В возрасте 79 лет из жизни ушла Инна Чурикова — одна из самых выразительных актрис в истории отечественного театра и кино и уж точно обладательница самого пронзительного на советском и российском экране взгляда. Чурикова была воплощением не только актерского таланта в чистом виде, но и впечатляющего достоинства, с которым она шла по жизни и которым делилась со всеми своими героинями — от Паши Строгановой из «Начала» ее мужа Глеба Панфилова до королевы Елизаветы II в театральной «Аудиенции». «Лента.ру» рассказывает о карьере артистки.
За кадром — заунывно завывает ветер и потусторонней обреченностью кандалы на ногах приговоренных к смерти лязгают железом. В кадре — солидные мужчины в рясах бросаются обвинениями в хрупкую, под мальчика стриженую девушку, стоящую на коленях. Жанна Д'Арк обречена — но, глядя снизу вверх на своих обличителей, она одним только взглядом внушает уверенность в своей высшей правоте.
Но прежде чем зритель успеет задуматься о следующей, финальной драме в жизни знаменитой героини, в фильме «Начало» Глеба Панфилова следует монтажная склейка. Та же, но уже по провинциальной моде конца 1960-х причесанная и одетая девушка, тем же, но уже преисполненным не решимости, но робкой надежды взглядом всматривается в парней на танцплощадке — пока один не подойдет с вопросом «Девушка, а вы танцуете?» и, убедившись в согласии, не произнесет сакраментальное издевательское «А я пою».
Есть ли еще хоть одна другая актриса в истории отечественного кино, которая могла бы отыграть эту резкую смену регистров, героинь, времен так естественно, как это делает в «Начале» Инна Чурикова? От Жанны Д'Арк к Паше Строгановой, от средневековых героических страстей к мелочам жизни в негероическую эпоху, от божественной трагедии к человеческой комедии — Глеб Панфилов точно вряд ли бы мог так легко переноситься из ХХ века на пятьсот лет назад и из условной реальности в безусловное пространство съемочной площадки в истории фабричной ткачихи, вдруг ставшей мосфильмовской артисткой, если бы не впечатляющая пластичность и внутренняя сила Чуриковой, которая в «Начале» дает редкий по убедительности актерский мастер-класс. Нет ничего удивительного и в том, что в том же 1970 году, когда фильм вышел на экраны, Панфилов на Чуриковой женился — талант такой мощи и такой энергии как будто требовал того, чтобы не выпускать его из рук.
Панфилов и не отпускал — Чурикова больше чем на полвека стала для одного из самых значительных отечественных режиссеров не просто музой и женой, но и, в сущности, полноправным соавтором. Вместе с ней он снял десять картин, и это еще не считая совместных работ в театре. Влюбленная и обреченная на гибель во имя революции санитарка Таня Теткина из их первого общего фильма «В огне брода нет», разрывающаяся между ответственностью перед обществом и перед собственной семьей председательница горисполкома из «Прошу слова», одной собственной чувствительностью противостоящая всей пошлости и неискренности застойной жизни искусствовед из «Темы», принципиально разные по своей сути заглавные героини двух экранизаций Горького «Васса» и «Мать»...
Панфилов взваливал на плечи супруги роли, неизменно предполагающие невозможный, почти невыносимый драматизм — и Чурикова не просто с ними справлялась.
Всем тем, что делает людей людьми, а не воображаемыми конструктами сценаристов и писателей.
Тем, конечно, удивительнее, что артистичной, все детство мечтавшей о сцене и любившей выступать перед родными и знакомыми Чуриковой вообще-то после школы понадобилось три года, чтобы поступить в театральное. Причина была очевидной — слишком нестандартная, выбивающаяся из канонов внешность. Разглядеть за небанальным экстерьером могучий актерский потенциал смог только педагог Щепкинского Вениамин Цыганков, шепнувший на экзамене: «Или она дура, или — гений» (к слову, одним — и возможно, наиболее подходящим — из рабочих названий «В огне брода нет» было короткое «Дура»). Гением Чурикова считать саму себя не могла даже из врожденного, природного благородства, но кажется, лучше облечь в слова характерную для множества ее героинь, расхристанных между банальным и возвышенным, дихотомию просто невозможно.
Признание мастеров и выучка одной из лучших отечественных театральных школ, впрочем, внешности все-таки не отменяли. После Щепкинского Чурикову приняли не в Малый, которым она грезила, а лишь в ТЮЗ — и на несколько лет она оказалась заточена в роли сказочных дурех и злодеек (включая, конечно, и Бабу-ягу — что Панфилов позже в «Начале» непременно обыграет). Именно в таком качестве ее впервые по большому счету и узнает широкий советский зритель — благодаря зловредной Марфушке из сказки Александра Роу «Морозко». Казалось, что на такие — эффектные, но второстепенные, призванные оттенять и подчеркивать исполнителей главных ролей — характерные выходы на втором плане актриса будет обречена всю свою карьеру. Но случилось знакомство с Панфиловым — и его настойчивость в том, чтобы на роль Тани Теткиной в его дебюте «В огне брода нет» утвердили именно ее.
Это благодаря ролям у него, а, начиная с ее выхода в захаровскую труппу «Ленкома» в 1974-м, еще и многочисленным бенефисам на сцене, отрицать появление в стране новой большой, и бог с ней, с внешностью, актрисы не мог уже никто. Но если в фильмах Панфилова Чурикова срывала одну за другой экзистенциальные пломбы с сути человеческого опыта, то в картинах других режиссеров могла позволить себе чистую эксцентрику, концентрированное и упоительное актерство.
Таков, например, ее выход в качестве баронессы, изменщицы и оппортунистки в заслуженно любимом миллионами зрителей «Том самом Мюнхгаузене» Марка Захарова. Такова же — но под солидным слоем поколенческой иронии — сыгранная ею мать главного героя в «Курьере» Карена Шахназарова. Чего уж говорить о не то тете, не то матери сразу нескольких гаркалинских героев в «Ширли-Мырли» Владимира Меньшова — какая еще легенда советского экрана позволила бы себе эту расхлябанную, чуть что пускающуюся в убийственные покаянные причитания пародию на советскую женщину во всей ее мнимой целомудренности?
Немало разнообразных, ставших иконическими для московских театралов ролей Чурикова сыграла и на сцене. Она могла быть Офелией у Тарковского и Гертрудой в «Гамлете» уже у Панфилова. Легко могла изобразить сразу трех героинь в легендарной постановке «Тиля» Марка Захарова и исполнить у того же Захарова роль, о которой в советское время мечтала каждая большая актриса, — Комиссара в «Оптимистической трагедии» Вишневского. Любимый Панфилов же, конечно, именно в ней нашел свою Елизавету II для «Аудиенции» по Питеру Моргану. И величественность Чуриковой в этой роли даст фору всем исполнительницам роли Елизаветы в какой-нибудь «Короне», которые в сравнении с ней играют не драму монархической власти, но бытовую теленовеллу.
В 1970-х, уже после «Начала», они с Панфиловым грезили снять уже полноценную «Жанну Д'Арк» — чему советская кинобюрократия отчаянно противилась, как будто опасаясь, что в костре вместе с Чуриковой в роли Орлеанской девы сгорят и все иллюзии и маски брежневской эпохи. Это сопротивление спровоцировало появление одного из самых пронзительных документов в истории отечественного кино — письма Чуриковой главе Госкино Ермашу. Боль Чуриковой, читая ее слова, не разделить невозможно. С другой стороны, и тех сцен с Жанной, что есть в «Начале» (а особенно эпизода, в котором Паше в роли Жанны «руки мешают»), любому киноману может быть достаточно — они и сами по себе стоят десятков высокобюджетных голливудских и французских эпосов. Невинно убиенную историческую святую Чурикова, может быть, от и до и не изобразила — но, наверное, и не нужно было. «Просто человеческая женщина», — справедливо говорят о ее героине в «Вассе». Сыграть такое намного, намного сложнее. Чурикова из роли в роль делала это на протяжении шести десятилетий.