Артем Конышев — молодой контрактник из Ленинградской области. Незадолго до начала спецоперации на Украине у него выявили рак, и очень быстро болезнь развилась до последней, четвертой стадии. Но из-за нелепой ошибки в документах его не смогли уволить, а пока переделывали бумаги — вышел указ о частичной мобилизации, из-за чего контракт не имеют права расторгнуть, несмотря на тяжелое лечение и то, что в любой момент рак может вернуться с новой силой и убить молодого человека. В части ситуацию солдата понимают и стараются ему помочь. Историю службы и болезни рядового Конышева «Ленте.ру» рассказала его мать Наталья Васильева.
«Лента.ру» направила запрос в Министерство обороны России с просьбой обратить внимание на ситуацию, заложником которой стал тяжелобольной солдат.
Наталья Васильева: Весной 2020 года Артему прислали повестку в армию. После окончания колледжа он должен был пойти на срочную службу. Однако у нас в Луге много воинских частей, и местные ребята часто заключают контракт, чтобы остаться рядом с домом. По закону призывники со среднеспециальным образованием могут с первого дня службы в армии заключить контракт на два года. Солдаты живут дома, утром — на службу, вечером — со службы, один-два раза в неделю ставят в наряд. Ежедневно ходят на службу как на работу.
У Артема к тому времени были водительские права категорий «В» и «С», то есть он мог водить грузовики. И он заранее договорился с местной частью о том, что они его возьмут на вакансию водителя-механика. Там как раз такой же призывник заканчивал службу. Сыну дали письменное подтверждение, что готовы его принять.
Но военкомат почему-то препятствовал — не хотел, чтобы он пошел на контракт. Но поскольку Артем настаивал, то ему выдали направление на специальную медкомиссию в Санкт-Петербурге, там еще необходимо было пройти психологический отбор. Военком грозился, что если там забракуют, то специально отправит его в самую плохую часть, «чтобы служба медом не казалась».
Сын все комиссии прошел и 30 августа поступил на службу по призыву, а уже 15 сентября с ним заключили контракт. Никаких проблем со здоровьем у него не было.
Артем живет отдельно — вместе с девушкой снимает квартиру. Вижу его каждый день, но часто в режиме «пришел-ушел». Он мне сказал, что немного приболел, температура 38. Посоветовала ему идти в госпиталь. Он какое-то время, два-три дня, еще ходил на службу, но поскольку лучше не становилось, все же отправился к начальнику медицинской части. В воинских частях своя субординация: в госпиталь через голову начмеда идти нельзя. Тот его направил в госпиталь, так как температура была высокая, а тогда как раз был сезон ковида.
В госпитале врач его даже и не смотрела. Как только он свои жалобы перечислил, терапевт ему сказала: «Не придумывай, ты здоров, просто хочешь больничный, чтобы от службы закосить». Он тогда самостоятельно стал пить парацетамол и анальгин. Но не особо помогало: температура сбивается ненадолго, потом снова поднимается. Это все было в середине декабря 2021-го. А в первых числах нового 2022 года я обратила внимание, что сын подкашливает. Он признался, что кашель стал постоянным, а когда на спине лежит — вообще задыхается и шея болит.
Сразу после новогодних каникул он снова пошел к терапевту в госпиталь, она его отправила на УЗИ. Там исследовали шею и все внутренние органы. Врач-узист настороженно к результатам отнесся: лимфоузлы были воспалены. Но Артем мне сказал, что не стоит волноваться — мол, в прошлом у врача у самого онкология была, и теперь он всего боится. Врач тогда ему назначил десять дней пропить антибиотики, а потом снова прийти к нему. То есть все же шанс оставил — вдруг действительно инфекция какая-то. Но лучше сыну не стало. Тогда узист сказал, что необходимо серьезное обследование.
Со скандалом его отправили на КТ грудной клетки в головное отделение госпиталя, в Санкт-Петербург. Терапевт почему-то не хотела, чтобы обследовали, только настойчивость врача-узиста помогла получить направление.
Когда я увидела результаты этого КТ, то сразу все поняла. У моей хорошей знакомой была лимфома, описание совпадало. У сына даже размер лимфоузлов средостения был как кубик Рубика: 5х5х5 сантиметров.
В заключении было написано, что рекомендована консультация онколога и пульмонолога.
Артем опять пошел в свой госпиталь к терапевту. Это был уже конец января. Терапевт ему говорит: сделай ЭХО КГ, проверь функцию внешнего дыхания, сходи к стоматологу, онкологу и пульмонологу. В госпитале в Луге этих специалистов не было, ему надо было ездить в Санкт-Петербург. Мы тогда решили все сделать платно и быстро. Пошли сразу к онкологу, он сказал, что немедленно надо показаться гематологу, это либо лейкоз, либо лимфома.
Поскольку ходить к терапевту и уговаривать дать направление не было смысла, мы на следующий же день записались на платный прием в НИИ онкологии им. Петрова в Санкт-Петербурге. Там врач сразу сказал, что это лимфома, заболевание тяжелое, предстоит трудное и долгое лечение. Нас записали на обследование. Взяли кровь на анализы, сделали УЗИ.
С последнего исследования тогда прошло чуть больше двух недель. Оказалось, что у сына выросли надключичные и подключичные лимфоузлы слева. То есть болезнь быстро прогрессирует, все развивается мгновенно.
Его записали на ПЭТ-КТ и сказали, что требуется биопсия для определения типа онкологии — это как небольшая операция, делается под общим наркозом. Но это все нужно было делать платно, потому что он военнослужащий, по гражданской ОМС его не имели права лечить. Процедуры очень дорогие, поэтому Артем с заключениями из онкологического института снова отправился к терапевту в свой госпиталь.
Причем эта терапевт — с большим стажем, ей больше 60 лет, то есть врач опытный. Она у нас в Луге в поликлинике много лет проработала, потом перешла к военным. Но ее весь город знает. Просто отфутболила его.
Тогда на следующий день я вместе с сыном поехала в госпиталь, поскольку нам нужно было направление на лечение. Показала все бумаги, буквально пальцем ткнула, где смотреть. Показала квитанции — мы 20 тысяч оставили в Песочном — это пригородный поселок, где находится филиал НИИ онкологии им. Петрова. Она сразу же начала извиняться: «Простите, я не знала, а что же Артем сразу не сказал, что все настолько серьезно...»
Потом пообещала, что его оформят на лечение и постараются положить в Военно-медицинскую академию имени Кирова в Санкт-Петербурге, там есть гематологическое отделение. На следующий день она мне звонила, уточняла данные, обещала, что в ближайшее время все решится. Через несколько дней ей звоню, спрашиваю, есть ли новости. «Ой, вы что! Мы отправили документы, но это недели два ждать, не меньше». А мы и так уже потеряли много времени! К тому моменту сын уже два месяца с онкологией ходил, причем быстро прогрессирующей.
Сын в январе был в отпуске, поэтому спокойно смог пройти все обследования. Но в феврале уже отпуск кончился, надо на службу. А какая ему служба в таком состоянии? Я позвонила в его военную часть и сказала: «Госпиталь тянет, есть опасность, что и лечить уже некого будет».
Но на ПЭТ-КТ в Санкт-Петербургский НИИ Петрова мы уже не попали. Сын просил отпустить его на исследование, но в академии сказали, что теперь они сами все сделают. Хотя это исследование они не смогли ему сделать. Аппарат ПЭТ-КТ у них есть, но в нерабочем состоянии. Поэтому они сделали ему КТ всех органов, УЗИ, взяли на анализ костный мозг, провели биопсию шейных лимфоузлов. И он поехал домой, дожидаться результатов. В середине марта его уже вызвали на лечение и перед химиотерапией снова провели КТ.
И 18 марта у него началась первая химиотерапия, очень тяжелая. Врач принял решение, что лечение нужно начать с агрессивного протокола. Потом нам онколог в Песочном сказал, что это правильная тактика: сразу нанести мощный удар по раку. Два курса по пять капельниц ему сделали. Он очень тяжело переносил эту химию. Лейкоциты в крови почти до нуля падали, ему ставили специальный укол, чтобы стабилизировать состояние. По его словам, этот укол еще тяжелее самой химии. Двое суток выл, не спал. Говорит, было такое впечатление, что кто-то ломает кости. Ему вводили наркотическое обезболивающее, так как была опасность, что от болевого шока может остановиться сердце.
После двух курсов в конце апреля его на ПЭТ-КТ отправили. Мы платно проходили в Научном центре радиологии имени Гранова под Санкт-Петербургом — как я уже говорила, в академии аппарат не работал. Сослуживцы помогли собрать денег на процедуру. Артем сказал, что в части, как только узнали, что у него онкология, сразу сбор средств объявили на лечение. Но сын сказал, что пока не надо, потом, возможно, обратимся. И вот — понадобились. В Гранова мне сказали иметь при себе 40 тысяч. Окончательная стоимость будет зависеть от веса пациента, потому что ему будут вводить для исследования специальный препарат.
Собранных денег хватило на это исследование и еще часть осталась на другое. Потому что ПЭТ-КТ положено проходить регулярно после курсов химиотерапии, чтобы посмотреть динамику. Первое исследование нам показало, что рак заснул, началась ремиссия. Поэтому следующие четыре курса химии, по словам Артема, были легкими по сравнению с первыми. Но он, конечно, преувеличивал.
В июне его отправили на военно-врачебную комиссию (ВВК) для определения категории годности к военной службе. Так как он был контрактник, то его освидетельствовали по третьей графе «Расписания болезни» и дали категорию «В» — ограниченно годен. Если бы он был призывником, то получил бы категорию «Д» — не годен. Но даже по категории «В» он тогда подлежал досрочному увольнению из армии.
Его документы ВВК Санкт-Петербурга отправила в центральную ВВК на утверждение. То есть ему оставалось только дождаться подписанных бумаг и подать рапорт на увольнение. И вот 8 августа он едет на последнюю химию и узнает, что бумаги вернулись. Артем забрал свидетельство о болезни и увидел, что вместо его даты рождения — 2001 год — стоит 20 сентября 1972 года.
Он снова вернулся в офис ВВК академии, там заохали: как же так получилось, ну, оставляй, все будет исправлено, снова в Москву на утверждение отправим, и потом уже заберешь. А пока уволиться не получится.
Артем, конечно, расстроился. Но я сказала, чтобы не переживал, ошибки всякие случаются. Мы не думали, что эта задержка может какую-то роль сыграть.
Когда сын закончил шестой курс химиотерапии, врач ему сказал, что надо обязательно с четвертой стадией пройти еще и лучевую терапию. Но у них в Военно-медицинской академии не было такого отделения. Его хотели открыть, даже помещение подобрали, ремонт там то ли сделали, то ли начали делать. Нужно было оборудование завозить, но тут случилась СВО, и все заморозилось, деньги понадобились на другое. Поэтому нам сказали, чтобы самостоятельно искали, где можно пролечиться. Мы нашли, сделали по ОМС 15 курсов — не буду говорить, какими путями, это все личные связи.
Неожиданно 21 сентября вышел указ президента Владимира Путина о частичной мобилизации. Исправленные документы сына пришли только 23 сентября. То есть он уже после подал рапорт об увольнении, но ему было отказано, так как указ запрещал увольнение контрактников с категорией «В». Контракт сына, который тоже должен был бы закончиться в сентябре в соответствии с договором, в связи с президентским указом автоматически продлился на неопределенный срок.
В конце октября Артем получил вторую группу инвалидности, у него много ограничений по трудовой деятельности. Со справкой об инвалидности он обратился в свою академию, но там сказали, что инвалидность и ограничения, присвоенные гражданскими службами, не играют в армии никакой роли.
Был момент, когда президент объявил по телевизору, что мобилизация окончена. Я как услышала, сразу позвонила в отдел кадров воинской части с вопросом, когда уволят сына. Там сказали, что у них нет указа об окончании мобилизации, и спросили: «А почему ваш сын не может ходить на службу?
У него нет ног? Если есть — пусть ходит».
В этом году весь январь сын в отпуске. А до декабря ходил на службу. Командование в его части отнеслось с пониманием, по полной программе пошли ему навстречу: не загружали, ни на какие тяжелые работы не ставили, в наряды не отправляли. И если он себя чувствовал плохо, то начмед ему давал больничный на недельку. Артем себя постоянно плохо чувствует, у него все время температура, слабость, сонливость. Сама по себе болезнь истощает организм, а тут еще и лечение тяжелое.
Но командование его военной части сделать ничего не может. Они бы и сами рады его уволить, но не имеют полномочий. Он ведь у них как «мертвая душа» числится — то есть человек должность занимает, однако на больничном все время, кому-то другому за него приходится работать.
Лечение у Артема закончено. Но он должен постоянно находиться под наблюдением онколога и гематолога, а также каждые три месяца проходить ПЭТ-КТ всего тела и сдавать анализы. Последний раз такая диспансеризация была у него в декабре, тьфу-тьфу-тьфу — все хорошо, хотя лимфоузлы по-прежнему увеличены, но они по чуть-чуть, черепашьим ходом уменьшаются. Рак встал на паузу сейчас.
Доктор предупредил, что при рецидиве снова предстоит химия, но уже высокодозная, или потребуется пересадка костного мозга. Особенно опасны рецидивы при лимфоме в первый год после лечения.
Чтобы оплатить услуги адвоката, я продала домик в деревне на родине предков, в Псковской области. В этот дом было вложена душа, силы — сами все семьей там делали. Вместе с юристами мы составили исковое заявление в суд. Ну и стала обращаться везде, писать во всякие инстанции — депутатам, всем подряд — в надежде, что кто-то да откликнется.
Мы очень устали за год, но сдаваться не собираемся, не можем себе этого позволить. Я пообещала сыну, что все ресурсы задействуем, чтобы добиться справедливости. Думаю, что эта цель и держит сейчас сына на плаву.
«Лента.ру»: Перед публикацией материала мать Артема Конышева рассказала, что военный прокурор пригласил ее на личную встречу и заверил, что они делают все, чтобы уволить рядового из армии, и держат этот вопрос на контроле.