Христос», написанную Рембрандтом в XV веке, — похитили из Голландского зала. Еще четыре — «Бичевание Христа» Дж. Пизано, «Ecce Нomo» («Се человек») Тициана, «Святое семейство» Корреджо (все — XVI века) и «Иоанн Богослов» Карло Дольчи (XVII век) были украдены из Итальянского зала музея.
При этом на месте преступления загадочный вор оставил записку, на которой сыщики МУРа надеялись найти отпечатки пальцев. Но еще до приезда милиционеров заместитель ученого секретаря музея показал ее всем своим коллегам, которые буквально захватали ее руками.
Записка была написана простым карандашом, причем печатными буквами. Кто-то старательно вывел все буквы с помощью линейки, явно не желая, чтобы его выдал почерк.
Оперативники МУРа детально изучили место преступления и восстановили весь путь вора. Сначала он встал на скамейку возле стены музея и, когда зазвонили колокола храма Христа Спасителя и ближайшей церкви, разбил форточку в наружной раме окна, которое выходило на улицу Волхонка, а затем выдавил стекло из внутренней рамы.
Оперативники рассматривали четыре основные версии преступления. Согласно первой, вор происходил из религиозной среды: судя по записке, он разбирался в пасхальных церковных песнопениях.
В пользу этого говорил и тот факт, что все пять полотен были связаны с Иисусом Христом. По второй версии, кражу могли организовать религиозные фанатики или сектанты — возможно, психически неуравновешенные.
Все полотна итальянской эпохи Возрождения так или иначе касались библейской тематики, и в этом не было ничего необычного. Но люди, связанные с искусством, хорошо знали, какие именно картины представляют наибольшую ценность на западном рынке, и похитили именно их. В число подозреваемых, согласно этой версии, в первую очередь попадали сотрудники музея.
Не исключали оперативники МУРа и четвертую версию: картины похитил вор-профессионал. Его могли нанять состоятельные люди, желавшие заполучить шедевры живописи в собственную коллекцию.
В пользу того, что вор был опытным, говорила общая картина преступления и тот факт, что он обмотал руки тканью, чтобы не оставлять отпечатки пальцев.
Сыщики начали активную работу с информаторами в среде скупщиков краденого, провели обыски в антикварных лавках и дали их владельцам ориентировку на похищенное.
Он слыл большим мастером по воровству антиквариата и в прошлом успел отличиться кражей иконы из Иверской часовни в Москве. Корзубого задержали и допросили, но выяснилось, что к музейной краже он отношения не имел, зато собирался обнести фабрику Московского ювелирного товарищества.
Сыщикам пришлось продолжить поиски, которые не приносили плодов несколько месяцев, но тут одна из картин нашлась сама. В МУР обратился гражданин Италии Феликс Лопайне, находившийся в командировке в столице СССР.
Когда сыщики прибыли к нему, он передал им картину «Бичевание Христа» Пизано и показал отпечатанное на машинке письмо с подписью «Братья Плятер».
Итальянец рассказал, что на него вышел автор записки — загадочный мужчина из Ленинграда, с которым они несколько раз говорили по телефону. Ленинградец предложил Лопайне приобрести одну из похищенных картин.
Как пояснил итальянец, он счел это предложение провокацией, но согласился, чтобы сразу после покупки передать картину советским властям. Впрочем, как позже выяснили милиционеры, в этой истории все было не так просто: Лопайне фактически заставили купить картину.
К примеру, о том, что в годы Гражданской войны Лопайне служил в армии адмирала Колчака.
Выходило, что итальянец приобрел картину под угрозой шантажа, но со страху сразу передал ее в МУР. К сожалению для сыщиков, данные, полученные от Лопайне, никак не помогли следствию. Зато в МУРе определили приоритетную версию: по всей видимости, все картины из музея были похищены для их дальнейшей продажи заграничным покупателям.
После этого советское правительство объявило вознаграждение за помощь в обнаружении украденных полотен. Сообщения об этом появились в газетах, а также стали распространяться силами Наркомпроса и НКВД.
Шло время, но поиски четырех пропавших картин не приносили плодов, не появлялись они и на легальных заграничных аукционах. Через пару лет в МУРе практически прекратили поиски похищенных полотен: оперативники полагали, что они осели у неизвестного заграничного коллекционера. Но в сентябре 1931 года все изменилось.
Тогда на Московском ипподроме крупно проигрался человек, известный в околокриминальных кругах как Федорович. Он поставил не на того коня и активно стал искать тех, кто мог бы одолжить ему крупную сумму денег.
Когда оперативники узнали об этих словах от информатора, то сразу стали наводить справки о Федоровиче. Как оказалось, в последнее время он не попадал в поле зрения сотрудников правоохранительных органов, был рядовым служащим в Народном комиссариате почт и телеграфов.
Соседи отзывались о нем как об интеллигентном, весьма чистоплотном и педантичном гражданине, он читал книги и выписывал журналы. Более того, по словам соседей, Федорович был еще и верующим — его регулярно видели в церквях. В том числе в Антипиевской церкви рядом с Музеем изящных искусств имени Пушкина. А еще Федорович рассказывал, что был когда-то осужден царским правительством. Впрочем, он считал это своей заслугой, а себя называл пострадавшим от режима.
В списках московской полиции он значился как вор, входивший в банду некого Шварца, которая промышляла воровством из Петроградских музеев.
Ближайший друг Федоровича тоже оказался интересным для оперативников персонажем — художником, отбывавшим срок за сбыт краденого. Когда Федоровича вызвали на допрос в МУР, тот поначалу заявил, что слышал о краже картин от человека, которого уже нет в живых.
Он явно намекал на известного вора из Астрахани по кличке Якобсон: сыщики действительно подозревали его, но выяснилось, что он скончался. Позже Федорович принялся рассказывать, что якобы к похищению полотен причастен тот самый вор Корзубый.
Но рассказ подозреваемого вышел запутанным и невнятным, и опытный следователь Вячеслав Кочубинский легко поймал его на противоречиях. Федоровича задержали, и за сутки в изоляторе он, судя по всему, успел многое переосмыслить. В итоге арестант сообщил сыщикам, что картины украл не он, а знакомые его друга — художника по фамилии Кокорев, отбывающего наказание в местах лишения свободы.
Федорович предложил сотрудникам МУРа помощь — заявил, что если ему устроят встречу с Кокоревым, он уговорит его помогать милиции. Ему отказали, но дали телеграмму в лагерь и велели этапировать художника в столицу.
Федоровича отпустили, но установили за ним наблюдение. Уже на следующий день он явился на Петровку и заявил, что недавно получил письмо от доброжелателя с координатами двух из похищенных картин.
На вопрос, откуда информация, Федорович пожал плечами и заявил, что многие помнят его как ловкого и молодого вора.
Между тем наводка Федоровича оказалась точной: в указанном в письме месте сыщики нашли жестяной ящик, закопанный на глубине 40 сантиметров, а в нем чемодан с полотнами «Иоанн Богослов» Карла Дольчи и «Святое семейство» Корреджо.
Узнав, что сыщики все нашли, Федорович обрадовал их еще одним письмом с координатами похищенных картин, поступившим на его имя. Сыщики стали искать полотна в Малинском районе Московской области, возле поселка Ягличево.
Но вторая наводка Федоровича оказалась менее точной: оперативникам пришлось вести раскопки около двух дней. К концу второго дня, уже в сумерках, лопата ударилась обо что-то железное...
Оперативники и следователи подозревали, что письма Федоровича могли быть написаны им самим, но доказательств не было. Однако ему все же не повезло. Этапированный в Москву художник Кокорев рассказал, что Федорович — вор старой закалки и предлагал ему «взять музей» еще в 1924 году.
Причем похитить предполагалось именно те картины, которые и были похищены — с расчетом на то, что за них заплатят голландцы или итальянцы. Федоровича задержали, и он предстал перед судом, но на этом его следы затерялись. Дальнейшая судьба похитителя картин так и осталось загадкой.
Федорович был хорошим вором, но оказался неважным антикваром. Похитив полотна и закопав под землю на долгие месяцы, он не подумал, что нанесет им значительный ущерб.
Из всех картин в хорошем состоянии оказалось лишь «Бичевание Христа» Пизано, отданное итальянцу Лопайне. Остальные нуждались в срочной реставрации. На следующий день после находки второго металлического бака в МУР вызвали знаменитого реставратора Василия Яковлева.
В мастерской Яковлев в течении многих дней с предельной аккуратностью очищал картины. По словам тех, кто работал с ним, это был беспрецедентно трудный процесс реставрации. Картины Пизано и Корреджо сохранились хорошо, и работа с ними не доставила больших хлопот.
Но с Рембрандтом реставраторам пришлось повозиться: его «Христа» Василий Яковлев переносил на другой холст на протяжении трех месяцев. В 1933 году СССР продал эту картину в одну из частных коллекций в США.
Но больше всего досталось картине «Ecce Нomo» Тициана, в которую Федорович завернул полотно Рембрандта.
Покупатель взглянул на картину и махнул рукой: мол, такое и даром не надо. В среде искусствоведов существует предположение, что реставратор сделал это сознательно, чтобы сохранить Тициана в СССР.
Об этом говорит тот факт, что как только вопрос о продаже картины был снят, Яковлев активно взялся за ее реставрацию. Он восстановил часть центральной фигуры полотна и фрагменты голов второстепенных персонажей композиции.
Мастер сделал все, что мог, но полотно Тициана все равно оказалось в запасниках Пушкинского музея, где дождалось появления реставрационных технологий будущего. Лишь в 1995 году «Се человек» вошел в каталог собрания итальянской живописи ГМИИ имени Пушкина.
В 2008-2016 годах полотно готовили к реставрации, работы проводились в 2016-2019 годах. Сегодня картина, ставшая жертвой кражи века, выставлена в музее: увидеть ее можно рядом с полотном XVI века «Портрет кардинала Антонио Паллавичини».