В России более миллиона человек, у которых подтверждена ВИЧ-инфекция только по официальным данным, каждый год инфицируется порядка 50-70 тысяч. Первая крупная вспышка ВИЧ в стране произошла еще во времена СССР — в больнице Элисты, где один за другим заразились 75 детей, а также взрослые. Об этих событиях сняли популярный сериал «Нулевой пациент». Прототипом одного из героев стал врач Вадим Покровский, сейчас — академик РАН, специалист в области профилактики и лечения инфекций, вызываемых вирусом иммунодефицита человека, доктор медицинских наук. «Лента.ру» поговорила с ним о той вспышке, а также о том, как изменился вирус за прошедшие 40 лет.
Одна из сюжетных линий сериала «Нулевой пациент» перекликается с реальными событиями, которые происходили в СССР в 1988 году. Вы ведь в 1988-м занимались расследованием вспышки ВИЧ в Калмыкии и возглавляли специализированную лабораторию эпидемиологии и профилактики СПИДа?
Фабула сериала действительно соответствует реальности. Сценаристы встречались со мной, но это была совсем небольшая беседа и довольно давно, поэтому персонажи все-таки являются плодом художественного воображения создателей.
Как на самом деле обстояли дела в Советском Союзе 1988 года? Сообщения о вспышке ВИЧ правда старались всячески замять?
Наоборот, это как раз тот случай, когда обо всем было открыто объявлено в программе «Время» по «Первому каналу». В те годы аналогичные вспышки происходили в других странах, и там не удалось ничего до конца расследовать, то есть это была единственная внутрибольничная вспышка, причины которой были точно установлены. Это стало возможно в том числе благодаря новой политике гласности, которую вел Горбачев.
В других странах в расследование вмешивалась политика, например, так случилось в Ливии, где произошел аналогичный скачок заболеваемости ВИЧ во времена Каддафи. В отличие от СССР, власти североафриканского государства не стали искать первопричину, они обвинили во всем болгарских медсестер, которые работали в госпитале, где случилась вспышка. По версии местных СМИ, они заражали детей по заданию американского правительства.
Я через болгарское правительство косвенно принимал участие в защите обвиняемых. С помощью нашего опыта, связанного с расследованием вспышки ВИЧ в калмыцкой больнице, мы стремились доказать, что рост заболеваемости в Ливии вызван нарушением эпидемиологического режима внутри медучреждения. Но вы же понимаете, что гораздо проще во всем обвинить политических оппонентов? Процесс длился около пяти лет, медсестер приговорили к смертной казни, и только под влиянием мирового сообщества, за какие-то негласные преференции для Ливии со стороны других стран, их освободили.
Как долго поиски нулевого пациента продолжались в СССР?
На самом деле нашей главной задачей было прервать передачу вируса. Найти нулевого пациента в такой ситуации очень трудно, но тогда было мало ВИЧ-инфицированных, поэтому нулевой пациент, можно сказать, сам попался.
То есть никакой специальной кампании по поиску не было?
Нет, потому что не было нужды в его поиске. Ни тогда, ни сейчас при новых случаях инфицирования ВИЧ нам не особенно важен источник.
Отец мальчика за шесть лет до этого ездил в Конго, работал там в команде на берегу. Ну чем заниматься матросу на берегу? Так вирус попал в СССР. Когда мы выделили штамм ВИЧ, который был обнаружен у больных в Калмыкии, выяснилось, что это довольно редкий вариант вируса иммунодефицита, который был распространен только в Конго и впоследствии появился в нашей стране.
На территории России сейчас наиболее распространен этот штамм?
Нет, в нашей стране чаще всего встречается субтип А, тоже африканского происхождения. Сейчас его называют А6, потому что существует много разных вариантов субтипа А. Его тоже можно назвать советским, потому что он на территории бывшего СССР распространяется. Он передается преимущественно среди наркопотребителей, и нам даже удалось проследить, что он появился у нас в стране на территории одного из черноморских портов, вероятнее всего, в Одессе, потому что туда чаще всего заходили иностранные суда. А уже оттуда распространился по России наркопотребителями.
Этот субтип появился тогда же, в 1988 году?
Нет, это случилось гораздо позже. В те годы в СССР было очень небольшое количество ВИЧ-инфицированных — не более двухсот человек. Наиболее активное распространение вируса пришлось на девяностые годы, когда ВИЧ попал в среду наркопотребителей. После распада СССР число наркоманов в стране резко возросло: рубль стал конвертируемой валютой, и ввозить наркотики стало экономически выгодно. К тому же в советские годы границы охранялись гораздо серьезнее, был сильный наркоконтроль, потребителей наркотиков было мало, а деньги, заработанные на сбыте запрещенных препаратов, из страны было сложно вывести. Рыночная экономика оказалась прекрасным трамплином для масштабирования этого рынка, а также легким способом заработать деньги. Милиция после распада СССР сильно сдала позиции, поэтому дилеры ощутили, что у них развязаны руки. Конец девяностых, начало нулевых — это эпидемия ВИЧ среди наркоманов, массовые заражения каждый день, на которые было очень трудно повлиять, к тому же профилактических мер тогда почти не существовало.
В чем разница между вариантами вируса иммунодефицита, влияет ли это как-то на течение болезни?
Принципиальной разницы нет, но это может быть очень важно при разработке вакцины. Нужно, чтобы она действовала против всех субтипов. Например, в Западной Европе и Америке доминирует субтип B, поэтому их вакцины направлены преимущественно против этого субтипа, а у нас он наиболее распространен среди мужчин, имеющих секс с мужчинами. При этом основной тип, который встречается примерно у 90 процентов населения, все-таки субтип А6, поэтому наша вакцина должна быть направлена именно против него. Но идеальный вариант, конечно, когда лекарственный препарат нейтрализует все субтипы разом, потому что сейчас в Россию начал проникать субтип C — эта вариация вируса из Центральной Африки попала в Южную, оттуда в Юго-Восточную Азию, а теперь появилась у нас. Цепочка длинная, но именно поэтому мы можем говорить о пандемии ВИЧ в мире: вирус распространился во все страны, медленно, но верно.
Если человек когда-то инфицировался одним субтипом вируса иммунодефицита, может ли он затем инфицироваться другим, и повлияет ли это как-то на течение болезни?
Считается, что для вируса иммунодефицита характерно, что, если человек инфицировался каким-то субтипом, это на всю жизнь. Повторные инфицирования если и происходят, то крайне редко.
Сейчас антиретровирусная терапия в России бесплатна. Так было всегда?
Мы начали процесс написания закона о ВИЧ в 1992 году, но наш законопроект сгорел в Белом Доме, когда его обстреливали [в 1993-м]. Тогда не было компьютеров, поэтому нам пришлось собирать сохранившиеся фрагменты текста и его восстанавливать. К 1995-му году нам удалось это сделать. В числе одной из мер, предложенных нами, было как раз положение о бесплатном лечении ВИЧ-инфицированных. Наша идея была направлена на защиту прав ВИЧ-инфицированных: бесплатное лечение, запрет на увольнение с работы в связи с ВИЧ-инфекцией. Это был передовой закон для тех времен, и он существует в России до сих пор почти в неизменном виде. Я не могу сказать, что в 1990-е совсем ничего не делалось для людей с положительным статусом, но нам хотелось закрепить все законодательно.
Некоторые страны до сих пор не имеют законов, которые бы закрепляли бесплатное лечение для ВИЧ-инфицированных. Например, в США часто возникают сложности с получением терапии, потому что она положена только тем, у кого есть страховка. И только во времена Обамы удалось протащить программу Obama Care, которая включала в себя лечение ВИЧ-больных без страховки.
Страны, которые имеют близкую к СССР систему здравоохранения, например, Англия или Канада, легко решили вопрос с финансированием, а в США частная страховая система, поэтому долго не могли решить, из каких средств закупать антиретровирусную терапию для бедных и незащищенных слоев населения.
Легко было продвинуть этот закон?
Возражения проникли в Государственную Думу со стороны производителей тест-систем, направленных на обнаружение ВИЧ в организме. Против этого закона выступили несколько фракций, среди которых была «Партия регионов России», «Женщины России» и другие. Дело в том, что мы предлагали убрать обязательное тестирование людей на ВИЧ и сделать его добровольным. Лоббистам это не понравилось, поскольку они боялись, что добровольно никто не будет проверяться на вирус иммунодефицита, и они понесут убытки. Кончилось все тем, что Дума проголосовала против закона, но мы обратились в Совет Федерации, который заблокировал решение Думы.
Это была жертва, на которую мы пошли, и за которую нас сейчас ругает весь мир, потому что среди мирового сообщества наблюдается тенденция к тому, чтобы не ограничивать ВИЧ-инфицированных людей в передвижении.
Как вы считаете теперь, был ли смысл в этой жертве?
Это сложный вопрос, поскольку на первоначальных этапах, когда мы ставили перед собой задачу сдержать распространение ВИЧ-инфекции в нашей стране, обязательное тестирование иностранцев имело смысл. Однако сейчас, когда на территории России проживает больше ВИЧ-инфицированных, чем, скажем, в Таджикистане, не очень понятен смысл этого мероприятия. Это во-первых, а во-вторых, конечно, возникает вопрос: если мы будем пускать к нам ВИЧ-инфицированных граждан других стран, кто должен оплачивать им лечение — принимающая сторона или страна, из которой они приехали?
Сейчас происходит дискуссия на этот счет, уже есть некоторые послабления: в Россию могут въезжать ВИЧ-инфицированные иностранцы, у которых здесь живет муж или жена. Но вопрос о том, кто их будет лечить, все равно возникает, потому что в нашем законе четко прописано, что бесплатная терапия положена только гражданам России.
Я думаю, что выходом могло бы стать создание Международного фонда, куда перечисляли бы средства правительства всех стран, или каждая страна выделяла бы средства для своих граждан. На сегодня в России на закупку лекарств для ВИЧ-инфицированных выделяется порядка 30 миллиардов рублей ежегодно, и еще примерно такая же сумма уходит на содержание СПИД.центров и зарплаты медицинскому персоналу.
К сожалению, сейчас ситуация с ВИЧ в стране ухудшается, одна из причин — слабая профилактика заболевания. На это не закладывают деньги, потому что необходимо охватывать самые разные группы населения, и это очень дорого. В СССР было проще: существовало пять основных газет, пять государственных телеканалов — все написали о СПИДе, и мы охватили большую часть населения. А сейчас к каждой группе нужно искать свой подход, а хорошая реклама стоит больших денег.
Вернули бы вы сейчас в России обязательное тестирование на ВИЧ?
Нет, потому что у нас и так прекрасно тестируются. Как правило, человек, поступающий в стационар, подписывает в том числе согласие на то, что он согласен пройти обследование на вирус иммунодефицита. Это называется обследование по инициативе доктора, от принудительного оно отличается тем, что врач получает согласие пациента.
Вы занимаетесь ВИЧ последние сорок лет, выявили вирус иммунодефицита в СССР, обнаружили первого инфицированного человека в России. Изменилось ли ваше отношение к инфекции за эти годы?
Нет, конечно, не изменилось. К сожалению, нам не удалось добиться стратегии по сдерживанию ВИЧ в стране на полную мощь. Поэтому мы имеем более миллиона ВИЧ-инфицированных и никогда не думали о таких цифрах. Когда у нас было сто инфицированных на всю страну, мы не думали, что будет тысяча. Даже в начале девяностых, когда было порядка тысячи инфицированных на всю Россию, мы надеялись, что удастся удерживать количество больных на этом уровне, но социальные условия сыграли против нас. Сначала перестройка, разрушение уже отлаженной системы, а сейчас — сильные бюрократические препоны. Потому что у нас есть стратегия, но она чисто бюрократическая, там одни слова, и совершенно отсутствует профилактика заболевания.
Мы много денег тратим на лечение, но не пытаемся предупредить болезнь, поэтому каждый год видим прирост более 50 тысяч ВИЧ-инфицированных, и экономическое бремя инфекции увеличивается. Все разговоры о том, что мы добились успеха в борьбе с ВИЧ, сократив число новых случаев инфицирования с 70 тысяч до 50 тысяч в год — фикция, потому что пока наши успехи очень скромные. Когда мы сможем прийти к тому, что в год будет заболевать только 1000 человек, как, например, в Германии, тогда можно будет говорить о существовании успешной стратегии по элиминации вируса иммунодефицита в России. А пока мы проигрываем сражение с ВИЧ.