Джими Хендрикса, Джима Моррисона, Курта Кобейна, Эми Уайнхаус и других великих музыкантов, умерших в 27 лет, называют членами «Клуба 27». Среди них была и «жемчужина рок-н-ролла» Дженис Джоплин. Биограф Эллис Эмберн побывал на родине Дженис и в местах ее выступлений, пообщался с ее родными, друзьями, одноклассниками и музыкантами, чтобы разобраться, что правда из того, что о ней говорят, а что легенды. И собрал немало прекрасных историй. С разрешения правообладателей «Лента.ру» публикует фрагменты книги «Дженис Джоплин — жемчужина рок-н-ролла», выпущенной на русском языке издательством «Бомбора».
Десятая встреча выпускников 60-го, прошедшая в отеле Goodhue в 1970-м, стала для Дженис сокрушительным разочарованием. Будучи одиноким прыщавым «гадким утенком» и первым битником в городе, Джоплин практически ни с кем не общалась в средней школе Томаса Джефферсона. Настолько, что позднее она говорила: «Их насмешки выгнали меня из класса, из города и из штата». В 1970 году, на пике своей славы, она смотрела на эту встречу как на шанс покрасоваться и расквитаться с людьми, которые в старших классах насмехались над ней. «Я надену колокольчики и перья, — заявляла она репортерам перед поездкой, — и скажу: „Помнишь меня, парень? Чем занимаешься? До сих пор работаешь на заправке?“».
Она отчаянно нуждалась в любви и признании, которых не получила прежде в Порт-Артуре и которых никогда не переставала страстно желать. На встрече она хотела навсегда похоронить старую простушку Джейн и переродиться в Жемчужину, привлекательную девушку, олицетворение веселой прожигательницы жизни. С тех самых пор, как она осознала, что не может составить конкуренцию общепризнанным первым красавицам-старшеклассницам, Дженис пыталась найти подходящую роль для себя. И инстинктивно понимала, что только полностью раскрепостившись, она сможет получить свой кусок от пирога удовольствий.
Если ей не стать красивой, то, по крайней мере, она может стать скандально известной. Это решение с треском провалилось и ничего хорошего для Дженис во время учебы в школе Томаса Джефферсона не принесло: другие ученики лишь стали звать ее шлюхой и бросать в нее гроши. Однако оно же помогало ей в дальнейшем — в жизни скитающейся битницы, фолк-певицы, королевы хиппи в Хейт-Эшбери и, наконец, мировой рок-звезды, зарабатывающей по 50 тысяч долларов за вечер.
«Она была опустошена», — говорит Роберт Раушенберг, уроженец Порт-Артура, ставший всемирно известным художником и обладателем Гран-при на Венецианской биеннале. «Она нуждалась в одобрении родного города, и в конце концов эта нужда привела ее к тупику. С одной стороны, она хотела утереть всем нос, а с другой — быть ими любимой. Это как кислотная реакция: либо то, либо другое должно растворитьcя».
Для Дженис, к 27 годам уже выгоревшей от наркотиков, алкоголя и секса, это был удар, от которого она не смогла оправиться. Правда, не все с этим согласны. Один из бывших одноклассников уверял Дженис, что в школе никого не волновало, что она «была не такой, как все, имела проблемы с весом и кожей... Ты нам нравилась». После, по словам Лоры, они сели и кое-как вместе пропели гимн класса. Звучит хорошо, однако, к сожалению, факты противоречат подобному переписыванию подлинной истории. Всего семь недель спустя Дженис Джоплин умерла от передозировки наркотиками в номере мотеля в Голливуде. Ее поездка домой — попытка уже ставшей звездой Дженис вернуть себе чувство самоуважения, в котором ей было отказано в юности, лишь подтвердила невозможность этого. После мероприятия в тот вечер ее видели скитающейся по темным улицам Порт-Артура в одиночестве.
<….>
Спустя годы в интервью Джону Бауэрсу для Playboy Дженис сумела выразить трагедию своей юности всего одной фразой: «В четырнадцать лет у меня совсем не было сисек». Ее одноклассник Джеймс Рэй Гуидри говорит: «Я был удивлен, когда услышал ее заявления о том, что в нее кидались камнями, потому что с самого начала учебы в неполной средней школе ее попросту игнорировали.
В детстве Дженис была милой и симпатичной девочкой, но она не превратилась в девушку с тонкой талией, красивым лицом и соблазнительными формами. Средняя школа — самое ужасное время в жизни, время полового созревания и принятия сексуальной идентичности, формирования собственного образа. В этот период определяется, кто из мальчиков будет выглядеть взросло и солидно, а кто — останется ботаником. Девочки либо становятся принцессами, либо непопулярными тихонями. Для Дженис Джоплин была придумана отдельная категория: шлюха. В школьные годы ее не жаловали».
Неприятие со стороны мальчиков стало причиной антисоциального поведения. По рассказам Гуидри, Дженис начала общаться со шпаной. Милтон Хэни встретил ее на танцах на улице Проктер летом 1957-го, они вместе решили стащить выпивку.
«Я украл Southern Comfort, а Дженис — Johnnie Walker Black, после чего мы убежали на дамбу. Я сделал глоток Southern Comfort и сказал: „Слишком сладко“. Она ответила: „Я возьму“. Мы обменялись бутылками и продолжили вечеринку на дамбе. В конце концов, я ушел с другой девушкой, а Дженис осталась там и выпила все сама».
<….>
Как-то на приеме у врача ее предостерегли, что если она не изменится, то к двадцати одному году окажется в тюрьме или в психиатрической больнице. Неизбежно поползли слухи, связанные с нескромными высказываниями самой Дженис. Несмотря на то что мать всегда наставляла ее «думать перед тем, как что-либо говорить», она не видела причин молчать. Как-никак ей нравилось, что ее тело развивается, а вместе с тем появляются новые приятные ощущения.
<...>
Она намеревалась стать медсестрой после окончания средней школы, где активно посещала курсы «Будущие медсестры Америки». Как-то на занятии преподаватель рассказывал: «Для того чтобы определить, есть ли у пациента паразиты, нужно взять образцы анализов».
«Как это сделать?» — спросила одна из учениц.
«Посрать», — заявила Дженис.
<...>
Дженис всегда заводила себя перед выступлением, разговаривая сама с собой и сбрасывая напряжение. «Давай, дорогуша, — произнесла она, — о, детка, давай, давай, давай, пробуй, пробуй, пробуй!» К тому моменту, когда она подошла к микрофону, кровь клокотала в ней — бух-бух-бух. Как-то Дэвид Кросби описал чувства рок-исполнителя, стоящего перед толпой такого размера: «Магия состоит в том, чтобы из усилителей выполз большой любовный зверь и съел аудиторию». Ник Гравенитес рассказывает, что Дженис была на пике формы в парке, «обворожив тысячи».
Джим Моррисон, приехавший из Лос-Анджелеса вместе с The Doors, чтобы сыграть на выходных в зале Winterland, посетил be-in, однако никто не попросил его выступить. В ярости пытаясь скрыть свое разочарование, он хвалился тем, что The Doors слишком зловещие для «детей цветов». Однако услышав Дженис, поющую черную как ночь Ball and Chain, он вряд ли мог не осознавать того, что Big Brother были ничуть не менее мрачны, чем The Doors.
Начиная с 24 января 1967-го Big Brother and the Holding Company три вечера подряд играли на разогреве у Чака Берри в клубе Soul City в Далласе. Трудно поверить, что кто-то мог шокировать Берри, отсидевшего в тюрьме за транспортировку из одного штата в другой несовершеннолетней в аморальных целях, однако Дженис это удалось. «Я тогда ее особо не знал, — говорит Чак, — и подумал, что с ее стороны было довольно смело выйти на сцену с выпивкой в руках и при этом петь столь хорошо».
<...>
На мою просьбу подсчитать любовников Дженис в тот период Дэйв Ричардс отвечает: «Она была с Кантри Джо, Джими Хендриксом и Джимом Моррисоном. Она сошлась с Хендриксом после концерта. Сразу после Monterey мы выступали с Хендриксом в одной программе [Fillmore West], и они вместе поехали к нему в мотель».
И Дженис, и Хендриксу после выступления нужна была разрядка, а захватывающий секс, на который они оба были способны, — подходящий способ для этого. Помимо их общего пристрастия к блюзу и героину, Дженис в нем, вероятно, наиболее сильно привлекал цвет кожи. Секс с черным жеребцом наиболее ярко символизировал поднятый средний палец в сторону техасских любителей «сбивать ниггеров».
<...>
Джим Моррисон и Дженис повздорили — он протянул руку через кофейный столик, схватил ее за волосы и несколько раз ударил головой о стол. После этого Дженис заперлась в ванной комнате, плакала и отказывалась выходить.
…
Внезапно Дженис распахнула дверь, вылетела из ванной и побежала на улицу. Она догнала Моррисона на подъездной дорожке и чуть не прикончила его своей бутылкой на глазах у огромного количества гостей, наслаждавшихся барбекю во дворе соседнего дома Дона Дрисдейла.
<...>
В феврале 1968-го Дженис с группой полетели в Нью-Йорк. … В Нью-Йорке они сразу отправились в отель Chelsea, старинное здание из красного кирпича на Западной 23-й улице, клиентами которого на протяжении многих лет были Томас Вулф, Эди Седжвик, Артур Си. Кларк и Дилан Томас.
«Дженис Джоплин была очень сексуальной женщиной, — рассказывает главный управляющий отеля во время моего визита в его офис прямо за лобби. — Она написала помадой над кроватью в своем номере надпись „величайший в мире сексуальный объект“. Я обратил на это внимание и спросил: „Дженис, что ты делаешь?“ „Ну, — ответила она, — это правда“. Иногда вечеринки в ее номере становились слишком шумными и на них жаловались другие гости, и я просил ее уважать потребности людей в тишине и покое, и иногда она соглашалась, а иногда возмущалась. Однако после наших разговоров она всегда могла утихомириться».
<...>
Вдали от всех своих бойфрендов из Сан-Франциско Дженис было одиноко в турне, а ее запросы усложняли жизнь мужской части группы. Рассказывает Гёрли: «Став знаменитой, она отдалилась от нас в эмоциональном плане, при этом всем, кто работал с ней — музыкантам или роуди, — полагалось быть у нее на побегушках. Это было очень безнравственное злоупотребление властью, оскорбительное для нее самой и всех вокруг. Должен признать, что я, конечно же, занимался тем же самым».
Как-то вечером они пошли на ужин в итальянский ресторан в Виллидж. Большая часть членов группы подцепила молодых девиц, которые повисли у них на руках. Дженис, изнемогая от одиночества, сказала: «Черт возьми, парни, у вас у всех есть эти групи, а у меня никого».
Повернувшись к Марку, который был самым молодым в компании, она приказала: «Иди на улицу и приведи сюда ко мне первого же симпатичного мальчика, что отыщешь».
«Э-э-э, я не знаю», — ответил Марк.
«Давай, вперед», — скомандовала Дженис.
Через некоторое время Марк вернулся с красивым длинноволосым молодым человеком с британским акцентом. Он был одет в доходящее до пола афганское пальто из шерсти. Взглянув на него, Дженис одобряюще кивнула и сказала: «Он милый, Марк!» Потом повернулась к парню: «Ну, привет, cладкий! Присаживайся! Меня зовут Дженис Джоплин. Слышал когда-нибудь обо мне?»
«Да, — ответил он. — Я слышал о вас».
«О, — сказала она. — Как тебя зовут?»
«Эрик Клэптон».
По словам Дэйва Ричардса, в тот вечер Дженис больше ни на что не жаловалась.
<...>
«Естественно, так уж устроена жизнь — ей-то нравился совершенно другой тип мужчин, — замечает Сэм, — типаж Гризли Аддамса. Но такие мужики редко ходят на рок-концерты.
Они обычно где-то строят бревенчатые дома. Периодически кто-нибудь из этой породы заглядывал на концерт на радость Дженис. Но большинство были представителями андрогинного типажа — милые мальчики».
<...>
Вскоре после наступления нового, 1969-го года Дженис и Kozmic Blues Band начали готовиться к премьерному выступлению в Fillmore East в Нью-Йорке, назначенному на 11 февраля. Перед репетицией они встретились в баре, чтобы пропустить по стаканчику, Дженис с гордостью подробно рассказала о великолепном сексе, который был у нее прошлой ночью.
Празднуя двадцатишестилетие, они с подругой два дня подряд резвились в компании двух суперменов. Это была самая сладострастная вечеринка в ее жизни, сообщила она.
Дженис теперь зарабатывала по 50 тысяч долларов в год. Весь смысл жизни, говорила она, заключается в тусовках и наркотиках. Когда ее одолевали страхи или волнения, что случалось довольно часто, она просто «хорошенько подзаправлялась». В итоге алкоголизм и наркозависимость стали влиять на ее физическое состояние и разум.
Придя на прием к врачу, она услышала от него совет притормозить. Ее печень была изношена — «немного увеличена, разбухла, вы понимаете», — говорила она репортеру. Доктор не мог поверить, что девушка, которой не было еще и тридцати, могла нанести такой вред своему организму. «Зачем такой умной, одаренной молодой особе, как Дженис, делать это с собой?» — спросил он.
Разгневанная, она поклялась никогда больше не ходить к врачам. Она предпочла бы десяток лет, наполненных «сверхзашкаливающими» неистовствами, семидесяти годам существования в качестве лежебоки перед телеящиком. Для ее проспиртованного рассудка в жизни существовали только крайности — либо экзальтация, либо скука.
Перевод К. Захарова