Ровно 100 лет назад, 5 июля 1922 года, русским эмигрантам в Европе начали выдавать так называемые нансеновские паспорта. Этот документ придумал комиссар Лиги Наций по делам беженцев Фритьоф Нансен, который в своей работе столкнулся с большим потоком людей, бежавших из России после Октябрьской революции и Гражданской войны. Специальный документ был разработан им для того, чтобы облегчить жизнь людей, лишенных возможности безопасно вернуться на родину из-за репрессий и террора. За время действия нансеновских паспортов их получили, например, художник Илья Репин, писатели Иван Бунин и Владимир Набоков, композитор Сергей Рахманинов. Сейчас, когда политические и экономические события вновь подталкивают россиян к эмиграции, в Европе появилась идея возродить нансеновские паспорта. С какими трудностями сталкивались русские эмигранты первой волны, так ли полезен оказался для них особый паспорт и какие уроки можно извлечь из их опыта — разбиралась «Лента.ру».
По данным ООН, на начало 2021 года за границей проживали более 11 миллионов выходцев из России — это третье место в мире после Индии и Мексики. После начала специальной военной операции России на Украине число граждан, выезжающих за границу, существенно увеличилось. Так, в конце марта Российская ассоциация электронных коммуникаций (РАЭК) сообщала, что страну покинули около 70 тысяч IT-специалистов, и спрогнозировала отъезд до 100 тысяч профессионалов этой отрасли. Позже появилась информация, что часть из них вернулась, но факт остается фактом: десятки тысяч граждан решили покинуть родину.
Можно ли назвать этот тренд новой волной эмиграции — вопрос дискуссионный. Однако ситуация с наплывом россиян в Грузии, Армении, Турции и некоторых других странах говорит сама за себя: за границей выходцев из России стало значительно больше, и они начинают сталкиваться с бюрократическими трудностями. У кого-то заканчивается срок действия паспорта, у кого-то — виза, кому-то не хватает документов для проведения юридических процедур и открытия счета в банке. При этом часть россиян не хочет возвращаться на родину.
В связи с этим ряд российских активистов за рубежом предложили возродить документ, введенный для русских эмигрантов в 1920-х годах прошлого столетия, а именно нансеновский паспорт. С такой инициативой выступили граждане России, проживающие в Словакии. Названный в честь бывшего комиссара Лиги Наций по делам беженцев Фритьофа Нансена, предложившего идею особого документа для вынужденных переселенцев, нансеновский паспорт закреплял юридический статус за россиянами за границей и позволял им быть легализованными до получения гражданства какой-либо страны. Этот документ помог сотням тысяч россиян, бежавшим за границу от гражданской войны и красного террора.
Как считают авторы проекта «Паспорт Нансена 2.0», некоторые россияне за рубежом опасаются, что у них могут возникнуть трудности с продлением документов, то есть виз и паспортов, в случае возвращения в Россию. Активисты подчеркнули, что не претендуют на исключительное положение, получение гражданства Словакии или каких-либо льгот, а лишь хотят обезопасить себя и закрепить свой юридический статус.
В то же время ряд эмигрантов, среди которых шахматист Гарри Каспаров, бывший депутат Государственной Думы Дмитрий Гудков и предприниматель Евгений Чичваркин, на конференции в Вильнюсе предложили идею создания паспорта «хорошего русского». По их мнению, документ должен дать возможность россиянам открывать банковские счета, получать визы и доступ к ряду сервисов и услуг без необходимости возвращаться на родину. При этом чтобы получить такой документ, необходимо подтвердить свое несогласие с политикой российского руководства, в частности с проведением спецоперации на Украине. В случае несоответствия критериям «хорошего русского» паспорт можно будет изъять.
Эта инициатива была встречена противоречивыми реакциями в интернете и публичном пространстве. Многие раскритиковали ее за несостоятельность. Так, например, политолог Григорий Голосов в Facebook (запрещенная в России социальная сеть; принадлежит корпорации Meta, которая признана экстремистской и запрещена) назвал саму концепцию разумной и необходимой в текущих условиях, однако счел неадекватным название документа и риторику авторов инициативы. В свою очередь политолог Марат Баширов увидел в подобных инициативах «заказушность».
Сам Каспаров позже заявил, что ему больше нравится формулировка «европейский русский», однако суть инициативы от этого не меняется. Согласно идее, россияне смогут чувствовать себя комфортно за границей, только отрезав себе все пути обратно на родину.
По мнению доктора исторических наук, профессора кафедры ЮНЕСКО по изучению глобальных проблем МГУ имени М.В. Ломоносова Зои Бочаровой, необходимости в создании специального документа для граждан, покинувших Россию, сегодня нет. Она напомнила, что нансеновские паспорта появились ровно 100 лет назад, когда в мире еще только формировались механизмы помощи вынужденным переселенцам, чтобы поддержать тех, кто не мог рассчитывать на защиту в стране пребывания.
Действительно, события столетней давности сильно отличались от современной ситуации. После Октябрьской революции 1917 года и последовавшей за ней Гражданской войны население России оказалось в состоянии раскола. Победа большевиков ознаменовала начало новой главы в истории страны, и не для всех граждан нашлось в ней место. Новая власть начала расправляться с неугодными слоями общества: дворянство, казачество, зажиточные крестьяне были репрессированы. Тех, кто не успел покинуть Россию, сослали в лагеря или расстреляли, другие оказались вынуждены сменить имена и скрываться.
Некоторым этого выбора не дали — их просто обязали уехать. В числе приговоренных к высылке оказались в основном представители интеллигенции — профессора, писатели, ученые, врачи. Советская власть предпочла избавиться от носителей ценностей старого мира, чтобы построить новый: у нее были свои профессионалы, транслирующие народу новые ценности.
Тем не менее с первой волной эмиграции — а именно так в истории известен массовый отъезд офицеров, интеллигенции и предпринимателей из РСФСР в 1920-е годы, — государство лишилось наиболее талантливых деятелей искусства и науки. Писатели Иван Бунин и Александр Куприн, композиторы Сергей Прокофьев и Сергей Рахманинов, поэты Вячеслав Иванов и Марина Цветаева оказались разделены с родиной, часто служившей для них неиссякаемым источником вдохновения.
Одним из самых известных событий в рамках первой волны эмиграции стал «философский пароход» — операция по высылке из России нелояльных граждан, проведенная по инициативе Владимира Ленина. Поводом для этого шага стала «Профессорская забастовка» зимой 1921 года — протестные выступления десятков московских профессоров, несогласных с низкими зарплатами и ограничениями прав и свобод в университетах. Тогда преподаватели столичных учебных заведений массово отказались работать.
Революционер Лев Троцкий позже назвал этот акт «гуманизмом по-большевистски»: не лояльных новой власти выслали из страны, чтобы не расстреливать.
Собираясь в спешке, будущие эмигранты успевали взять с собой лишь немногое из накопленного состояния. Так, социолог и культуролог Питирим Сорокин вспоминал, что будущие эмигранты покидали родину лишь с парой чемоданов. Перед погрузкой багажа на пароходы и поезда дорожные сумки тщательно обыскивали, все что могло пригодиться молодому советскому государству — в первую очередь деньги и драгоценности — изымали. Таким образом, сотни тысяч русских оказались на чужой земле без денег, связей и понимания что делать дальше. Но в России им угрожала ссылка или расстрел, а заграничная жизнь сулила по меньшей мере свободу.
Жизнь русских эмигрантов за границей складывалась тяжело. Большая часть беженцев начала свой путь в Константинополе (современном Стамбуле). Он предстал перед ними «сказочным городом, залитым солнцем» с флагами, белосахарными дворцами и минаретами, как рассказывал поэт Александр Вертинский. Но первые впечатления быстро сменились жестокой реальностью: у эмигрантов не было денег на жизнь, им было сложно найти работу, жилье и предметы первой необходимости.
Одно из таких заведений — русский ресторан «Режанс» — до сих пор открыт для посетителей в Стамбуле, хоть и под другим названием. При этом эмигранты не планировали, что их изгнание продлится долго. Несколько лет после отъезда они лелеяли надежду на скорое падение большевиков и возвращении на родную землю.
Но со временем все больше стран признавали советскую власть, и грезы о старом мире рассеивались. К середине 1920-х годов число русских в эмиграции, по разным оценкам, приблизилось к двум миллионам. Главными центрами русского зарубежья стали Париж и Берлин. Так, интеллигенция сменила две российские столицы — Москву и Санкт-Петербург — на две европейские. Но жизнь в Европе на первых порах оказалась не менее тяжелой. Бывшие офицеры, профессора и знать работали официантами, водителями такси, набивали сигареты табаком, чистили обувь — словом, хватались за любую возможность обеспечить себя.
При этом иностранные правительства по-разному относились к беженцам. Историк и литературовед, кандидат философских наук Андрей Мартынов в беседе с «Лентой.ру» отметил, что позиция стран, как правило, являлась продолжением их политики в отношении Российской империи и белых правительств. Национальные интересы в этой сфере доминировали над выполнением союзнических обязательств.
Эксперт добавил, что ситуацию усугубляли пороки ряда руководителей эмиграции. Например, финансовая помощь интернированным в Польше белым элементарно разворовывалась эсером Борисом Савинковым и руководством Русского эвакуационного комитета.
Иными словами, интеллигенции приходилось организовываться самой, рассчитывать на благотворительность и на русскую буржуазию, которая заранее вывела капитал за рубеж, считает доктор филологических наук, заведующая отделом культуры российского зарубежья Научно-исследовательского центра при Доме русского зарубежья имени Александра Солженицына Татьяна Марченко. По ее словам, Франции была нужна рабочая сила после Первой мировой войны, а в Германии жизнь была дешевой из-за обесценивания немецкой марки.
Некоторые страны более гостеприимно встречали русских эмигрантов, так как нуждались в светлых умах и рабочих руках. Так, историк Зоя Бочарова отметила, что наиболее благоприятные условия с точки зрения реализации специальных программ были созданы в Югославии, Чехословакии, Болгарии, где не ставилась задача ассимиляции, но решалась задача правильного использования человеческого капитала. В частности, в Чехословакии действовала Русская акция помощи по инициативе тогдашнего президента Томаша Масарика: страна принимала в основном интеллигенцию, им выделяли выплаты из государственного бюджета, помогали с поиском жилья и трудоустройством. Взамен беженцы развивали науку, экономику и культуру принимающей страны.
Некоторые эмигранты отправлялись за океан — в страны Латинской Америки и США. Кто-то, несмотря на угрозу безопасности, выбирал вернуться в РСФСР. Историк Андрей Мартынов отметил, что реэмиграция нередко объяснялась невозможностью полноценно интегрироваться в новую среду. Другой важной причиной для возвращения, по его словам, была невозможность найти своего читателя или зрителя, реализоваться в полной мере профессионально и творчески. Кто-то, как писатель Александр Куприн и поэт Антонин Ладинский, возвращался на родину умирать. Однако большинство эмигрантов оседали в одной из зарубежных стран навсегда. Рано или поздно им приходилось свыкнуться с мыслью, что старая эпоха ушла навеки и мечтам о ее триумфальном возвращении не суждено сбыться.
Столкнувшись с огромным потоком беженцев из России, мировые державы приняли меры для помощи им, в том числе в решении бюрократических проблем. Одним из главных шагов в рамках этой помощи стало как раз введение в 1922 году нансеновского паспорта. Он стал первым официальным документом для беженцев, у которых не было возможности вернуться на родину для оформления новых паспортов.
Его выдавали при двух условиях: при наличии документа, подтверждающего личность, и документа, подтверждающего, что человек является эмигрантом.
Историк Зоя Бочарова рассказала «Ленте.ру», что создатели паспорта хотели компенсировать отсутствие документов у эмигранта, унифицировать разнообразие документов, имевшихся на руках, и облегчить возможность передвижения по миру. Сами эмигранты настояли, чтобы первоначальное наименование документа «Сertificat de réfugiе’» («Удостоверение беженца») было заменено на «Сertificat d’identité» («Удостоверение личности»). «Поскольку за лицами, претендующими на такой паспорт, не стояло государство их происхождения, защищавшее их интересы, терялась гражданская идентичность, в самом документе была обозначена принадлежность лица — "русский по происхождению, не приобретший никакой другой национальности", то есть подданства или гражданства. Так родилось первое определение понятия "беженец", и оно касалось только русских», — объяснила эксперт.
Вместо государственных гербов в паспорт вклеивали пятифранковые марки с изображением Нансена, которые давали документу законную силу. Эмигранты каждый год обновляли марку и платили денежные взносы, отчисляемые в фонд помощи беженцам в заокеанских государствах. Нансеновский паспорт практически заменил эмигрантам национальный, однако он терял силу, если беженец возвращался на территорию РСФСР.
В середине 1920-х годов такие паспорта признавали в 43 странах, в 1940-е — уже в 52. Всего их получили около 450 тысяч человек по всему миру, многие из них приехали из России. Такой документ выдали и многим известным личностям, в том числе балерине Анне Павловой, художнику Илье Репину, композиторам Сергею Рахманинову и Игорю Стравинскому, писателям Ивану Бунину и Владимиру Набокову. Последний негативно оценивал документ, вспоминая о сложностях жизни с ним.
По словам историка Зои Бочаровой, нансеновский паспорт со временем стал атрибутом оппозиционности, альтернативности советскому. Она отметила, что юридически он не упразднен до сих пор, но согласно Конвенции ООН о беженцах 1951 года после Второй мировой войны стали выдавать документы другого образца.
Несмотря на все преимущества, нансеновские паспорта не давали их обладателям полного набора гражданских прав. Филолог Татьяна Марченко напомнила «Ленте.ру», что с таким документом человек не имел права участвовать в политической жизни, например голосовать на выборах. «На первых порах, конечно, эта вынужденная мера позволяла русскому беженцу не стать всемирным бомжем. Однако постепенно русские эмигранты интегрировались в жизнь стран своего проживания и принимали новое гражданство», — рассказала она. При этом паспорт существенно облегчил жизнь русских за границей. По словам Марченко, сама инициатива по его введению исходила от эмигрантского сообщества: Лига Наций поддержала ее, а сам Нансен получил в 1922 году Нобелевскую премию мира за гуманитарную деятельность.
Первая волна русской эмиграции оставила важный след в мировой и отечественной истории. Русское зарубежье внесло свой вклад в развитие культуры, науки и искусства, сохранив при этом свою идентичность.
Татьяна Марченко отмечает, что эмиграция позволила увидеть Россию и революцию глазами «побежденных», позволила русским первым массово пережить интеграцию и адаптацию в чужой среде и выразить это в разных видах искусства. Эмигрантов первой волны объединяла идея служения родине, возрождения и сохранения ее культуры за границей. Другим объединяющим фактором для русского зарубежья была тоска по России. Воспетое многими поэтами, писателями и музыкантами, это чувство стало символом русской эмиграции.
Помимо общей для всех людей на земле привязанности к месту рождения, русская эмиграция была проигравшей гражданскую войну частью народа. Россию отторгли насильственно, изменили ее строй, ее облик вопреки желанию будущих эмигрантов, и они тосковали по той стране, какой она представлялась в идеализирующей памяти, считает Марченко. «Родина казалась градом Китежем, прекрасным утраченным домом, от которого жизнь в эмиграции отличалась слишком сильно. В родине люди видели высшую ценность — утратив ее, страдали, вновь обретя — были рады и большому, и малому, потому что, бездомные, они обрели дом», — резюмировала ученый.
Массовая эмиграция повлияла и на саму Россию. Прошли годы, прежде чем страна смогла оправиться от разрушительных последствий войны, голода и гражданских противоречий. Зоя Бочарова подчеркивает, что в 1920-е годы общество было расколото и в социально-классовом, и в культурном плане. «В эмиграцию ушли преимущественно сторонники "классического" направления, "модернисты", сторонники же преобразований связывали свое будущее, свое творчество с новой властью. Пролеткульт появился не случайно. Обе линии развивались, но каждая в своей нише», — отметила она. По ее мнению, на фоне смены режима и массовой эмиграции многое потеряла наука. В прокрустовом ложе, в идеологических рамках ей пришлось нелегко. Однако впоследствии советская наука также достигла вершин, а все созданное и изобретенное русскими стало общим наследием.