Можно ли дать свободу народу силой армейских штыков? Задолго до большевиков эту задачу безуспешно попытались решить декабристы. История не знает сослагательного наклонения, но несомненно, что развитие России пошло бы по иному пути, если бы в декабре 1825 года бунтовщикам удалось прийти к власти. Впрочем, шансы на это у них были невелики: уж очень размытыми оказались цели восстания и слишком неорганизованно действовали путчисты. Отчего Александр I не торопился арестовывать заговорщиков? Что царю ставили в вину мятежники? Какие программные различия были у Южного и Северного обществ декабристов? Из-за чего великий князь Константин Павлович не соглашался стать императором? Почему декабристы не убили Николая I? «Лента.ру» вспоминает ход событий.
В 11 часов утра 26 декабря (по новому стилю) 1825 года на Сенатской площади Санкт-Петербурга появились около 800 солдат Московского лейб-гвардии полка. Штабс-капитаны Александр и Михаил Бестужевы и князь Дмитрий Щепин-Ростовский построили подчиненных в каре вокруг памятника Петру I. Солдаты были вооружены ружьями с примкнутыми штыками, у каждого имелся небольшой запас боевых патронов. Время от времени площадь оглашалась криками «Ура Константину!».
Несмотря на десятиградусный мороз, на месте событий стали собираться зеваки, по большей части простолюдины.
О начале восстания Николаю I взволнованно доложил начальник штаба Гвардейского корпуса генерал Александр Нейдгард:
Генералы Василий Шеншин и Петр Фредерикс были ранены в голову саблей Щепиным-Ростовским, когда пытались восстановить дисциплину среди солдат Московского полка. Первая кровь пролилась.
Николай I отдал необходимые распоряжения, решив самолично вести верные ему войска на площадь. Позже он вспоминал: «Меня весть сия поразила как громом. Оставшись один, я спросил себя, что мне делать, и, перекрестясь, отдался в руки Божьи, решил сам идти туда, где опасность угрожала».
К месту событий он привел солдат Финляндского лейб-гвардии полка, входившего в состав руководимой им 2-й гвардейской пехотной дивизии, предварительно приказав зарядить ружья.
Получив отрицательный ответ, император тихо и протяжно начал читать документ до тех пор, пока не получил известие, что первый батальон лейб-гвардии Преображенского полка готов выступить на помощь.
Войска шли на площадь с обеих сторон. Николай I столкнулся с частью второго батальона лейб-гвардии Гренадерского полка. Ничего не заподозрив, император скомандовал идущим нестройной толпой солдатам «Стой!». На это они заявили, что выступают за великого князя Константина Павловича, а не за него.
Тогда царь показал им на Сенатскую площадь и сказал: «Когда так — то вот вам дорога». Гренадеры беспрепятственно прошли мимо него, сквозь строй правительственных войск и присоединились к своим товарищам. Николай I не решился в этот момент отдать приказ стрелять по мятежникам, как он писал, потому, что «участь бы наша была более чем сомнительна».
Со своей стороны, и декабристы не дерзнули убить царя. Это мог сделать отставной капитан Нижегородского драгунского полка Александр Якубович. Он сообщил Николаю I, что в мятеже участвует почти весь Московский полк, но не решился в упор выстрелить в монарха.
К восставшим присоединились матросы Гвардейского морского экипажа во главе с капитан-лейтенантом Николаем Бестужевым и лейтенантом Антоном Арбузовым. Число бунтовщиков на Сенатской площади составило более 2300 человек. Назревал решающий момент.
К декабрю 1825 года в Российской империи имелось немало тайных антиправительственных организаций, которые начали образовываться с 1814 года. Крупнейшими из них стали Южное общество и Северное общество, расположенные в Киеве и Петербурге. Круг заговорщиков состоял в основном из боевых офицеров, за плечами у которых была Отечественная война 1812 года и сражения заграничного похода русской армии 1813-1815 годов.
Между руководством обоих обществ существовали определенные разногласия насчет целей и тактики.
Лидер Южного общества полковник Павел Пестель в программном документе «Русская правда» выступал за свержение самодержавного строя путем военного переворота и убийства правящей царской фамилии.
Будущее страны виделось ему в форме республики со столицей в Нижнем Новгороде. Законодательная власть отдавалась однопалатному Народному вече из 500 депутатов, а исполнительная должна была осуществляться Державной думой. Контроль был оставлен за Верховным собором из 120 пожизненно избираемых наиболее уважаемых граждан России.
«Русская правда» декларировала равенство всех граждан перед законом, свободу слова, печати, собраний, вероисповедания, неприкосновенность личности и жилища. Что касается крепостного права, то в тексте «Правды» констатировалось, что оно «должно быть решительно уничтожено, и дворянство должно непременно навеки отречься от гнусного преимущества обладать другими людьми».
Северяне ориентировались на более умеренную «Конституцию» капитана Никиты Муравьева, в которой политическое будущее страны представлялось конституционной монархией с оговоркой, что Россия может быть республиканской державой, если императорская фамилия выступит против ограничения своих прав.
При этом радикальное крыло Северного общества во главе с отставным подпоручиком, литератором Кондратием Рылеевым, поручиком Евгением Оболенским, штабс-капитаном Александром Бестужевым (публиковавшимся под псевдонимом Марлинский) всецело разделяло взгляды Пестеля. В результате переговоров южане и северяне пошли на взаимные уступки и сблизили позиции.
Александр I знал о тайных обществах и на доклад о них от командующего императорской гвардии генерала Иллариона Васильчикова ответил ему: «Ты, который служил мне с самого начала моего правления, точно знаешь, что я разделял и одобрял эти иллюзии и ошибки!»
Детство императора прошло при дворе его бабушки Екатерины II, где были в чести просветительские идеи Руссо и Вольтера. Во время правления своего отца, Павла I, цесаревич любил публично предаваться романтическим мечтам о том, как дав народу конституцию, он покинет трон, чтобы жить в скромной лачуге где-нибудь на берегу Рейна.
После того как в ночь на 24 марта 1801 года заговорщики убили Павла I, новый монарх сообщил своим подданным, что «батюшка скончался апоплексическим ударом» (инсульт), а также предпринял ряд шагов по либерализации правящего строя.
Были помилованы 156 заключенных, сосланный при Екатерине II в Сибирь писатель Александр Радищев получил полную свободу и был назначен членом Комиссии составления законов, вернулись на службу 12 тысяч уволенных офицеров и чиновников, была объявлена амнистия бежавшим за границу, снят запрет на ввоз в страну ряда продуктов и товаров, ликвидирована Тайная экспедиция при Сенате, которая ведала политическим сыском.
Появился ряд новых высших и средних учебных заведений, включая знаменитый Царскосельский лицей, в котором обучался поэт Александр Пушкин, все они получили определенную автономию.
Реформирование своей империи царь поручил талантливому правоведу Михаилу Сперанскому, который в 1809 году разработал план всеобъемлющего переустройства России «Введение к уложению государственных законов». Документ предлагал разделение властей на законодательную, судебную и исполнительную — при сохранении самодержавных прав монарха.
План получил полное одобрение Александра I, с которым Сперанский обговаривал каждый пункт, но встретил резкую критику со стороны консервативных кругов, из-за чего проект пришлось свернуть. Однако Сперанскому, ставшему госсекретарем, удалось создать Государственный совет при императоре и провести преобразования в ряде министерств.
Либеральные изменения в империи фактически закончились с отставкой Сперанского в марте 1812 года и отправкой некогда всесильного реформатора в ссылку. На государственную службу в качестве пензенского гражданского губернатора Сперанский вернулся в сентябре 1816-го. Сам Александр опалу в отношении чиновника объяснял тем, что тот де, позволял себе порочить ход внутренней политики и предсказывал падение империи.
Куда больше его занимала внешняя политика, проводимая в Европе консервативным Священным союзом монархов России, Пруссии и Австрии.
В своей же империи царь был больше озабочен укреплением государственной безопасности, в частности, созданием многочисленных военных поселений, где солдаты сочетали службу с сельскохозяйственным трудом. Предполагалось, что в случае войны это позволит в короткие сроки в несколько раз увеличить численность войск. Организация поселений была поручена генералу Алексею Аракчееву.
Про этого любителя муштры ходил следующий анекдот: инспектируя роту артиллерии, которой командовал будущий герой войны 1812 года Алексей Ермолов, Аракчеев нашел лошадей в неудовлетворительном состоянии и строго заметил: «Знаете ли, сударь, что от этого зависит вся репутация ваша?» — «К несчастью знаю, — отвечал Ермолов, — наша репутация часто зависит от скотов».
За малейшую провинность военных поселян, которые от рассвета до зари без устали маршировали и работали, ждали розги и шпицрутены. Тяжелые условия службы приводили к восстаниям. Летом 1819 года взбунтовались солдаты Чугуевского полка в Харьковской области, требуя отмены поселений. Для подавления выступления пришлось привлечь четыре пехотных полка и две артиллерийские роты.
Неспокойно было и в элитных частях. В октябре 1820 года солдаты лейб-гвардии Семеновского полка, недовольные жестокостью нового командира полковника Федора Шварца (ставленника Аракчеева), доходившей до унижения личного достоинства подчиненных, отказались идти в караул. В ответ весь полк был препровожден в Петропавловскую крепость. Часть была распущена (затем набрана снова), а солдат и офицеров перевели в отдаленные гарнизоны империи.
Среди семеновцев, которых направили из гвардии в армию, был и один из будущих руководителей Южного общества подполковник Сергей Муравьев-Апостол.
Репрессии коснулись не только военных. В 1820 году Пушкин был вызван к генерал-губернатору Петербурга графу Михаилу Милорадовичу для дачи объяснений по поводу ряда своих стихотворений. В частности, эпиграммы на Александра I.
«Воспитанный под барабаном,
Наш царь лихим был капитаном:
Под Австерлицем он бежал,
В двенадцатом году дрожал,
Зато был фрунтовой профессор!
Но фрунт герою надоел —
Теперь коллежский он асессор
По части иностранных дел!»
Отправка в Сибирь или заточение в Соловецкий монастырь на острове в Белом море хлопотами друзей поэта были заменены на многолетнюю ссылку — сначала на юг страны, а затем в имение в Михайловском.
Преобразования продолжались лишь в западных провинциях России, где крестьяне прибалтийских губерний были освобождены от крепостной зависимости, финнам гарантирована незыблемость их конституционных прав, а полякам дарована конституция.
Отношение армейских дворянских кругов к лицемерной и двойственной политике Александра I весьма точно выразил Александр Грибоедов в пьесе «Горе от ума». Главный герой этой комедии в стихах, Чацкий, произносит фразу, мгновенно ставшую крылатым выражением: «Служить бы рад! Прислуживаться тошно».
В своем письме к Николаю I из Петропавловской тюрьмы уже после подавления восстания на Сенатской площади Бестужев-Марлинский дал характеристику ходу свободомыслия в стране.
Он писал:
Офицеры гвардейских полков из аристократических семей привыкли ощущать себя вершителями истории в Российской империи. Начало этому в 1722 году положил «Указ о престолонаследии» Петра I, который отменял старинный обычай передавать трон прямым потомкам по мужской линии и предусматривал назначение престолонаследника по воле самого монарха. Абсолютистский документ явился следствием борьбы Петра I с собственным сыном, царевичем Алексеем и его наследниками.
Отмена четких правил привела к тому, что ХVIII век стал временем частых дворцовых переворотов, которые происходили при помощи гвардии. Так взошла на престол в декабре 1741 года дочь Петра I Елизавета Петровна, а летом 1762-го воцарилась Екатерина II. Петровский указ отменил в апреле 1797 года Павел I, издав распоряжение, согласно которому преимущество в наследовании имели потомки мужского пола.
Это не спасло самого императора от очередного заговора, в котором активную роль играли офицеры гвардии и насильственной смерти. Однако после павловского акта на российском престоле не было больше ни одной женщины. В 1820 году Александр I дополнил документ отца требованием равнородности брака, при котором дети, родившиеся в такой семье, теряли право на трон.
Отношение гвардии к монарху ярко выразилось в басне Дениса Давыдова «Голова и ноги»:
«…Ну, очень хорошо! пусть ты б повелевала,
По крайней мере нас повсюду б не совала,
А прихотям твоим несносно угождать!
Да между нами ведь признаться,
Коль нами право ты имеешь управлять,
То мы имеем то ж все право спотыкаться;
И можем иногда, споткнувшись, — как же быть? —
Твое величество об камень расшибить!»
За этот дерзкий стих молодой поручик был переведен из кавалергардского полка в армейские гусары, став впоследствии одним из самых известных офицеров — участников Отечественной войны 1812 года.
Вопрос о том, что «ногам» делать со строптивой «головой», возник с начала появления тайных антиправительственных организаций. Еще в 1816 году гвардейский офицер Михаил Лунин предлагал подкараулить Александра I, который ездил без большой охраны, на Царскосельской дороге и застрелить. Вопрос о физическом устранении царя и его семьи дискутировался на протяжении ряда лет, но заговорщики так и не пришли к определенному мнению.
Монарх, две дочери которого умерли в младенчестве, думал о том, кому передать престол. Следующим по старшинству был главнокомандующий войсками, размещенными в Царстве Польском, бездетный великий князь Константин, который вовсе не жаждал был монархом, помня печальную участь отца. Своим приближенным он говорил, что опасается быть задушенным.
Настала очередь следующего брата — великого князя Николая, у которого не так давно родился первый из семерых детей, Александр.
Летом 1819 года император посетил учения 2-й гвардейской бригады в Красном Селе под командованием Николая Павловича, а затем отобедал с ним и его беременной женой Александрой Федоровной, ожидавшей старшую дочь Марию. За трапезой Александр I доверительно сообщил ошарашенному брату, что в будущем ему предстоит после смерти нынешнего монарха возглавить страну.
В своих воспоминаниях Николай I отмечал, что известие произвело эффект разорвавшейся бомбы:
Перед его глазами живо встала картина рыданий Александра I, который, бросившись на колени перед матерью, сообщал ей о смерти ее супруга, своего отца. Эту драматическую сцену, которую Николай видел четырехлетним ребенком, он запомнил на всю жизнь.
Он не знал, что Александр I оформил в августе 1823 года отречение Константина в виде секретного манифеста, который надлежало огласить после кончины действующего императора. В документе наследником назывался великий князь Николай Павлович.
События ускорила внезапная смерть 47-летнего Александра I в Таганроге 1 декабря 1825 года, на которую Пушкин откликнулся эпитафией: «Всю жизнь свою провел в дороге, простыл и умер в Таганроге».
Начальник Главного штаба генерал Иван Дибич сообщил о печальном известии в Варшаву великому князю Константину, обращаясь к нему как новому императору. Это заставило Константина Павловича написать Николаю: «Уступаю вам право мое на наследие императорского всероссийского престола».
В ситуации междуцарствия власть над войсками в столице, в том числе гвардейскими полками, была всецело в руках Милорадовича. Кандидатура Николая его не устраивала, и он добился присяги Константину, которому симпатизировал как боевой генерал.
После некоторых колебаний великий князь Николай первым присягнул брату. На заседании Государственного совета были оглашены тайные документы о престолонаследии, но члены Госсовета решили последовать примеру Николая Павловича.
Несмотря на вздорность характера, великий князь Константин был единственным среди четырех братьев, который лично водил войска в бой, в сражениях проявил храбрость и снискал одобрение со стороны начальников, в частности, от фельдмаршала Александра Суворова.
Пушкин так отзывался о кандидате в цари: «Как верный подданный, должен я, конечно, печалиться о смерти государя; но как поэт радуюсь восшествию на престол Константина I. В нем очень много романтизма; бурная его молодость, походы с Суворовым, вражда с немцем Барклаем напоминают Генриха V. К тому ж он умен, а с умными людьми все как-то лучше; словом, я надеюсь от него много хорошего».
Николай и его младший брат Михаил рассматривались в светских кругах как солдафоны, не нюхавшие толком пороха.
Участник Южного и Северного обществ майор Николай Лорер писал:
Войска по всей империи начали приносить присягу Константину. Но на письмо Николая с просьбой прибыть в столицу и приступить к своим монаршим обязанностям старший брат ответил отказом. Не стал Константин подписывать и манифест об отречении.
Николай решил, что надо брать ситуацию в свои руки: «Константин, мой государь, отверг присягу, которую я и вся Россия ему принесли. Я был его подданный: я должен был ему повиноваться». Вечером 25 декабря на чрезвычайном заседании Госсовета великий князь объявил о своем вступлении на престол и назначил на следующий день присягу для войск в столице и Сената.
Лидеры Северного общества поняли: надо выступать сейчас, другого удобного случая не представится. Тем более что в Южном обществе уже начались аресты — 25 декабря был задержан Пестель.
Руководителем восстания был избран гвардейский полковник князь Сергей Трубецкой, его заместителем — полковник Александр Булатов, а начальником штаба — князь Евгений Оболенский. Якубовичу было поручено захватить Зимний дворец и арестовать императорскую семью. На роль цареубийцы наметили отставного поручика Петра Каховского.
Среди них — уничтожение существующего правления, отмена крепостного права и военных поселений, увольнение в запас солдат, прослуживших 15 лет, уравнение в правах всех сословий и ряд других.
Войска должны были быть выведены из казарм под лозунгом «Требуем императора Константина!». С самого начала все пошло не так, как предполагалось. 26 декабря сенаторы присягнули Николаю, который был предупрежден о заговоре, уже в семь часов утра. Трубецкой не явился на Сенатскую площадь, и его обязанности в итоге пришлось выполнять Оболенскому.
Отсутствие руководителя роковым образом сказалось на ходе событий. Ища замену Трубецкому, декабристы не предпринимали активных действий, восставшие части продолжали пассивно стоять на Сенатской площади.
Уговорить мятежников разойтись верхом приехал Милорадович. Оболенский приказал ему уезжать и, видя, что тот не обращает на него внимания, легко ранил в бедро штыком. В этот момент Каховский смертельно ранил генерала из пистолета. Другой выстрел он произвел в командира лейб-гвардии Гренадерского полка полковника Николая Стюрлера, который вскоре скончался.
Солдат тщетно пытались увещевать также великий князь Михаил Павлович и митрополиты Серафим и Евгений. После этого решено было действовать силой: лейб-гвардии Конный полк под командованием генерала Алексея Орлова дважды безуспешно атаковал ощетинившееся штыками каре мятежников.
Тем временем толпа зевак составляла уже десятки тысяч человек. Одна часть публики окружала восставших, другая — правительственные войска. При этом настроение большинства зрителей складывалось явно не в пользу Николая I: в него и его окружение полетели камни и поленья. Над головой императорской свиты просвистел и ружейный залп.
В этот день смерть ходила за Николаем I буквально по пятам. Два с лишним часа в 20 шагах от него с заряженным пистолетом был Булатов. Позднее он так объяснил царю нежелание в него стрелять: «Каждый раз, когда хватался за пистолет, сердце мне отказывало». Позднее, будучи под следствием в Петропавловской крепости, полковник погиб: по официальной версии, покончил с собой, по неофициальной — был убит.
Шел мелкий снег, на город спускались ранние декабрьские сумерки, и ситуация в темноте грозила выйти из-под контроля.
Между царем и генералом Васильчиковым произошел короткий разговор на французском: «Ваше величество, нельзя терять ни минуты; ничего не поделаешь, нужна картечь!» — «Вы хотите, чтобы я пролил кровь моих подданных в первый день моего царствования?» — «Чтобы спасти вашу империю».
Против примерно трех тысяч мятежников Николай I имел в своем распоряжении не менее 12 тысяч солдат и офицеров, не считая 10 тысяч штыков и сабель, находившихся в резерве. Но главную роль сыграли 36 орудий гвардейской артиллерии под командованием генерала Ивана Сухозанета.
Император послал военачальника объявить восставшим, что если они не сложат оружия, то будут расстреляны из пушек картечью. В ответ восставшие закричали «Ура!» и дали залп по правительственным войскам.
Николай I вспоминал:
Точное число погибших до сих пор неизвестно, называются разные цифры: сенатор Павел Дивов сообщал о 80 жертвах, чиновник статистического управления министерства юстиции Семен Корсаков насчитал 1271 человека, из которых 19 детей и 903 простолюдина.
Подавление восстания в Петербурге вызвало выступление Черниговского полка, расквартированного в Киевской губернии. Получив известия о событиях на Сенатской площади, командир полка подполковник Густав Гебель лично задержал Сергея Муравьева-Апостола и его старшего брата Матвея. Самый младший из братьев, Ипполит, избежал этой участи.
10 января 1826 года офицеры полка штабс-капитан Вениамин Соловьев и поручики Анастасий Кузьмин, Иван Сухинов, Михаил Щепилло освободили Муравьевых. При этом Гебелю было нанесено 14 штыковых ран, однако с помощью рядового 5-й роты Максима Иванова он сумел добраться до дома.
Участник событий подпоручик Иван Горбачевский писал:
Гебель был настигнут в своем доме и, по свидетельству того же Горбачевского, разъяренные солдаты едва не растерзали подполковника и его семью: «Они оскорбляли несчастную жену своего командира, а некоторые даже предлагали убить ее вместе с малолетними ее детьми».
Ситуацию спас Сухинов, который бросился на солдат и, отбивая саблей штыковые удары, выгнал убийц из дома. Те из черниговцев, которые хотели прийти на помощь товарищам, были остановлены у порога прапорщиком Александром Мозалевским, который предупредил подчиненных, что зарубит любого, кто осмелится войти в дом.
Это спасло жизнь Гебелю (он на 30 лет пережил Сергея Муравьева-Апостола) и его семье. Несколько офицеров, не присоединившихся к выступлению, смогли предупредить военное командование в Киеве о восстании в полку.
Захватив в городе Василькове все необходимое оружие и полковую казну, черниговцы двинулись в сторону Белой Церкви. 15 января около села Устимовка восставшие были разгромлены правительственными войсками под командованием генерала Федора Гейсмара. Как и на Сенатской площади, свое веское слово сказала картечь, выпущенная с близкого расстояния.
Щепилло и множество рядовых погибли на месте, ряд офицеров, в том числе Сергей и Ипполит Муравьевы-Апостолы, были тяжело ранены. При этом последний, не желая быть арестованным, покончил с собой. Его примеру последовал и Кузьмин. В плен были взяты шесть офицеров, в том числе ближайший сподвижник Муравьева-Апостола подпоручик Михаил Бестужев-Рюмин и 895 солдат.
В Петропавловской крепости и ряде крепостей (Выборга, Кексгольма, Свеаборга и других) оказались 710 человек, в том числе и те, кто не участвовал в восстании, но которых подозревали в принадлежности к тайным обществам, как Грибоедова. Перед следственной комиссией под руководством военного министра генерала Александра Татищева предстали 579 человек, многих из которых допрашивал лично Николай I.
Организацию суда царь поручил Сперанскому, который разработал систему классификации групп декабристов по степени вины в виде 11 разрядов и одного вне их.
Лунин вспоминал, что члены следственной комиссии не стеснялись в способах воздействия на арестованных: «Обещали именем государя помилование за откровенность; вымышляли показания; прибегали к угрозам и поношениям, чтобы вынудить показание или признание на других. Кто молчал или по неведению происшествий или от опасения погубить невинных, того в темнице лишали света, изнуряли голодом, обременяли цепями».
В июне 1826 года император учредил специальный Верховный уголовный суд под руководством председателя Госсовета и Комитета министров князя Петра Лопухина. Всего в работе суда приняли участие 72 представителя аристократии, военного и гражданского чиновничества, многие из которых имели среди арестованных родственников, знакомых или сослуживцев.
В итоге суд признал виновными 287 человек и постановил отправить 120 из них на каторгу в Сибирь или на поселение. Муравьев-Апостол, Бестужев-Рюмин, Каховский, Пестель и Рылеев были приговорены к смертной казни, при этом Николай I рекомендовал не четвертовать их и не расстреливать. Оставалась только петля виселицы.
25 июля пятеро приговоренных были повешены на кронверке Петропавловской крепости. По иронии судьбы, казнью руководил новый генерал-губернатор Петербурга Павел Голенищев-Кутузов, который был когда-то в числе заговорщиков против Павла I.
После того как из под ног приговоренных выбили помост, три веревки из пяти лопнули, и Муравьев-Апостол, Рылеев и Каховский рухнули в яму, больно ударившись о ребро скамейки.
Кутузов приказал послать за новыми удавками и в донесении монарху сообщил: «По неопытности наших палачей и неумении устраивать виселицы, при первом разе трое сорвались, но вскоре опять были повешены и получили заслуженную смерть».
Общественность по-разному отреагировала на события. Федор Тютчев откликнулся стихами:
«Вас развратило самовластье,
И меч его вас поразил, —
И в неподкупном беспристрастье
Сей приговор закон скрепил.
Народ, чуждаясь вероломства,
Поносит ваши имена —
И ваша память для потомства,
Как труп в земле, схоронена».
Юрист Михаил Дмитриев отмечал:
Размышляя о том, были ли неизбежны в России тайные общества, декабрист Андрей фон Розен резюмировал: «Из русских один только Н.М. Карамзин, имевший доступ к государю, дерзнул замолвить слово, сказав: «Ваше величество! Заблуждения и преступления этих молодых людей суть заблуждения и преступления нашего века!»
Грибоедов, чье участие в заговоре доказать не удалось, выразился резче: «Я говорил им, что они дураки».
Романтический флер народных заступников надолго стал спутником декабристов, дав пример другим слоям общества.
Пушкин писал:
«Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье,
Не пропадет ваш скорбный труд
И дум высокое стремленье…»
Декабрист князь Александр Одоевский откликнулся на это послание:
«Наш скорбный труд не пропадет:
Из искры возгорится пламя,
И просвещенный наш народ
Сберется под святое знамя...»
Но до отмены самодержавия было еще очень далеко.