В последние несколько лет отношения России и Белоруссии сложно было назвать безоблачными. Звучали взаимные упреки в затягивании интеграционных процессов, а в Минске не раз заявляли об угрозе белорусскому суверенитету со стороны России и необходимости проведения многовекторной внешней политики. Ситуация начала меняться лишь в условиях введения западными странами санкций против Белоруссии из-за событий 2020 года, когда в стране вспыхнули массовые протесты после президентских выборов. Еще сильнее отношения двух стран потеплели после начала специальной военной операции России на Украине. Белоруссия предоставила российским военным свою территорию и разделила с Россией беспрецедентное санкционное давление, хотя и не принимала непосредственного участия в конфликте. О том, как конфликт на Украине изменил российско-белорусские отношения и каким теперь видится будущее Союзного государства, «Ленте.ру» рассказал эксперт белорусского общественного объединения «Белая Русь» Петр Петровский.
«Лента.ру»: Это правда, что боевые действия на Украине укрепили российско-белорусские отношения сильнее, чем все прежние годы интеграции?
Петр Петровский: Не следует все-таки преувеличивать роль боевых действий. Они влияют скорее на интеграцию в сфере обороны и безопасности, а не на двусторонние отношения между Россией и Беларусью в целом.
Да, начало специальной военной операции стало стимулом для полного отказа от доллара США в расчетах, для усиления импортозамещения и создания соответствующих программ в рамках Союзного государства. Но в долгосрочной перспективе все было закреплено еще в рамках союзных программ, принятых в октябре 2021 года.
И они выполняются: где-то вполне нормальными темпами, где-то (как в сфере безопасности и ВПК) ускоренными темпами, а где-то тормозятся, о чем президент Белоруссии Александр Лукашенко недавно говорил на встрече с российским коллегой Владимиром Путиным.
Сейчас мы видим совместные военные учения, в Вооруженные силы Беларуси поставлены комплексы «Искандер», «С-400» и «Тор-2», но в этом тоже нет ничего специфического.
Россия при этом оказалась под беспрецедентным санкционным давлением, большинство этих ограничений затронуло и Белоруссию. Это сблизило страны или же в Белоруссии считают, что страна попала под санкции несправедливо?
В отношении Беларуси жесткие санкции вводились задолго до специальной военной операции, у нас тут особый санкционный режим.
И в политической части есть определенная солидарность и понимание.
Второй момент более практический и завязан на программы обеспечения технологического суверенитета. Соответствующие соглашения были подписаны еще в марте-апреле 2022 года, были выделены средства, и эти программы в той или иной степени реализуются. Их задача — сделать Россию и Беларусь независимыми от западных санкций в технологическом плане.
Россия сейчас выступает в роли единственного гаранта выживания Белоруссии?
Конечно, достаточно посмотреть наш товарооборот за прошедший год и сальдо. Впервые в истории независимой Беларуси и впервые в истории нашей интеграции сальдо имеет положительный характер. Кроме того, в этом году мы практически преодолели по большинству пунктов те ограничения и барьеры, которые вечно мешали нам во взаимной торговле и развитии.
Да, остались вопросы. Например, по транспорту, потому что в России все еще остаются квоты для белорусских транспортников. Эти вопросы нужно решать, и есть целые дорожные карты в рамках союзных программ, которые нужно просто выполнять.
До начала 2022 года Украина являлась вторым по значимости рынком для Беларуси, и наша страна этот рынок утратила — точнее, была фактически изгнана с него. А наши предприятия и наша собственность были фактически захвачены и изъяты у белорусских собственников — как государственных, так и частных. Украина занимала 17 процентов нашего экспорта, и эти 17 процентов по большей части переориентировались на Россию.
И это подспорье для белорусской экономики, своеобразная подушка безопасности. Здесь проявляется наша синергия. Когда мы говорим, кто и от кого зависит, что Беларусь и Россия взаимозависимы, — это позитивная взаимозависимость. В 2022 году она проявилась в полной мере и стала для обоих государств одним из факторов выживания в это сложное время.
Беларусь же для России — это особый, стратегически важный промышленный район, который замещает в условиях проведения специальной военной операции критически важные технологии и товары.
Бывший министр иностранных дел Белоруссии Владимир Макей часто говорил о необходимости проведения многовекторной внешней политики. У страны есть шанс вернуться к ней в условиях глобального конфликта с Европейским союзом и США?
Я всегда считал, что в словах покойного Владимира Макея о многовекторности было больше риторики.
Все стратегические важные направления внешней политики курировало совсем не это ведомство. Для связей с Россией есть личная связь Путина и Лукашенко, плюс существует пост отдельного министра по делам Союзного государства, ЕАЭС и ОДКБ, функциями вице-премьера наделен наш посол в России Дмитрий Крутой. Есть отдельный вице-премьер по связям с Китаем Николай Снопков.
У нас с Россией еще с 1995 года есть ряд договоров, которые отбрасывали любые возможности построения этой «восточноевропейской Швейцарии».
А что касается многовекторности?
Что касается многовекторной политики, здесь тоже была вечная риторика. Причем даже в этой риторике ряд специалистов видели принцип равного количества экспортных стратегий (то есть равенство доли экспорта на разные рынки, в том числе и европейский). Эту концепцию и сам Владимир Макей признал провальной в 2021 году в своей речи перед Всебелорусским народным собранием. Достигнуть этих долей не удалось, белорусские товары и производители вытесняются с западных рынков.
Но это не означает, что белорусская внешняя политика относительно экспортных стратегий будет одновекторной, ни в коем случае.
Напомню, что сегодня вторым по значимости партнером для Беларуси является Китай. Здесь за прошедший год тоже произошел рост товарооборота на 90 процентов, причем преимущественно за счет поставок белорусской продукции. Мы не должны забывать про Индию, Пакистан, Иран, Объединенные Арабские Эмираты (ОАЭ). К слову, с ОАЭ у нас товарооборот за 2022 год повысился в 25 раз — до 1 миллиарда долларов, что очень значимая цифра для такого небольшого государства, как Беларусь.
Это ни в коем случае не противоречит нашей интеграции, наоборот — говорит о консолидации наших практик в рамках формирования многополярного мира.
Но нового министра иностранных дел Белоруссии Сергея Алейника можно назвать продолжателем курса предыдущего руководителя ведомства. Факты его биографии говорят сами за себя: учеба в Венской дипломатической академии, многолетняя работа на Западе…
В последние годы Владимир Макей сам отходил от своего курса. Перед его смертью начала происходить заметная и понятная трансформация политики внешнеполитического ведомства. Был оптимизирован состав наших диппредставительств в западных странах и усилены диппредставительства в восточных, шел отказ от экспортных стратегий, направленных на Запад.
Потому что другие европейские страны, с которыми Беларусь традиционно имела более тесные отношения (это Австрия, Швейцария и Италия), сейчас довольно ангажированны и не могут выполнять роль мостика для сохранения коммуникации.
На сохранение контактов с западными странами есть запрос и у России, в том числе для продолжения попыток дипломатического разрешения украинского конфликта. Мы можем соглашаться с таким подходом или нет, ставить под сомнение саму эту возможность, но это основная работа дипломатов.
Но основные вопросы для Сергея Алейника — это развитие отношений с Индией, Пакистаном, странами Африки, Ближнего Востока и Латинской Америки. Довольно активно этим занимался в 2021-2022 годах и Макей. Думаю, что эта линия Алейником будет сохранена. Более того, эта политика объявлена президентом, которому подчинено министерство иностранных дел.
Многие белорусские эксперты сейчас говорят, что интеграцию тормозят действия российской стороны. Однако два года назад Лукашенко называл желание России ускорить интеграцию угрозой суверенитету. Почему его позиция изменилась?
Угрозу суверенитету видели не в желании России ускорять интеграцию.
В Беларуси всегда видели Россию большим государством с большим количеством центров силы и групп интересов. У интеграции в рамках Союзного государства есть сферы, где у нас проблем с россиянами не было и нет, — например, сфера безопасности. Тут интеграция идет своим чередом.
Например?
Хороший пример — это единый рынок газа. В Беларуси считают, что его реализация затягивается «Газпромом», потому что у «Газпрома» есть определенная стратегия расширения своего влияния путем скупки газораспределительных систем стран ЕАЭС — что в Беларуси, что в странах Средней Азии. В «Газпроме» говорят, что им нужны выходы напрямую к потребителям, а мы в этом видим опасность того, что сформируется не единый рынок газа, а монополия. И это классический пример конфликта интересов. Это конфликт бизнес-интересов, а не вопрос суверенитета.
Расхождения идут и в самом стиле ведения бизнеса. Беларусь — это очень социальное государство, и для многих российских предпринимателей белорусский стиль ведения бизнеса — это наличие огромного количества неликвидных активов в виде социальной инфраструктуры.
В рамках Союзного государства мы пытаемся выровнять социальные параметры в том числе и в России — сам стиль управления. Для Беларуси интеграция — это ведь и про восстановление промышленного потенциала России, усиление в России социальной роли государства. Мы должны не понижать нормы и планки жизни в рамках Союзного государства, а повышать их. По доступности медицины для населения Беларусь входит в топ-5 в мире. Почему мы должны отказываться от нашей бюджетной медицины? Эти вопросы — они же про философию системы.
Сейчас белорусское экспертное сообщество видит, что для России открывается окно возможностей в виде оздоровления российской экономики через новую промышленную революцию и оздоровления российской системы государственного управления, появления в ней большей дисциплины, централизации. Раньше многие смеялись над некоторыми управленческими практиками Беларуси, а сейчас мы видим, что они востребованы в России, потому что сейчас время такое, вызовы такие. Интеграция должна вести к качественному улучшению наших систем, повышению эффективности.
Это же включение в российскую систему бизнеса с бывшего юго-востока Украины, части элит. А эти люди несут с собой и политические практики — это практики законсервированных 90-х. Они могут проникнуть и в российское общество, управление, экономику. Нам бы этого не хотелось, потому что украинская модель продемонстрировала не просто свою несостоятельность, но и опасность, прежде всего для собственных граждан.
А что касается политической интеграции между странами?
Здесь пока сложно говорить что-то конкретное. В Беларуси в 2022 году прошел референдум, у нас новая Конституция. На носу 2024 год, в обеих странах это год выборов. В России пройдут выборы президента, а в Беларуси изберут Всебелорусское народное собрание. Кроме того, в 2025 году в Беларуси состоятся выборы президента.
Кроме того, нужно понять, что нам от этой политической интеграции нужно. Единый президент? К этому никто не готов, и в этом, на мой взгляд, в принципе нет необходимости.
На текущем этапе мы достигли предела политической интеграции. У нас есть структуры Союзного государства и его бюджет — кстати, очень маленький. И Лукашенко на встрече с [послом России Дмитрием] Мезенцевым не так давно призывал его увеличить, нарастить количество совместных проектов, в том числе и политических — например, обмен управленческими кадрами. Никто не снимает политическую интеграцию с повестки дня, но нужно понимать, каким содержанием она будет наполнена. А это будет зависеть от реализации 28 союзных программ.
Мы находимся в той ситуации, когда не просто рано говорить о политической интеграции — рано понимать, какой она будет.
Кстати, о конституционной реформе. Процесс предполагает расширение роли парламента. В последние годы в Белоруссии работало немало западных НКО и фондов. Их представители могут сыграть существенную роль на предстоящих выборах?
На сегодняшний день вся эта инфраструктура западного влияния ликвидирована. Большинство людей, которые прошли через эти фонды, уволены со своих постов в государственном аппарате, другие находятся либо в бегах, либо в местах не столь отдаленных.
Стоит или нет ждать появления пророссийской партии или движения?
Сторонники интеграции с Россией — это не какое-то целостное движение. Поддержка интеграции есть в программах нескольких политических сил. Если какая-то партия сделает основой своей программы один только вопрос интеграции, я не думаю, что она сможет завоевать общественную поддержку. Это не должна быть партия одного вопроса.
На этом поле будет достаточно большая конкуренция, и она уже есть. Главный конкурент здесь — президент Беларуси.
По вашему мнению, проект Союзного государства, как он задумывался в конце 1990-х годов, до сих пор жив и реализуем?
Тот проект, который задумывался в девяностые годы, был актуален тогда. Сейчас проект Союзного государства новый. Фактически мы за три года прошли обновление Союзного государства. Это видно по тому, какие вопросы стоят на повестке дня.
Важно, чтобы мы не замыкались только на Беларуси и России, а были готовы расширить модель Союзного государства и на другие страны. Нужно не бояться это делать.