В конце июля суд в Санкт-Петербурге приговорил к восьми годам колонии общего режима 59-летнюю пенсионерку Марину Комар. Женщину осудили по статье 205.1 («Содействие террористической деятельности») УК РФ. Ее признали виновной в том, что она переводила деньги дочери, уехавшей с детьми в Сирию. Осужденная и ее защитники утверждают, что Комар пыталась помочь маленьким внукам, оказавшимся в сирийском лагере для военнопленных. Однако желание спасти близких от голодной смерти обернулось для россиянки тюремным сроком. О громком деле Марины Комар и судьбах сотен российских детей, ставших пленниками чужой войны, — в материале «Ленты.ру».
Уголовное дело Марины Комар 2-й Западный окружной военный суд в закрытом режиме рассмотрел всего за два дня — 19-20 июля. Опрос свидетелей и прения сторон были проведены в кратчайшие сроки. Причем на подготовку к прениям защите обвиняемой дали всего десять минут.
Согласно фабуле обвинения, с 2014 года Комар регулярно переводила деньги дочери, находившейся на территории, подконтрольной запрещенной в России международной террористической организации «Исламское государство» (ИГ). По версии следствия, позже эти средства тратились на финансирование деятельности террористов.
Гособвинитель просил приговорить женщину к 10 годам заключения. Но судья дал Марине минимально возможный по статье 205.1 УК РФ срок — 8 лет колонии общего режима. Между тем этот вердикт может иметь далеко идущие последствия: сегодня на территории Сирии в местных лагерях для военнопленных находятся около двух тысяч малолетних россиян. И все родственники, помогающие им, рискуют разделить участь Марины Комар.
Дочь осужденной — Яна — родилась в обычной петербургской семье. В детстве ее крестили в православную веру, но особого интереса к религии она не проявляла. Яна хорошо училась, ходила в секцию фигурного катания, но к 14 годам охладела к спорту и забросила его.
Владимир и Марина, родители девушки, много работали и редко могли проводить время с дочерью, которая все детство и юность провела на территории Ленинградской области.
Эта страна до глубины души потрясла юную россиянку, которая жадно впитывала ее культуру и историю во время экскурсий. По возвращении она увлеклась исламом и его традициями, стала изучать арабский язык.
В одном из интервью отец девушки рассказывал, что в институте, где Яна училась на менеджера, она стала общаться со студентами-мусульманами и носить косынку. А затем родители к своему удивлению узнали, что девушка с друзьями ходит на занятия в духовную школу (медресе), где изучает основы ислама и устройства жизни мусульман.
В исламской школе Яна познакомилась со своим будущим мужем — Денисом Поповым. Молодой человек был русским из православной семьи, хотя и гражданином Азербайджана (он родился в Баку). Денис, как и Яна, стал мусульманином в сознательном возрасте, считая ислам последним оплотом традиционной семьи. В 2011 году молодые люди поженились, и вскоре у них один за одним родились три ребенка.
В Санкт-Петербурге чета Поповых жила на деньги, которые зарабатывал Денис. На работу по специальности Яна не пошла, поскольку в традиционной исламской семье удел женщины — это домашний очаг. Попов работал в такси, но заработанных денег с трудом хватало на базовые расходы.
Тогда в 2014 году Денис предложил Яне переехать в Баку, где у него жили родственники и, по его словам, было больше возможностей для заработка. Пробыв в азербайджанской столице пару месяцев, семья решила двигаться дальше и перебралась в любимую Яной Турцию. Там Поповы провели еще месяц.
В интервью изданию «Фонтанка» в начале июля 2022 года Яна Комар под вымышленным именем рассказывала, что, уже находясь в Стамбуле, узнала об истинных намерениях супруга.
Расстаться с детьми девушка не могла, а потому отправилась за мужем в Сирию. Впрочем, российские правоохранительные органы полагают, что она знала о планах супруга и отправилась с ним, разделяя его взгляды. Об этом, по мнению силовиков, свидетельствует последующая переписка с матерью.
В конце 2014 года Марина Комар получила от Яны письмо, в котором дочь сообщала, что ее семья поселилась в предместьях сирийского города Телль-Абьяд. На тот момент территория была подконтрольна ИГ.
Как рассказал «Ленте.ру» адвокат Андрей Анискевич, защищавший Марину, узнав о новом месте жительства дочери и внуков, та не на шутку встревожилась. Она спросила у Яны, зачем ее семья уехала туда, где идет война. Та ответила, что решение было взвешенным.
В дальнейшей переписке, которую Яна вела с матерью в одном из мессенджеров, она сообщила, что вместе с семьей находится не на территории, контролируемой правительственными войсками, а «с теми, кто воюет против Дамаска».
Однако, как отмечает защитник, российские правоохранительные органы сочли, что сам факт нахождения семьи на территории, подконтрольной боевикам, является доказательством ее причастности к террористической деятельности.
Запрещенное в России ИГ изначально выплачивало пособия своим гражданам — по 50 долларов на взрослых и по 35 на детей. Но в 2015 году положение террористов начало резко ухудшаться: во многом это произошло из-за начала российской военной операции в Сирии. И тогда Яна стала забрасывать мать просьбами о помощи.
В 2015 году Марина отправила дочери первые переводы. Она пересылала как собственные средства, так и детские пособия, выделяемые российским государством многодетным семьям. Этих денег семье хватало на самое необходимое — одежду, еду и сладости детям.
По словам адвоката Анискевича, однажды Яна с мужем решили купить автомобиль — небольшой подержанный минивэн: с этим Марина также помогла дочери и зятю.
В ходе судебного заседания гособвинитель, по словам адвоката Анискевича, говоря об автомобиле, отметил — конечно же, минивэн приобрели для террористической деятельности. Зачем еще он мог понадобиться в Сирии?
Крупномасштабные боевые действия в Сирии вынудили семью Яны перемещаться с места на место. Ее муж искал заработок, поскольку денег все время не хватало, а выплаты от халифата прекратились. На заработки Денис стал ездить в город Ракка, который в то время считался столицей ИГ.
В 2015 году родившая к тому времени уже четвертого ребенка Яна стала вдовой — во время одной из «командировок» в Ракку Денис пропал.
Яну с детьми поселили в общежитии, где она находилась несколько месяцев — до тех пор, пока ее не нашел некий уроженец Дагестана, имя которого следствию и родственникам девушки неизвестно. Этот мужчина взял Яну второй женой, и позже она родила от него своего пятого ребенка.
Новый муж пытался вывезти семью с территории халифата, но в условиях военной неразберихи это было сделать довольно сложно. ИГ коллективно громили, с одной стороны, российские вооруженные силы совместно с правительственными войсками Башара Асада, а с другой — проамериканская коалиция и курдские формирования.
Последние в итоге окружили город Багуз и постепенно перешли к его штурму. Во время осады новый супруг Яны погиб. Однажды он отправился на базар за гуманитарной помощью, но в это время начался артобстрел: обратно мужчина уже не вернулся. По одним данным, он погиб от снарядов, по другим — его зарезали из-за коробки с гуманитарной помощью те, кому она не досталась.
По словам адвоката Андрея Анискевича, переписка Яны с матерью, в которой она делилась своими переживаниями начиная с 2015 года, говорит о том, что женщина, оказавшись в ИГ, быстро разочаровалась в халифате и была в шоке от методов, которые террористы применяли на подконтрольных им территориях.
Все эти данные позже попали в руки российских силовиков, когда при обыске они изъяли телефон Марины. Между тем Яна так и не смогла вырваться из кольца: в 2019 году ее с детьми поместили в лагерь для военнопленных «Аль-Холь».
По официальный данным, «Аль-Холь» является лагерем беженцев в районе города Эль-Хасака. Изначально он был рассчитан на 11 тысяч человек, но позже количество жителей в нем многократно увеличилось. В мае 2019 года РИА Новости сообщало, что там находятся 73 тысячи человек, 94 процента которых — женщины и дети.
За весну 2019 года в лагере скончались 235 детей. Международная организация «Врачи без границ» (MSF) оценивает ситуацию в лагере как гуманитарный кризис.
В 2019 году российский режиссер-кинодокументалист Евдокия Москвина снимала документальный фильм в Сирии при поддержке Минкультуры России. Тогда она узнала об огромных лагерях для военнопленных, где содержатся женщины и дети бывших боевиков ИГ. По словам знакомых с ситуацией сирийцев, лагеря были переполнены.
В 2021 году Москвина решила отправиться в лагерь «Аль-Холь». Документалист преодолела серьезные бюрократические сложности, чтобы попасть туда, понимая, что ее фильм может стать важным свидетельством происходящего. Москвина за годы съемок видела много человеческого горя и часто работала в непростой обстановке, но «Аль-Холь» поразил ее. «Там просто жесть», — заявила она в беседе с «Лентой.ру».
В лагере женщины предоставлены сами себе, курды лишь охраняют его по периметру. Самая большая ценность внутри пространства за колючей проволокой — это вода и керосин. На нем готовят, им же можно согревать палатку, когда в Сирию приходит зима. Хотя снег, как правило, не идет, температура порой опускается практически до нуля, дуют ветры, и идут дожди.
Керосин иногда выдают курды, но очень мало, и его всегда не хватает. А еще не все пленники лагеря умеют с ним обращаться, что, по словам Москвиной, приводит к регулярным пожарам. Собеседница «Ленты.ру» точно знает про один случай, когда два маленьких ребенка сгорели заживо.
А летом пленные женщины и дети мучаются от жары, которая достигает 45 градусов. При этом из санитарных условий в «Аль-Холь» — только уличные туалеты. В 2019 году в лагере появился водопровод, но в воде слишком много хлорки, потому пить ее нельзя, можно лишь мыться. Правда, это удается не всегда: воду подают строго в определенные дни.
В сектор лагеря для иностранцев гуманитарная помощь приходит редко, а официальные денежные переводы туда строжайше запрещены. Поэтому деньги пленникам приходится снимать, используя различные серые схемы. Но это для них — единственный шанс выжить.
По словам знакомой Марины Комар Фаузии (ее дочь и внуки также находятся в «Аль-Холь»), если не пересылать в лагерь деньги, то находящихся там людей ждет мучительная смерть. Все — от палаток до еды и медикаментов — военнопленные вынуждены доставать и покупать сами.
Среди пленниц лагеря «Аль-Холь» много женщин из стран бывшего СССР: гражданок России, Украины, Киргизии, Узбекистана и Таджикистана. Во время съемок в лагере к Евдокии Москвиной не раз подходили россиянки и спрашивали, известно ли ей хоть что-то о том, когда власти страны помогут в их вывозе вместе с детьми из лагеря. Однако, по словам режиссера, речь об этом пока не идет.
Некоторые женщины пытались выбраться из лагеря, чтобы добраться до подконтрольной официальному Дамаску территории, а затем попасть на территорию российской дипмиссии. За взятки в несколько тысяч долларов таких пленниц выпускали из «Аль-Холь», но позже курды ловили их и показательно наказывали плетьми.
В ноябре 2018 года президент России Владимир Путин дал поручение детскому омбудсмену организовать вывоз из Сирии российских детей. Сегодня этой проблемой занимается российский МИД. Впрочем, как рассказала «Ленте.ру» знакомая Марины Комар Фаузия, за последние годы родственники пленных детей сами не раз пытались вернуть их на родину.
Бабушки, понимая, что власти не собираются возвращать их дочерей на родину, готовы самостоятельно оформить опеку над внуками после того, как те окажутся дома.
Сегодня документы оформлены почти на две сотни российских детей из лагеря «Аль-Холь». Их родственники в России готовы оформить над ними опеку, однако процесс тормозится, поскольку самолеты за детьми из «Аль-Холь» почти не прилетают. По словам знакомых Марины Комар, за последний год из лагеря вывезли всего лишь десять детей.
Сама Комар также оформила документы на внуков, пройдя десятки инстанций, включая суды. Однако на улетавший из Сирии в 2021 году самолет ее внуки не попали. Оставалось ждать следующего, но из-за дальнейших событий сама возможность Комар взять опеку над пленными внуками оказалась под большим вопросом.
В 2015-2021 годах Марина Комар перевела находящимся в лагере «Аль-Холь» дочери и внукам около 700 тысяч рублей. Эта сумма состояла как из ее собственных средств, так и из детских пособий, начислявшихся государством. В 2016 году Марину вызвали на беседу сотрудники российских правоохранительных органов.
Силовики поинтересовались местонахождением ее дочери и внуков: Марина рассказала все, что знала. В тот момент Яна еще не была в лагере, а скрывалась в Багузе. Никто из сотрудников правоохранительных органов в тот момент не говорил Комар, что переводить деньги в Сирию нельзя.
По данным следствия, такое предупреждение Марина получила в 2019 году, когда в отношении ее дочери завели уголовное дело. Тогда домой к женщине пришли сотрудники центра «Э» и провели обыск. В петербургской квартире нашли фотографию последнего мужа Яны, обнаружили ее переписку с матерью и установили факт пересечения ею и ее детьми сирийско-турецкой границы несколько лет назад.
Тогда же, по словам Марины, один из оперативников посоветовал ей сохранять все чеки денежных переводов дочери, чтобы в дальнейшем не было проблем. А когда в 2021 году уже в отношении самой Марины Комар возбудили уголовное дело по статье о финансировании терроризма, тот же оперативник изъял у женщины чеки и приложил их в качестве доказательства вины к материалам уголовного дела.
Как сообщало издание «Фонтанка», в ходе судебного разбирательства гособвинитель счел, что вина Марины Комар доказана. Прокурор пояснил, что пенсионерка не могла не осознавать, где именно находится ее дочь: информацию о сирийских событиях подробно освещали все российские СМИ.
Кроме того, сомнительными обвинению показались и посредники, через которых Яна получала деньги, — все они были иностранцами. Прокурор отметил, что некоторые получатели денег Марины Комар обвиняются Дамаском в причастности к терроризму, а некоторые уже осуждены.
Как рассказал «Ленте.ру» адвокат Андрей Анискевич, главным доказательством против Марины был ее первоначальный допрос в качестве подозреваемой. Следователи пригласили к ней адвоката по назначению, однако защитник появился лишь три часа спустя после допроса.
По словам адвоката Анискевича, не имевшая доступа к защите Марина подписала протокол после обысков, начавшихся в семь утра, и шестичасового допроса. Адвокат по назначению лишь поинтересовался у пенсионерки, понимает ли она, в чем ее обвиняют. Когда та ответила положительно, мужчина подписал протокол.
По словам адвоката Анискевича и знакомой Марины Комар Фаузии, пенсионерка состояла в группе матерей, которая занималась возвращением детей и внуков. Многие женщины делали своим близким переводы в Сирию.
Они обратились к уполномоченному по правам человека, чтобы им дали возможность открыть официальный счет для перевода денег находящимся в лагере родственникам. Это стало бы гарантией, что матерей не привлекут к уголовной ответственности. Но сдвинуть дело с мертвой точки так и не получилось.
Сегодня многие женщины, знавшие Марину Комар, напуганы вынесенным ей приговором. Тем более он фактически лишил ее внуков шансов вернуться на родину. Имеющей судимость женщине даже по окончании восьмилетнего срока никто не позволит оформить опеку над внуками.
При этом соратницы Марины отмечают, что вынесенный ей приговор угрожает им всем. Они отмечают, что если создать фонд для помощи внукам, то проблема исчезнет сама собой.
По словам родственниц пленных, в некоторых регионах, в частности в Башкирии, сотрудникам силовых ведомств дано указание не преследовать и не чинить препятствий россиянкам, пытающимся помочь малолетним внукам, находящимся в лагере «Аль-Холь».
Режиссер Евдокия Москвина, которая продолжает снимать фильмы о российских детях, ставших пленниками на чужой войне, убеждена, что длительное пребывание в лагере сказывается на них очень плохо. У детей на фоне ухудшающихся условий жизни растут раздражение и агрессия.
Что касается дела Марины Комар, то ее защита подала апелляцию и намерена добиваться отмены приговора. Адвокат Андрей Анискевич заявил, что его подзащитная не теряет бодрости духа, несмотря на сложности со здоровьем. Женщина верит, что засов на двери ее камеры не помешает ей однажды увидеться со своими внуками.
«Лента.ру» обратилась за официальным комментарием по уголовному делу Марины Комар в Следственный комитет России (СКР). В региональном управлении ведомства заявили, что следствие категорически отказывается комментировать это дело.