Война не ограничивается лишь боями, среди прочего важное значение имеют грамотная логистика и осознание целей сражения. Можно одержать ряд побед, в том числе в генеральной битве, но проиграть военную кампанию и лишиться своих войск. Именно такой казус произошел с Великой армией Наполеона в ходе Отечественной войны 1812 года. 210 лет назад по итогам вроде бы рядового сражения за небольшой калужский город Малоярославец французская армия вынуждена была начать стратегическое отступление. Это привело к ее полному разгрому и победе русских войск, которые перенесли боевые действия в Европу. Почему Наполеон отдал приказ об отступлении? С какими задачами французы вторглись в Россию? Почему Александр I отказывался вести переговоры с Бонапартом? Кто виновен в гибели кавалерии Великой армии? Почему генерал Петр Багратион терпеть не мог генерала Михаила Барклая-де-Толли? Какую военную тактику применял фельдмаршал Михаил Голенищев-Кутузов? «Лента.ру» вспоминает ход событий.
В пять часов утра 24 октября (по новому стилю) 1812 года 33-й егерский полк под командованием полковника Адама Бистрома внезапно напал на немногочисленный французский гарнизон, расположившийся в Малоярославце накануне.
Пославший полк в бой командир 6-го пехотного корпуса генерал Дмитрий Дохтуров знал, что в городе находятся только два батальона 92-го полка из состава 13-й пехотной дивизии генерала Алексиса Жозефа Дельзона, которая была на острие авангарда Великой армии.
Предрассветные сумерки октябрьского утра и внезапность нападения позволили русским отбросить не ожидавшего атаки противника на окраину города.
И на этот раз 37-летний французский генерал, за плечами которого было множество кампаний, начиная с экспедиции в Египет в 1798-1801 годах, не собирался отдавать поле боя противнику.
Дельзон ввел в сражение всю свою дивизию, которая вытеснила части Дохтурова из города. В ответ тот направил на помощь Бистрому 6-й егерский полк полковника Андрея Глебова, заставивший французов на время прекратить наступление. К 11 часам утра к Малоярославцу подошли основные силы 4-го корпуса под командованием пасынка Бонапарта — вице-короля Италии генерала Эжена Богарне.
Оценив ситуацию, он приказал восстановить положение стремительной атакой. Ее возглавил лично Дельзон. Вместе с ним шел его младший брат и по совместительству адъютант Жан-Батист Дельзон. Появление в первых рядах военачальника воодушевило полки, и они ударили по врагу, захватив западную часть города.
Но отчаянная атака дорого стоила французам: егеря, приметив яркий мундир и шляпу Дельзона, буквально изрешетили его. Одна пуля попала ему в лоб. Был смертельно ранен и его адъютант, тщетно пытавшийся закрыть брата своим телом.
Гибель храброго генерала вызвала панику в рядах атакующих, которые начали стремительно отходить. Дисциплину в их рядах с большим трудом навел назначенный вместо Дельзона генерал Арман Шарль Гильемино. Он приказал захватить возвышающийся над западной частью Малоярославца холм. На помощь обескровленным солдатам 13-й пехотной дивизии Богарне послал 14-ю пехотную дивизию генерала Жан-Батиста Бруссье.
Удар французов был страшен, но натиск удалось отбить благодаря русским артиллеристам, которые в упор расстреливали картечью наступавших. Те же могли действовать только огнем и штыками своих ружей — пушки застряли при переправе через местную реку Лужа, которая разлилась из-за октябрьских дождей.
Война между Францией и Россией назревала в течение нескольких лет. Разгромив в 1807 году антинаполеоновскую коалицию европейских государств, в числе которых была и Россия, и заключив с Александром I Тильзитский мир, Бонапарт стал фактическим хозяином Европы.
Оставался лишь один враг, до которого после разгрома французского флота в 1805 году, было невозможно добраться: Великобритания. Лондон захватил ряд заграничных французских колоний и активно препятствовал морской торговле Парижа. В ответ Наполеон приступил к созданию континентальной блокады главного противника, вовлекая в нее все европейские страны, в том числе и Россию.
Санкт-Петербург вынужден был вести тонкую политическую игру. С одной стороны, между Великобританией и Россией с 1807 года происходили вялотекущие боевые действия на морях и океанах, в результате чего русские потеряли несколько военных кораблей, в частности, 74-пушечный линейный «Всеволод».
С другой — в 1810 году правительство Российской империи ввело правила свободной торговли с нейтральными государствами, что позволяло ей через посредников торговать с Англией. При этом был принят высокий таможенный тариф на французские товары. Все это вызвало бешенство в Париже.
Не добавляло добрососедских чувств и существование Великого герцогства Варшавского, которое Наполеон создал из земель, принадлежащих Пруссии и Австрии. Александр I потребовал или ликвидировать польское государственное новообразование, или передать его своему родственнику герцогу Ольденбургскому в качестве компенсации за отнятые владения.
Его возмущение также вызывала оккупация французскими войсками Пруссии, что противоречило положениям Тильзитского мира. В ответ Бонапарт играл на патриотических чувствах поляков, намекая на возможность расширения герцогства до границ бывшей Речи Посполитой, то есть за счет завоевания части российских земель.
Наполеон, по обыкновению, намеревался разрешить противоречия военной силой. В конце 1811 года и в начале 1812-го Франция заключила договоры с Австрией и Пруссией, согласно которым эти страны обязались выставить против России не менее 50 тысяч солдат. В Великую армию также включались войска завоеванных государств — Саксонии и Баварии.
Благодаря многочисленным шпионам, действующим под видом актеров, торговцев или гувернеров, в Париже были неплохо осведомлены о состоянии российской армии, общая численность которой составляла 407 тысяч, включая 117 тысяч бойцов иррегулярной конницы.
Русская армия не уступала французской по своей технической оснащенности, особенно в артиллерии, однако была более малочисленной, к тому же разбросанной на широком пространстве западной границы протяженностью 800 километров — от Молдавии до Финляндии. Несмотря на предвоенные реформы, российская армия еще не отошла от прусской палочной системы, основанной на жестоком принципе: «двух забей, третьего выучи».
Советский историк Евгений Тарле отмечал и еще одну слабую сторону российской армии того времени:
В то же время в Петербурге благодаря отличной разведке тоже знали о сильных и слабых сторонах Великой армии, в которую перед вторжением в Россию было мобилизовано 630 тысяч человек, не считая многочисленных резервов, имевшихся у Бонапарта.
Наполеоновская армия была куда многочисленнее российской, неплохо оснащена, имела большой боевой опыт и безгранично верила в военный гений французского императора, который не проиграл ни одного крупного сражения. Однако слишком пестрый и многонациональный состав подчиненных Бонапарта был скорее недостатком, чем достоинством.
В результате военных и дипломатических усилий Петербурга Турция и Швеция, которые Наполеон рассматривал в качестве потенциальных союзников, отказались присоединиться к нашествию. Это существенно ослабило удар по России.
Незадолго до начала войны бывший французский посол в Петербурге Арман де Коленкур передал Бонапарту слова Александра I:
Однако Наполеон не обратил внимания на эти предостережения. 22 июня 1812 года действующий посол Франции в России Жак Александр Ло де Лористон вручил председателю Государственного совета и Комитета министров Николаю Салтыкову ноту с объявлением войны.
В тот же день Бонапарт обратился к войскам с воззванием, в котором обвинил Россию в нарушении положений Тильзитского договора и заявил, что грядущая кампания станет «второй польской войной». Он пообещал своим солдатам: «Мир, который мы заключим, положит конец гибельному влиянию, которое Россия уже 50 лет оказывает на дела Европы».
В ночь на 24 июня Великая армия начала вторжение в Россию, переправившись через реку Неман неподалеку от города Ковно (ныне Каунас). Известие о вторжении застало русского царя на балу в Вильне (сейчас Вильнюс).
Русские войска, не принимая боя, отходили. Первое боестолкновение русского арьергарда с атаковавшей его конницей маршала Иоахима Мюрата произошло 25 июня. Александр I послал к Наполеону экс-министра полиции генерала Александра Балашова с личным посланием, в котором спрашивал, чем вызвано нападение, а также предлагал отвести французские войска за Неман и приступить к мирным переговорам.
Бонапарт принял Балашова 30 июня в Вильне, в том же самом доме, где за несколько дней до этого жил Александр I. На предложения русского царя французский император ответил отказом.
Коленкур вспоминал, что Наполеон сказал своим приближенным: «Александр насмехается надо мной. Не думает ли он, что я вступил в Вильну, чтобы вести переговоры о торговых договорах? Я пришел, чтобы раз и навсегда покончить с колоссом северных варваров. Шпага вынута из ножен. Надо отбросить их в их льды, чтобы в течение 25 лет они не вмешивались в дела цивилизованной Европы. Александр видит, что дело серьезно, что его армия разрезана; он испуган и хочет помириться, но мир я подпишу в Москве».
Ситуация действительно складывалась для России самым тревожным образом. Ее вооруженные силы были географически разделены и перед давлением превосходящего противника отступали. Бонапарт направил часть войск на Петербург, его южный фланг прикрывал Австрийский корпус фельдмаршала Карла Шварценберга.
Главные силы Великой армии наступали на центральном направлении, через Белоруссию, в приграничном сражении Наполеон хотел разгромить основные силы русских. 128-тысячную 1-ю Западную армию генерала Михаила Барклая-де-Толли и 45-тысячную 2-ю Западную армию генерала Петра Багратиона поначалу разделяли 150 километров.
Зная полководческий принцип Наполеона — бить своих противников по частям — русское командование понимало, что ввязываться в серьезные бои означает идти навстречу желанию врага. Оставался один путь — стремительно отходить, чтобы не позволить себя окружить, и в конце концов соединить усилия двух армий.
Армия Барклая-де-Толли, выйдя из Вильны, к 17 июля достигла Витебска, выделив для защиты Санкт-Петербурга 1-й корпус генерала Петра Витгенштейна. Армия Багратиона двигалась вглубь страны от Гродно, искусно уклонившись от попытки маршала Луи Никола Даву и младшего брата Наполеона Жерома Бонапарта настигнуть и разгромить ее.
Французский император был вне себя от действий брата:
Стремительная гонка за русскими весьма измотала Великую армию, которая начала испытывать недостаток продовольствия. Несмотря на то что интенданты заготовили колоссальные запасы, тыл очень сильно отстал от войск. Кроме того, русская армия, отступая, сжигала все провиантские склады. В итоге солдаты Наполеона были вынуждены добывать еду и фураж для лошадей у местных жителей.
Грабежи приняли столь мощный размах, что уже 2 июля, спустя восемь дней после вторжения в Россию, Бонапарт подписал приказ, который предписывал арестовывать солдат, уличенных в мародерстве, и расстреливать немедленно, если их вина будет доказана.
22 июля он писал начальнику своего штаба, маршалу Луи Александру Бертье: «Передайте генералу Жомини, что нелепо говорить, что нет хлеба, когда есть 500 квинталов муки на каждый день; что вместо того, чтобы жаловаться, нужно вставать в четыре часа утра и самому отправляться на мельницы и в провиантскую часть и заставлять изготавливать 30 тысяч рационов хлеба в день; но что если он будет только спать и плакать, то он ничего не получит; что император, у которого много занятий, сам ежедневно посещает провиантскую часть».
Не лучше обстояло дело и с медицинской помощью: болезни косили ряды армии с первых дней похода. Стремительно уменьшалась и конница: после перехода от Вильны до Витебска от длительного пребывания под палящим летним солнцем и недостатка еды пали 8 тысяч из 20 тысяч лошадей.
Тем временем в русской армии назревал кризис управления: царь, который находился в 1-й Западной армии, не годился на роль главнокомандующего и лишь мешал Барклаю-де-Толли своим присутствием. 8 июля генерал писал жене: «Я нахожусь при войсках в виду неприятеля и в Главной квартире почти не бываю, потому что это настоящий вертеп интриг и кабалы».
Ближайшее окружение Александра I тоже понимало всю бессмысленность пребывания императора в войсках, но в лицо об этом сказать монарху никто не решался. Выход был найден: государь получил письмо, под которым стояли подписи троих самых доверенных сановников: государственного секретаря Александра Шишкова, председателя департамента военных дел в Госсовете генерала Аракчеева и генерала Балашова.
В послании говорилось, что император будет более полезен России как правитель в столице, чем как военачальник в армии.
Об этом же в личном письме Александра I просила его любимая сестра, великая княжна Екатерина Павловна:
Царь прислушался к разумным доводам и в ночь на 19 июля оставил войска, сказав на прощание провожавшему его Барклаю: «Поручаю вам свою армию. Не забудьте, что второй у меня нет». При этом, покинув армию, Александр I не позаботился о том, чтобы официально назначить единого главнокомандующего.
Де-факто им стал Барклай-де-Толли, который занимал пост военного министра и командовал самой многочисленной армией. Он снова продолжил стратегическое отступление вглубь страны. С этой тактикой был категорически не согласен Багратион, который состоял в одинаковом чине с Барклаем. В своих письмах царю и приятелям Багратион ругал действия начальника.
Петр Багратион, представитель грузинского царского дома, один из любимых учеников фельдмаршала Суворова, зарекомендовал себя как военачальник, предпочитающий активные боевые действия, командуя при этом авангардом или арьергардом.
Несколько вспыльчивый в обычной жизни, хладнокровный на поле боя, он отличался остроумием, о котором ходило немало историй и анекдотов. Один из них гласил: когда его адъютант Денис Давыдов, впоследствии известный поэт и партизан, доложил генералу, что неприятель уже на носу, Багратион, глянув на курносого офицера, ответил: «Если на вашем, то он близко, а если на моем, то успеем отобедать».
Выходец из старинного шотландского рода Михаил Барклай-де-Толли тоже неоднократно отличился на полях сражений, но по характеру был совсем другим. Начальник его штаба генерал Алексей Ермолов аттестовал Барклая так: «Ума образованного, положительного, терпелив в трудах, заботлив о вверенном ему деле; нетверд в намерениях, робок в ответственности; равнодушен в опасности, недоступен страху».
Сравнивая двух полководцев, Ермолов, симпатизировавший Багратиону, тем не менее отметил: «Одаренный от природы счастливыми способностями, остался он без образования и определился в военную службу. Если бы Багратион имел хотя ту же степень образованности, как Барклай-де-Толли, то едва ли бы сей последний имел место в сравнении с ним».
3 августа обе армии соединились под Смоленском, и в интересах общего дела Багратион подчинился Барклаю-де-Толли. Наполеону не удалось разгромить основные русские силы, не лучше ситуация складывалась и на флангах Великой армии.
В трехдневном сражении под Клястицами войска Витгенштейна одержали победу над силами маршала Удино и тем самым остановили наступление французов на Петербург. Под Кобрином 3-я Резервная обсервационная армия генерала Александра Тормасова нанесла поражение саксонской бригаде, взяв в плен ее командира и более двух тысяч солдат.
Французский император ожидал, что, соединившись, русские дадут ему долгожданное генеральное сражение, которое решит исход кампании. Защитники Смоленска дрались ожесточенно, но после двухдневных боев в ночь на 18 августа Барклай-де-Толли приказал отступать.
Известный прусский военный теоретик и историк Карл фон Клаузевиц, состоявший на тот момент на русской службе, писал по поводу сражения: «Здесь мог произойти лишь частный бой, который не мог внести изменения в общее положение обеих сторон, выражавшееся в наступлении французов и отступлении русских».
Отступление из Смоленска вызвало взрыв ярости у Багратиона, который уже давно стал выразителем мнения ряда генералов, что Барклай-де-Толли — чуть ли не изменник.
Он писал царю:
Александр I ознакомился и с эпистолярным посланием генерала графа Павла Шувалова: «Генерал Барклай и князь Багратион очень плохо уживаются, последний справедливо недоволен. Нужен другой начальник, один над обеими армиями, и нужно, чтобы ваше величество назначили его, не теряя ни минуты, иначе Россия погибла».
Перед царем встал вопрос: кого назначить? Барклая не хотели армия и общество, считая его то ли предателем, то ли сумасшедшим, Багратион же не оправдал надежд монарха на посту главнокомандующего Дунайской армией во время Русско-турецкой войны 1806-1812 годов. Нужен был кто-то третий, чье имя было популярно не только среди дворянства, но и у простолюдинов.
Специальный комитет, рассмотрев несколько кандидатур, порекомендовал императору назначить генерала Михаила Голенищева-Кутузова. Александр I колебался: он не мог простить Михаилу Илларионовичу того, что тот в 1805 году не отговорил его и австрийского императора Франца II от сражения под Аустерлицем, в результате чего Наполеон нанес русско-австрийской армии крупное поражение.
С другой стороны, Кутузов был самым известным боевым соратником непобедимого Суворова, искусным дипломатом, который блестяще завершил миром Русско-турецкую войну, и в конце концов человеком, который устраивал все слои общества.
В письме к сестре Александр I описывал свои чувства:
Помимо должности Кутузов был удостоен княжеского титула; от нового командующего ждали, что теперь война пойдет совсем по-другому. Но многоопытный 66-летний генерал прекрасно понимал, с каким противником ему придется иметь дело. Перед отъездом в армию между ним и его племянником произошел характерный диалог: «Неужели вы, дядюшка, надеетесь разбить Наполеона? — Разбить? Нет, не надеюсь разбить. А обмануть — надеюсь!»
Прибыв в войска, Кутузов пресекал шапкозакидательские настроения. Когда один офицер позволил себе резкие выражения по отношению к Бонапарту, главнокомандующий заметил ему: «Молодой человек, кто дал тебе право издеваться над одним из величайших полководцев? Уничтожь неуместную брань!»
Явившись в Царево-Займище, где располагалась штаб-квартира русской армии и встреченный громовым «ура» солдат, Кутузов утвердил Барклая-де-Толли и Багратиона командирами тех войск, которыми они и ранее командовали, тем самым прекратив ненужную грызню.
Получив свободу действий, Кутузов продолжал придерживаться тактики Барклая-де-Толли, не ища сражений с Наполеоном и изматывая его армию, против которой работали время и пространство.
В беседе с британским представителем в своем штабе генералом Робертом Томасом Вильсоном русский главнокомандующий назвал этот метод «золотым мостом»: без особого кровопролития постепенно уничтожить Великую армию.
Однако от него ждали генерального сражения.
Надо было лишь отыскать подходящее место, и оно было найдено в окрестностях подмосковного села Бородино.
По этому поводу Клаузевиц заметил: «Кутузов, наверное, не дал бы Бородинского сражения, в котором, по-видимому, не ожидал одержать победы, если бы голос двора, армии, всей России его к этому не принудил. Надо полагать, что он смотрел на это сражение как на неизбежное зло. Он знал русских и умел с ними обращаться».
7 сентября в 12-часовой грандиозной битве сошлись с обеих сторон более 260 тысяч солдат и офицеров. Французская пехота и кавалерия волнами штурмовали русские укрепления. Гром сотен пушек заглушал ружейные выстрелы и крики раненых. Неоднократно противники переходили в яростные штыковые атаки, которые возглавляли старшие и даже высшие офицеры.
В этот день Наполеон лишился 480 офицеров, в том числе генералов — например, младшего брата Коленкура, Огюста Жана-Габриеля де Коленкура. У русских осколком ядра был смертельно ранен генерал Багратион. Пленных почти не брали.
Впоследствии Лермонтов поэтически отразил жуткую картину боя:
«Вам не видать таких сражений!..
Носились знамена, как тени,
В дыму огонь блестел,
Звучал булат, картечь визжала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
Гора кровавых тел».
Французы потеснили левый фланг и центр вражеских позиций, потеряв, по разным оценкам, от 30 до 40 тысяч убитых и раненых. Русская армия выдержала удар, но тоже лишилась от 39 тысяч до 45 тысяч воинов, погибших и получивших увечья.
Несмотря на то что подчиненные Кутузова не отступили, продолжать сражение на следующий день было самоубийственно, тогда как Наполеон не израсходовал свой последний резерв в виде старой гвардии. Тем не менее в Петербурге расценили Бородино как победу, а Михаилу Илларионовичу был пожалован чин фельдмаршала.
Бонапарт впоследствии о битве отзывался так:
Тем большим шоком для царя стал отход русских войск и оставленная без боя Москва. После совещания генералитета в Филях (ныне район Москвы) Кутузов принял стратегическое решение: главное — сохранить армию. В письме к Александру I он сообщал: «Осмеливаюсь всеподданнейше донести вам, всемилостивейший государь, что вступление неприятеля в Москву не есть еще покорение России».
Общество пребывало в крайней степени растерянности, обвиняя в случившемся и Кутузова, и самого царя. Об этом ему писала Екатерина Павловна: «Вас громко обвиняют в несчастье, постигшем вашу империю, во всеобщем разорении и разорении частных лиц, наконец в том, что вы погубили честь страны и вашу личную честь. И не один какой-нибудь класс, но все классы объединяются в обвинениях против вас».
14 сентября войска Наполеона вступили в опустевшую Москву, а сам он расположился со свитой в Кремле.
Французский император сообщал жене: «Я не имел понятия об этом городе. Он заключал в себе пятьсот таких же прекрасных дворцов, как Елисейский дворец, меблированных на французский лад с невероятной роскошью, несколько императорских дворцов, казармы, великолепные госпитали».
В прошедшем времени о первопрестольной Наполеон писал, так как уже в ночь на 15 сентября город был охвачен грандиозным пожаром, который длился до 18 сентября и уничтожил в Москве три четверти деревянных построек.
Из-за всего этого французский император на какое-то время совершенно упустил из виду русскую армию, которая, отступив из Москвы по Рязанской дороге, в районе деревни Кулаково резко повернула на запад и к началу октября заняла позиции у села Тарутино Калужской области. Тем самым Кутузов перекрыл Великой армии путь в южные губернии с их базами и складами и установил прочную связь с русскими войсками, действующими на этих территориях.
Бонапарт решил дать в Москве отдых своим усталым и сильно поредевшим войскам, поручив авангарду во главе с Мюратом наблюдать за противником. Сам же он ожидал от Александра I делегатов с предложением о заключении мира. А как же иначе? За ним осталось поле боя генерального сражения, он занял древнюю столицу Российской империи. Война, казалось, была выиграна.
Но время шло, а вестей от русского царя не было. Тогда Наполеон сам решил предложить мир. Он передал свои послания через начальника Воспитательного дома генерала Ивана Тутолмина, а затем через отставного капитана Ивана Яковлева, отца русского революционера Александра Герцена.
Не дождавшись ответа, Бонапарт отправил в Тарутинский лагерь Лористона, который 5 октября удостоился получасовой аудиенции у Кутузова, который не спеша накапливал силы русской армии.
Пожаловавшись на варварство местных крестьян, которые безжалостно уничтожают вражеских солдат, рыскающих по деревням в поисках пищи, Лористон получил от фельдмаршала такой ответ:
Кутузов сообщил, что не имеет полномочий на ведение переговоров о мире, переадресовав вопрос русскому императору. 20 октября к нему прибыл с письмом от маршала Бертье французский полковник. Фельдмаршал эпистолярно посоветовал начальнику штаба Великой армии подождать ответа из Петербурга, подчеркнув: «Очень трудно удержать народ, раздраженный всем совершающимся в его глазах».
Александр I оставил все послания без ответа.
Бесцеремонность вражеских солдат и падение дисциплины, превращавшее Великую армию в банду мародеров, привели к резкому росту партизанских отрядов — как армейских, так и крестьянских. Партизаны регулярно нападали на подразделения французских фуражиров и курьеров, что вело к расстройству тыла наполеоновской армии.
Командир одного из армейских партизанских отрядов Денис Давыдов наставлял местных крестьян по поводу непрошенных гостей:
18 октября русские войска неожиданно атаковали Мюрата, который, потеряв около четырех тысяч солдат, был вынужден отступить. При этом было захвачено значительное количество орудий (больше, чем при Бородине) — 38 пушек. Это событие произвело большое впечатление на российскую общественность, воспрянувшую духом.
Наполеон же понял, что слишком засиделся в негостеприимной Москве, в которой зимовать из-за пожара было негде. Партизаны все ощутимее били по коммуникациям Великой армии, и Бонапарт решил отступить на зимние квартиры в Смоленск.
19 октября 110-тысячная наполеоновская армия вместе с громадным обозом начала покидать Москву, направляясь на Калугу, где французский император рассчитывал основательно пополнить продовольственные запасы. Путь по Старой Калужской дороге в районе Тарутино ему заслоняла армия Кутузова.
К тому времени недостаток лошадей у французов привел к сильному ослаблению кавалерийских и артиллерийских частей. Понимая это, Бонапарт решил не прорываться через укрепленные вражеские позиции, а обойти их, свернув на Новую Калужскую дорогу. Однако Кутузов оперативно перебросил свои войска под Малоярославец, перекрыв и это направление на Калугу.
В два часа дня Богарне бросил в бой 15-ю дивизию генерала Доменико Пино и гвардейские части и стал угрожать дивизиям Дохтурова, которые с трудом сдерживали натиск противника. На помощь подоспел 10-тысячный корпус генерала Николая Раевского, и русские вновь контратаковали.
Постепенно к городу подошли основные войска противников, в бой вводились все новые части, и сражение приняло исключительно ожесточенный характер. Малоярославец, который охватили пожары, восемь раз переходил из рук в руки. К концу дня город остался за французами, но русские войска на высотах южнее препятствовали их движению на Калугу.
Ранним утром 25 октября обе стороны готовились к продолжению сражения и изучали вражеские позиции. В этот момент казаки генерала Матвея Платова неожиданно напали на лагерь французов и едва не захватили в плен самого Наполеона.
Коленкур так описывал это:
Перспектива внезапно попасть в плен, да еще в расположении своих лучших войск, произвела столь сильное впечатление на Бонапарта, что он попросил своего лечащего врача дать ему пузырек с ядом, с которым уже не расставался до своего отречения.
В тот же день генерал Шарль Лефевр-Денуэтт, который разведывал дорогу на Юхнов, был разбит под Медынью казачьими частями. Наполеон понял, что путь на юго-запад прочно закрыт, и на Смоленск ему можно идти только через Боровск — Верею — Можайск.
Надо было спасать армию, и 26 октября Бонапарт принял решение о стратегическом отступлении. В ночь на 27 октября арьергард Великой армии покинул руины почти полностью уничтоженного Малоярославца.
Пушкин размышлял над феноменом Отечественной войны в «Евгении Онегине»:
«Гроза двенадцатого года
Настала — кто тут нам помог?
Остервенение народа,
Барклай, зима иль русский бог?»
К концу декабря 1812 года из 610 тысяч солдат и офицеров французского императора из России вернулись лишь 36 тысяч. Было потеряно более 1200 пушек. Великая армия перестала существовать, а русская кампания стала началом конца могущественной наполеоновской Франции.