На русском языке выходит самое полное и авторитетное на сегодняшний день повествование о путешествиях Марко Поло по Азии «Марко Поло. От Венеции до Ксанаду» Лоуренса Бергрина. Опираясь на первоисточники и опыт собственных путешествий по маршруту венецианского купца XIII века в Китае и Монголии, Бергрин описывает жизнь человека, расширившего представления современников о мире, и анализирует легенды о нем, отделяя историю от мифа. С разрешения издательства «КоЛибри» «Лента.ру» публикует фрагмент текста.
Странствуя по отдаленным провинциям, Марко повсюду встречал примеры нарушения естественного порядка вещей: астрологов, вызывающих бури, соль вместо денег, хозяев дома, приглашающих чужеземцев возлечь с их женами, сестрами и дочерьми, смертоносных змей, дающих спасительное лекарство, — череду поразительных диковинок и парадоксов.
Не меньше его удивили обитатели «Зардандана» — предполагается, что это на западе Юньнани. Мужчины здесь были ленивы, самодовольны и, в общем, бесполезны или, как выразился Марко, «благородны согласно своим понятиям. У них нет иного занятия, помимо войны, соколиной охоты и звериной травли.
Все работы делаются женщинами или другими мужчинами, которых они захватили в плен и обратили в рабов». Однако кое-что в их обычаях привлекло внимание Марко. Родители, ожидающие ребенка, практиковали «кувад» (образовано от французского слова, обозначающего «проклевываться»). По его описанию, «когда женщина родит ребенка, они обмывают его и заворачивают в пеленки, муж женщины ложится в постель и берет с собой новорожденного, и не встает сорок дней, кроме как по нужде. Друзья и родственники собираются к нему, остаются с ним и устраивают празднество и забавы. Они поступают так, потому что, говорят они, его жена устала, вынашивая младенца во чреве своем».
Между тем родившая мать сразу бралась за работу. «Как только она родила ребенка, она встает с постели и исполняет все домашние дела и прислуживает мужу, подавая ему еду и питье, пока он лежит в постели, как будто это он сам выносил ребенка».
Описанное им поведение было так необычно и фантастично, что казалось сатирой на язычников, измышленной для развлечения читателя. Однако он не выдумывал, и обычай «кувада», описанный Марко Поло, наблюдался этнографами в таких различных районах, как Африка, Япония, Индия, Северная и Южная Америка (среди туземного населения) и у басков в Европе.
В 2002 году на эту тему предприняли медицинское исследование. Канадские ученые Катерина Е. Вайнн-Эдвардс и Энн Стори исследовали слюну и кровь ожидающих ребенка отцов с целью выявить гормональные изменения во время беременности партнера и отметили рост уровня гормона пролактина у мужчин. Это было крайне неожиданным, поскольку пролактин — женский гормон, участвующий в процессе выработки грудного молока. Кроме того, они обнаружили, что у будущих отцов также повышен уровень одного из видов эстрогена.
Эти неожиданные открытия говорят о том, что организм мужчины имитирует изменения, происходящие в организме женщины при беременности, — то есть, по мнению ученых, «мужчины переживают гормональную перестройку, связанную с отцовством, подобную гормональным изменениям в организме матери».
Путешествие Марко по местности, которая ныне называется «Мьянма», становилось с каждым шагом все более интересным и необычным. В «Путешествии» он передает тревожное чувство, когда чудится, будто странствуешь во сне и окружающая действительность кажется прочной, пока проходишь через нее, а затем вновь уходит в тень, из которой путник ее на миг извлек.
Он пишет о многодневном пути через джунгли, «где много слонов, и единорогов, и львов, и иных странных диких зверей. Там нет ни людей, ни жилья». Единорог, конечно, существо мифическое, символ чистоты и непорочности. Его изображали в виде лошади с рогом во лбу. Считалось, что этот рог обладает магическими целебными свойствами, предохраняя от падучей, ядов и других болезней.
Однако Марко лишь мельком упоминает это удивительное создание. Возможно, он подразумевает значительно менее изящного, зато вполне реального азиатского носорога с торчащим изо лба рогом. Этот рог состоит из кератина — волокнистого белка, входящего в состав волоса. В неуклюжем носороге не было ничего волшебного, может быть, поэтому Марко им не заинтересовался.
Не желая отвлекаться на мифы, Марко предпочитает пристально изучить вполне реальный и смертоносный обычай отравления. Воодушевленный услышанными рассказами, он представляет «чужестранца», очень похожего на него самого, «красивого и благородного человека», который «остановился на ночлег в одном из домов этой провинции», обитатели которого «убили его ночью ядом или иными средствами, так что он умер».
Целью убийства было, «чтобы душа благородного чужеземца не покинула дом» и приносила хозяевам удачу. «Оставшаяся в доме душа (жертвы) заботится об общем здоровье и благополучии и приносит великое счастье». Легко представить, как страшно было Марко спать и принимать пищу в домах столь коварных хозяев.
Этот отвратительный обычай продержался до прихода монголов, назначивших «великое наказание» тем, кто убивает путников, чтобы заполучить их души. Марко пытался ободрить себя уверенностью, что с этим обычаем покончили задолго до его прибытия, но беспокоился, как бы обычай не воскрес. Он отмечал, что и мужчины, и женщины, «особенно те, кто замышляет злодейство, всегда носят при себе яд, так что, если кто из них схвачен после деяния, за которое полагается пытка, он, прежде чем испытает боль от кнута, кладет яд в рот и проглатывает, чтобы умереть так скоро, как возможно».
Местные власти противопоставили этому ужасное противоядие. Марко говорит, что «собачий кал всегда держат наготове, и если кто проглотит яд, его сразу заставляют глотать кал, чтобы он выблевал яд». Он уверяет скептически настроенных читателей, что «к этому средству очень часто прибегают».
Описав ужасы, пережитые им в глуши, Марко возносит хвалу древней столице идолопоклонников, хотя остается под сомнением, побывал ли он в ней. Тем не менее он был наслышан о роскошной гробнице усопшего правителя царства. Не скупясь на похвалы, Марко описывает правителя богатого и властного, «любимого всеми», и повторяет рассказы, которые о нем слышал.
«Этот государь, когда приблизился к смерти, приказал своей волей возвести… памятник такого вида… чтобы на его гробнице стояли две башни, одна из золота, другая из серебра». Одна башня, как объясняет Марко, возведена из прекрасного камня, покрытого золотыми пластинами «в палец толщиной». Под этим золотым покрытием башня выглядит «словно отлитая из чистого золота».
Блистающий монумент, по словам Марко, возносится «на десять саженей в высоту». Колонна увенчана «круглым мячом», а в нем «золоченые колокольчики, которые звенят всякий раз, как подует ветер». Вторая, серебряная башня, столь же внушительна и увенчана серебряными колокольчиками. Марко добавляет: ничто в Европе и в целом свете не сравнится с этими башнями по красоте и великолепию.
Марко утешается мыслью, что эта мятежная область была завоевана войсками Хубилай-хана, причем весьма необычным образом. Готовясь к вторжению, хан созвал «шутов и акробатов» своего царства и отправил их в Миан вместе с воинами. Он обещал назначить достойного вождя, они же должны были повиноваться его приказам.
Монгольская армия в сопровождении шутов быстро захватила столицу, где зрелище двух башен, серебряной и золотой, быстро усмирило их надменность. «Они все дивились им, — повествует Марко, — и рассказали великому хану о том, каковы эти башни и какой они красоты и великой цены; и что, если он пожелает, они снесут их и пришлют ему серебро и золото. Великий хан, зная, что государь выстроил их ради спасения своей души, чтобы о нем помнили и после смерти, сказал, что вовсе не желает сносить их, но желает оставить так, как задумал и назначил государь».
Такое проявление уважения к павшему врагу поразило Марко, уверявшего, что «по сей день эти башни украшены и хорошо охраняются», и приводит сомнительное утверждение, будто «никто из татар не притронется к добру мертвого», потому что монголы почитают это «великим грехом». Впрочем, такая сдержанность Хубилай-хана была составной частью его политики поощрения местных верований в землях, завоеванных его войском. Монголы сознавали, что, если оставить в неприкосновенности коренные особенности захваченных областей, местные жители более охотно смирятся с политическим контролем, лишь бы сохранить духовную самобытность.
Продолжая путешествие через Азию, Марко наблюдал статичную некогда культуру в эпоху быстрых перемен, распадающуюся и создающуюся вновь по мере того, как Хубилай-хан собирал под свою власть отдаленные царства.
Так, Марко рассказывает, что в провинции вблизи от Бангала «все люди, мужчины и женщины, разрисовывают себе всю кожу… рисуют иглою по лицу и по всему телу цапель, и орлов, львов, драконов и птиц, и многие другие фигуры, различные и странные, так что не найти места, не изрисованного и не исколотого. Это проделывается иглами весьма искусно, так что никогда не смывается и не сходит. И так они делают себе на лице, и на руках, и на ступнях, на шее, животе, груди, на плечах и по всему телу».
Марко, должно быть, поеживался, в мучительных подробностях описывая процедуру татуировки. Она начиналась с того, что художник-татуировщик, или «мастер», рисовал «узоры, столько и такие, как он пожелает… черным по всему телу», после чего клиента «связывают по рукам и ногам, и двое или более держат его, а мастер, который не занимается никаким иным искусством, берет пять игл, связанных четыре квадратом, а пятая в середине, и этими иглами колет его везде по нанесенному узору, и, когда наколка сделана, поверх них сразу наносят рисунок чернилами, и нарисованные фигуры проявляются в этих проколах. Но человек при этом терпит муки, достойные чистилища». Неудивительно, что «очень многие из них умирают, пока их так разрисовывают, потому что теряют много крови».
Марко, который охотно принимал участие во многих местных обрядах, от этого, по всей видимости, воздержался.
Отважно углубляясь в джунгли по направлению к нынешнему Вьетнаму, Марко оказался среди племен, чьи «доблестные воины» носили лишь скудные набедренные повязки из древесной коры. Эта местность была настолько чуждой для него, что преобладание бумажной валюты с печатью великого хана ободряло Марко, напоминая, что он все еще в монгольской империи и все еще пользуется защитой пайцзы.
Это сознание как нельзя более утешало Марко в стране львов рыкающих, которых редко случалось увидеть, но часто — услышать. По его словам, они были так опасны, что никто не осмеливался проводить ночь вне дома «из страха перед ними, потому что львы сразу его съедят». Львы были так свирепы, что купцы, подобные Марко, вынуждены были ночевать на простых суденышках на реке, и даже это не гарантировало безопасности, потому что, если они оказывались слишком близко к берегу, «львы добирались до них, прыгая в воду и доплывая до лодки». Добравшись до нее, «они вытаскивают человека силой, уносят и съедают». Чтобы спастись от подобных ужасов, купцы непременно старались «бросить якорь посреди реки, которая очень широка».
Защищаясь от нападения львов, объясняет Марко, купцы вступали в сотрудничество со свирепыми «псами» — в действительности с волками,— «которым хватает храбрости и силы атаковать львов». «Псы» сражались парами и оказывали существенную защиту против царя джунглей. Марко говорит, что один человек верхом, вооруженный луком и стрелами, и с двумя такими «псами» мог убить льва.
«Когда случается, что они находят большого льва, псы, отважные и сильные, едва увидят льва, бегут на него с большой отвагой, ободряемые человеком, один впереди, другой позади. Лев поворачивается к псам, но псы так хорошо обучены и так проворны, что лев не касается их, и лев смотрит на человека, а не на псов. И тогда лев отступает.
Однако псы, едва увидят, что лев уходит, бегут следом с лаем и воем и кусают его за ляжки и по всему телу. И лев оборачивается в великой ярости; он убил бы их, но не может поймать, потому что псы умеют себя защитить… Лев сильно напуган великим шумом, который производят псы, и тогда он, спасаясь от лая псов, забирается в чащу или находит толстое дерево, к которому прижимается спиной, обращаясь мордой к псам, чтобы те не беспокоили его сзади… Он отступает шаг за шагом — он никогда не бежит, потому что лев неподвластен страху, так велика его гордость и велик дух. Пока лев медленно отступает, псы не перестают кусать его сзади, а человек стреляет в него из лука.
Чувствуя укусы, лев бросается на псов туда и сюда, но, отогнав их, продолжает уходить. Когда человек видит это, он берет свой лук (потому что они весьма хорошие лучники) и посылает стрелы, одну, и две, и более, и так много, что лев слабеет от ран и потери крови и падает мертвым, не найдя убежища… (львы) не могут защититься от всадника с двумя хорошими псами».
Рассказав об охоте на льва, Марко обращается к производству соли, главной его цели как сборщика налогов для Хубилай-хана.
В городе Чианлу, еще одном отдаленном форпосте Монгольской империи, он наметанным глазом наблюдает, как местные рудокопы добывают из земли жилы соли и прилежно складывают в большие холмы. «На эти холмы они щедро льют воду, так что вода проникает сквозь них и уходит в землю под холмом, а потом собирают ее и помещают в большие тазы и железные котлы и кипятят. Когда она хорошо прокипела и очищена силой огня, они дают ей остыть, и тогда вода густеет, и они делают из нее соль — очень белую и тонкую».
Местные жители производили столько соли, что могли продавать избыток в другие провинции, извлекая из этой торговли «большую прибыль». В то же время Хубилай-хан получал от нее «большие доходы» благодаря неутомимым усилиям сборщиков налогов, подобных Марко.
В недавно завоеванной провинции Кундинфу — иногда это название относят к Иен-чау, региону в провинции Шонла в Северо-Восточном Вьетнаме, — Марко продолжил изучение интимной жизни молодых женщин. Он находил женщин этой местности «чистыми» и «умеющими хранить добродетель скромности» — в противоположность женщинам других мест, открывавшим свои ложа, если не сердца, путникам.
Женщины Кундинфу были строги и даже суровы: они не танцевали, не скакали, не любезничали и не «впадали в страсть». Эти добродетельные создания не прятались за окнами, поглядывая на прохожих, избегали «неподобающих бесед» и «веселья». Изредка выбирались из святилищ своих домов они только в сопровождении матерей и избегали «неприлично глазеть на людей». Низко надвинутые шляпы ограничивали их поле зрения и фокусировали внимание на дороге.
Нечего и говорить, что они не оказывали «никакого внимания женихам». Эти юные женщины были столь застенчивы, что даже не мылись по две.
Перевод Галины Соловьевой