12 июня 1991 года Борис Ельцин выиграл свои первые президентские выборы — еще не президента России, но уже президента РСФСР в составе СССР. Противостояли беспартийному политику пять кандидатов, четверо из которых шли от КПСС: Николай Рыжков — человек Михаила Горбачева, будущий губернатор-тяжеловес Аман Тулеев, советский военачальник Альберт Макашов, последний руководитель КГБ Вадим Бакатин и еще не всем знакомый лидер ЛДПСС Владимир Жириновский. Мнения избирателей о тех выборах очень сильно разнятся: одни говорят, что это было историческое событие и важнейший шаг от надоевшего всем коммунизма к демократии, другие — что те выборы практически ничего не значили. «Лента.ру» поговорила с теми, кто работал и голосовал на выборах 1991 года, и узнала, как Ельцину далась его первая победа.
Бронислав Табачников, кандидат исторических наук, искусствовед, педагог из Воронежа, голосовал за Ельцина:
Это был совершенно осознанный выбор. Я ознакомился с его программой, и вообще я знал о нем и следил за ним. Никто из кандидатов сравнения с Ельциным не выдерживал в моих глазах и моем представлении. Ельцин имел уже достаточно большой управленческий опыт в определенных условиях, какого не имели ни [бывший министр внутренних дел СССР и последний руководитель КГБ Вадим] Бакатин, ни Жириновский, ни Аман Тулеев. Кроме того, Ельцин уже был наверху, он был в составе политбюро, обладал громадным массивом информации и связями.
Ельцин олицетворял новую надежду, новое направление, новое веяние. То, с каким жаром он выступал на пленумах, как Лигачев ему говорил: «Борис, ты неправ!»... Он, конечно, олицетворял новую волну, которая пробивалась в ту пору. У меня было не эстетическое, а интеллектуальное неприятие того, что я видел: это безумное толчение воды в ступе и нежелание сделать что-нибудь серьезное, чтобы продвинуться вперед. Могу свидетельствовать, что настроения в моей среде были такими же, и с Ельциным связывались очень большие надежды.
Если бы Ельцин не победил, страна погрузилась бы в пучину неразберихи, и в конце концов все пришло бы к тому, к чему пришло, потому что история — это такая привередливая дама, которая случайностей не любит, в ней есть закономерности. Не мог быть откуда-то [со стороны] руководитель — deus ex machina. Он мог быть только из тех, кто уже обладал каким-то опытом. Я даже не допускал, что кто-то будет не из советской элиты, и так и получилось.
Расстрел Белого дома и разгон Верховного Совета [в 1993 году] был абсолютно справедливым деянием, потому что там засела старая номенклатура макашовского антисемитского характера, которая все хотела повернуть вспять. Поэтому я воспринял это как яркое проявление борьбы новых сил с тем старым, замшелым, уже окостеневшим, что олицетворял Верховный Совет.
Михаил Алексеев, индивидуальный предприниматель:
Так получилось, что единственный раз в жизни я голосовал именно в 1991 году. Люди тогда были очень политизированы, многие, и я в том числе, верили, что теперь от нас что-то реально зависит, что наш выбор повлияет на будущее страны. В Горбачеве к этому времени уже разочаровались, страна разваливалась, магазины стояли пустые, жрать было нечего, деньги теряли цену, народ стремительно нищал. А Ельцин выглядел решительно, бодро, хорошо говорил и внушал надежду. Многие тогда поверили, что он за народ и знает, что делать.
Очень понравилось, когда он вышел из компартии, которая к тому времени, лично у меня вызывала только глубокое отвращение. Даже дурацкая история с падением Ельцина с моста вызвала скорее симпатию: «Нормальный мужик, свой! И выпить не дурак, и по бабам...»
О том, что это все какая-то хитрая политическая игра, которая приведет к развалу нашей Родины — страны, в которой мы жили, никто тогда не думал. Все устали, всем хотелось перемен.
Надо сказать, что и соперников у Ельцина по большому счету не было. «Плачущий большевик» Николай Рыжков — такой вялый пенсионер после инфаркта, блеял что-то невнятное. Жириновский и Макашов нормальных людей пугали. Был кто-то еще, но их я теперь даже вспомнить не могу. Тогда все решили не выборы, а сам факт их проведения. Результат был предопределен.
Что было бы, если бы страна в 1991 году не проголосовала за Ельцина? История, как вы знаете, не терпит сослагательного наклонения. Но от моих симпатий к первому президенту России, за которого я отдал в июне 1991 года свой голос, не осталось следа уже в октябре 1993 года, когда танки долбили российский парламент, а снайперы — обычных горожан, пришедших посмотреть, что там такое происходит. Этого я Ельцину никогда не прощу.
Виктор Первушин, пенсионер из города Ковдор Мурманской области, в 1991 году был одним из участников предвыборного опроса, голосовал за Ельцина:
Однопартийная система была бедой нашего существования. Не было даже примитивной конкуренции. Люди руководящие как жили? Здесь у него не получилось — его в другое место переводят. А Ельцин дал надежду.
Чтобы познакомиться с его предвыборной программой, я даже организовал сам себе командировку в Мурманск — туда в дом культуры приезжал Борис Николаевич. Меня как-то пропустили, [помог] знакомый — он в Кандалакше работал редактором газеты и сказал [охране]: «Как так? Почему его не пускают?» Я ведь уже столько ходил по кабинетам, чтобы попасть туда. Удалось, часть выступления прослушал. Хотел вопрос задать, но сорвалось.
Перед выборами праздничная обстановка стояла, подъем у людей был. Люди, можно сказать, преобразились. Более открытыми стали. Субботник провели без всякой поддержки [КПСС]. Парторганизация как-то хоп — и скукожилась, коммунисты ничего не делали, и маленькая ковдорская группа демпартии это все организовала.
Из Мурманского обкома партии была агитация за Рыжкова (Николай Рыжков был кандидатом в президенты РСФСР от КПСС — прим. «Ленты.ру»), я участвовал в качестве слушателя и прочитал там стихотворение из Тютчева, что, мол, много слов у Рыжкова хороших, но «нам не дано предугадать, как слово наше отзовется». И Владимир Вольфович [Жириновский] — тоже понятно было, что агитация за него звучит несерьезно.
Перед выборами тревожно было, но как-то обошлось. Внутренне я не сомневался, что надо по этому [демократическому] пути идти, поддержать, проголосовать за него, а что точно получится [у Ельцина победить] — не было такого ощущения. Очень сильно готовились, чтобы его не допустить, чувствовалось это. Хотя я встречался с коммунистами, которые поддерживали его, понимали.
В начале 90-х я только устроился на работу после учебы, и пошло сокращение, а в годы Ельцина наш трест «Ковдорстрой» вообще сгорел, его не стало. Не сразу, но очень быстро — в 1994 году — люди уже оставались без зарплат, просто отпускали без оплаты. В средней-то полосе как-то поспокойнее было: несмотря на всю нищету, они сохраняли зарплату.
Может быть, не все получилось у Ельцина так, как хотелось мне, но выбор-то был тем не менее правильный. По-старому развиваться мы не могли.
Заслуга большая Бориса Николаевича была в том, что, несмотря на все недостатки, [в 1993 году] он не допустил раскола в обществе, не началась гражданская война. Понимаете, чувствовалось, что у них (депутатов Верховного Совета РСФСР) возобладал популизм. И чтобы не было [гражданской войны], он допустил [к власти] своих людей, которые отхватили то, чего не полагалось. Но политика — это ведь искусство возможного. Раз не получилась гражданская война, как в других регионах — Кавказ, Армения, Казахстан, Азербайджан Югославия, — то и хорошо.
Сергей Братчиков, предприниматель из Москвы, в 1991-м — участник сопротивления ГКЧП, сагитировал батальон Таманской танковой дивизии перейти на сторону Ельцина, голосовал за Ельцина:
Это было народное, массовое, когда люди вышли на улицы и обнимали Ельцина. Конечно, все хотели его победы, были против Коммунистической партии. Вся моя жизнь при советской власти этому предшествовала.
Потом возникло разочарование. Когда он парламент расстрелял из танков в 1993 году, у меня пошло отторжение Ельцина. Когда мы по телевизору увидели «Боже, храни Америку» (фраза, сказанная Ельциным во время выступления в Конгрессе США 17 июня 1992 года — прим. «Ленты.ру»). Все дальше, дальше... В 1996 году я, конечно, голосовал уже против него. А уже к концу, к 1997 году, я его просто ненавидел.
Но в 1991 году он был для меня как минимум герой. Так же, наверное, как и для всего российского народа.
Может быть, другой лидер смог бы построить демократическую Россию, но покажите мне такого героя — его просто не было в тот момент. Вот тот же Рыжков — я же виделся с ним тогда, в 1991 году, и сейчас. Ну он никакой был — и тогда, и сейчас.
Николай Сапелкин, историк и общественный деятель из Воронежа, в 1991 году — первый секретарь райкома комсомола, голосовал за Тулеева:
Наверное, я был человеком наблюдательным и понимал, что не столько перемены, сколько альтернатива идет на смену, поэтому такого представления, что Ельцин принесет какое-то обновление, что Ельцин принесет что-то хорошее, не было. [Советский военачальник Альберт] Макашов объективно был симпатичен многим, и я рассматривал его кандидатуру, и когда мой слишком мягкий нейтральный выбор Тулеева не устраивал [собеседников], я говорил: голосуйте за Макашова.
Генерал-полковник Макашов — уроженец Воронежской области, он выступал одновременно с ультралевых и националистических позиций. Можно сказать, что подобные взгляды были впервые отражены в президентской гонке. Это, конечно, было во многом необычно, люди не поддержали такую точку зрения. Но это по крайней мере свидетельствовало о том, что даже небольшой процент за него проголосовавших не попал под оболванивание демократией, Ельциным и прочим.
Я помню, в Москве в 1989-1990 годах на каждом шагу были импровизированные митинги — и на старом Арбате, и в центре висели листовки самодельные: «Над седой пучиной моря гордо веет Боря-вестник. А трусливый Горби прячет тело жирное в утесах», «Борис, борись» — всякие такие вещи были очень популярны. И на этом фоне значительная часть избирателей, проголосовавших за Ельцина, просто выразили свое мнение против Горбачева. Тот просто всех утомил пустыми разговорами, под шум которых шел демонтаж страны, ухудшалось качество жизни, возникали конфликты на национальных окраинах, возникали конфликты в самой коренной России...
Я остановился на Тулееве, потому что не мог принять ни Бакатина — он вообще для меня был совершенно презренным человеком: во-первых, бесцветный, во-вторых, горбачевец, а это сразу же определяло ему последнее место, — ни других.
Был еще Жириновский... Я его видел несколько раз на митингах в Москве, и он на меня впечатления не произвел: политики такого формата еще не приобрели тогда популярности, и он не соответствовал моему представлению о политике. Перед началом митинга он как-то был такой чванливо-отстраненный, во время митинга — яркий, полемичный, но во-многом пустозвон.
Рыжков — в целом симпатичный человек, которого тогда называли «плачущим большевиком», из-за того, что он не всегда мог внятно отстоять свою точку зрения. Но все-таки он воспринимался как пенсионер (Николаю Рыжкову сейчас 92 года, и он до сих пор в политике: занимает пост сенатора от Белгородской области — прим. «Ленты.ру»).
Хоть он и сейчас жив-здоров и является членом Совета Федерации, но перед участием в выборах он уходил в отставку с поста председателя Совета министров СССР по состоянию здоровья, и его выдвижение на пост президента — с большей нагрузкой, с большим числом вызовов — меня лично коробила. Либо нужно было уйти с другой формулировкой с поста, либо более четко объяснить, чего человек хочет. Иначе воспринималось, что это какой-то технический кандидат — чтобы оттянуть значительное количество голосов у Ельцина.
Ельцина я однозначно не принимал ни на каком из этапов — с момента его появления в публичной политике, с момента его появления в Москве. Это совпало с моей срочной службой в Вооруженных силах СССР. Я служил в Москве и имел достаточно много свободного времени, чтобы перемещаться по столице, участвовал, насколько это возможно, в общественной жизни, разобрался с зарождающимися общественными активностями и активистами, читал демократическую газету... Но то, что предлагал Ельцин, меня совершенно не устраивало. И я оказался в тупике.
Как человек социально активный я не мог просто взять и не пойти на выборы, тем более что перед тем я был участником избирательной комиссии по выборам депутатов Верховного Совета СССР, РСФСР и референдума о будущем советского государства.
Таким образом, я решил голосовать за Тулеева. Он был выходцем с Кузбасса и не воспринимался как сепаратист, который хочет развалить страну, сломать страну. Наоборот, он был своеобразным центристом, который выступает за сохранение традиционных ценностей. Можно сказать, он был некий традиционалист, что ли, в моем представлении. Я изначально понимал, что он не победит, потому что у него недостаточный был опыт работы в федеральных органах, газеты о нем писали нечасто, на телевидении он тоже бывал нечасто. Но в целом я доволен тем, как мой, так сказать, избранник 1991 года провел свою политическую жизнь: вернулся на Кузбасс, работал, может быть, излишне пересидел на губернаторской должности, но в какой-то степени он был символом сохранения стабильности. Все 90-е годы у нас были проблемы с шахтерами, поэтому в целом проблему региона он решил. Решил ли бы он проблему страны — сказать сложно.
Константин Калачев, политик и политический технолог, в 1991 году — член координационного совета движения «Демократическая Россия», которое поддержало Бориса Ельцина:
Те выборы не несли того драматизма, который был на выборах 1996 года. Да, 12 июня 1991 года избрали Бориса Ельцина президентом, он более 50 процентов голосов получил. Собственно говоря, тогда избрание Ельцина было для всех очевидно, в отличие от 1996 года, когда было непонятно, победит Ельцин или Зюганов. Хотя результат был довольно скромный — не 60, не 70 и не 80 процентов.
Кампания была очень короткая. По сути дела, когда депутаты объявляли дату выборов, уже было понятно, кто будет победителем. Административный ресурс тогда еще не использовался так, как сейчас. Тогда все в этом плане было по-честному.
Ельцин был, безусловно, популярен. Конечно, были и те, кто не питал к нему симпатий. Но, так или иначе, я думаю, что эти выборы фиксировали ситуацию, когда самым популярным политиком России был именно Борис Ельцин. Его рейтинг был точно выше, чем у Горбачева, Рыжкова или кого-то еще. В общем, люди хотели перемен, люди хотели преодолеть советское прошлое. И Ельцин как символ этих перемен тогда был с этой точки зрения безальтернативен. Тем более что тогда были сложности в экономике: пустые полки, товары первой необходимости покупались по карточкам или из-под полы.
Собственно говоря, почему я эти выборы даже толком не запомнил, хотя и имел к ним некоторое отношение, как тогда еще молодой демократ: консервативные партийные элиты не смогли найти привлекательного конкурента Ельцину. И на самом деле Рыжков, который был его главным конкурентом, по большому счету был уже отыгранной фигурой. Он к тому времени покинул пост главы союзного правительства, и Собчак назвал его «плачущим большевиком». То есть Рыжков никак не мог символизировать собой перемены. Он был скорее наоборот — как бы символом прошлого.
Так получилось, что ни Аман Тулеев, ни Рыжков, ни Бакатин не имели той общероссийской известности и поддержки, которая была у Ельцина. В этом смысле исход этих выборов был предрешен.
Да, на самом деле в нескольких регионах победил Рыжков, а Тулеев — у себя в Кемеровской области. Есть регионы более консервативные, есть менее консервативные. Но дело еще в том, что у Рыжкова была не очень убедительная кампания и слабый штаб — настолько, что его кампания не запомнилась никак. Я даже не помню такие регионы, где первым был Рыжков. Мне казалось, что Ельцин победил везде.
Игорь Минтусов, политолог и политический консультант, на президентских выборах 1991 года консультировал команду кандидата в президенты Амана Тулеева:
Если говорить в терминах шахмат, то это была партия блиц. То есть фактически на избирательную кампанию отводилось всего несколько недель.
Второе, что мне запомнилось: та кампания не была технологичной совсем, с минимумом исследований и разработки месседжей для разных целевых групп. Все перечисленное появилось позже, уже на следующих президентских выборах. То есть тогда все, что делали кандидаты, — это максимизировали количество встреч с избирателями и фактически укрепляли тот каркас имиджа, который у них сложился к этому времени. Представители КПСС ориентировались на коммунистов; Борис Ельцин был этаким кандидатом надежд на лучшее и светлое будущее, которые с ним связывались; Тулеев был крепким региональным лидером Кузбасса, он пользовался там огромным уважением и авторитетом.
Если говорить про кампанию Тулеева, то суть ее состояла вот в чем. На следующий день после того, как были объявлены выборы, я прилетел в Кузбасс. В шесть часов утра мы — команда Тулеева — садимся в самолет и в десять часов прилетаем в Иркутск. Там встреча с руководством области, избирателями. После этого снова садимся в самолет и прилетаем к обеду в Новосибирск. Там опять же встреча с властями и избирателями. Затем в третий раз садимся в самолет и к ужину прилетаем в Ижевск, где все повторяется. У меня было ощущение, что я разъезжаю на такси по Москве: сначала Химки, потом Бирюлево, потом Теплый Стан. Это я описал типичный день той кампании.
И, соответственно, встречи, встречи, встречи, где кандидат Тулеев рассказывал про свою программу, а мы помогали ему между встречами корректировать свои выступления — подсказывали, что было удачным, а что не очень удачным. То есть фактически это было такое сопровождение по ходу дела, «с колес».
Вот такая была кампания, этакий спринт, когда можно было только корректировать тот сложившийся образ, который был у всех кандидатов, вышедших на старт кампании.
Когда накануне старта кампании мне позвонил коллега и предложил поработать с Тулеевым на выборах, мой первый вопрос ему был: «А кто это такой?». С его стороны последовала некоторая пауза, потом он стал объяснять, что это председатель Кемеровского облисполкома, известный человек. Я сказал, что подумаю, а через полчаса перезвонил и согласился. Такими были мои познания о Тулееве на тот момент.
Алексей Борисов, пенсионер, бывший сотрудник МВД СССР, голосовал за Ельцина:
Поначалу я очень симпатизировал Ельцину. У большинства людей было большое неприятие коммунистов, которые уже всех достали своим идиотизмом и полным вырождением. Всем было понятно, что идеи коммунизма — это полный бред. А Ельцин дал людям надежду, объединил их.
Потом его освободили от должности и перевели в Госстрой СССР. Он же номенклатурный был. И он стал обслуживаться ведомственной медициной.
Медсанчасть Мосгорстроя находилась на Мичуринском проспекте, а главного врача звали Роберт Шалвович Хунтуа. В их стационаре отлеживались все грузинские воры в законе. Ребята из ГУЗМа (Главного управления здравоохранения Москвы) рассказывали, что на эту больницу списывается наркотиков больше, чем на всю Москву. Доктора от него выли, он с ними обращался как Карабас с буратинами. Но тронуть его никак не могли, потому что он был лечащим врачом Ельцина. Как только начинали им заниматься, тут же сверху по рукам били. На этом погорели три опера из 9-го отдела Петровки, занимавшегося здравоохранением.
А потом Ельцин стал президентом и вернулся в кремлевскую медицину, стал лечиться там. Хунтуа остался без защиты, и мы его под белы рученьки — на Петровку. Он, конечно, орал, что нас всех на тряпки порвут, головы нам отрежут, показывал фотографии, где они с Ельциным чуть ли не взасос целуются, но мы на него уже столько всего накопали, у него из кабинета наркоту коробками выносили, что никто за него не впрягся, и ему срок дали. Позже я узнал, что уже был готов приказ о назначении Хунтуа главным врачом Боткинской больницы. Вот тогда я в первый раз усомнился в своих симпатиях к Борису Николаевичу.
Окончательно изменилось мое отношение к Ельцину в 1993 году. Нас погнали к Белому дому, по которому из танков лупили. У меня до сих пор перед глазами стоит, как там все горит, полыхает, как по толпе конкретно стреляют. Очень, кстати, хорошо стреляли, профессионально. Я восемь человек раненых вытащил и помощь им оказал — перевязал, жгуты наложил, спас. Туда же скорые не пускали. Мне потом медаль дали «За отвагу», у меня в наградном листе описано восемь реальных ситуаций.
Это все, что у меня от Ельцина осталось. Больше я на выборы не ходил.
Михаил Савельевич Р., пенсионер:
Я ни разу не голосовал. Ни за Горбачева, ни за Ельцина, ни за Путина. И сейчас не собираюсь, и в СССР не голосовал. Хотя один раз в избирательной комиссии работал. За это меня потом из комсомола выгнали.
В конце 70-х это вроде было. Хотя точно уже года не помню. Меня, как молодого, отправили на выборы. Обещали два отгула. Выборы в школах тогда проходили. Ну, мы там сидели, проверяли паспорта, листочки выдавали, галочки ставили. Потом такую пластмассовую коробку с листочками опечатали и куда-то ее увезли. Нам велели ждать, пока там все не посчитают. А на заводе нам денег выдали на всю компашку, чтобы покушать и отдохнуть можно было нормально.
Водочка была, женщинам — вино. Салатики всякие, дефицит — икра, краб дальневосточный в баночках, колбаска... Так принято было. Нормально посидели, расслабились. А когда отбой дали — домой всех развезли. Все очень культурно.
Это воскресенье было. А утром в понедельник, когда детишки в школу пришли, неудобно получилось. Какая-то тварь весь лук в классе на закусон общипала, а октябрята его на соревнование выращивали. У них тогда звездочки были. То есть какая звездочка больше лука вырастит — та и лучшая. А его сожрали! Ну и в горшочки с цветочками бычков кто-то напихал. Да еще какого-то гада в рукомойник стошнило.
Разбираться особо не стали, и меня, как самого молодого, за всех наказали: мол, это я все наделал. С тех пор я на выборы не хожу. В прошлом году ходил, а они говорят, что меня у них в списках нету. А я за квартиру плачу. Вот так у них это выходит!