За свою историю Германия пережила немало потрясений, но ХХ век преподнес ей, пожалуй, самые суровые испытания — революции, поражение в двух мировых войнах, кризисы, разруху и тяжелое послевоенное восстановление. Но уже через 15 лет после Второй мировой войны Германия продемонстрировала потрясающие результаты: в разы снизилась безработица, доходы населения и ВВП стремительно росли. Всем этим страна была обязана Конраду Аденауэру — человеку, всю свою жизнь посвятившему государственной службе на благо немецкого народа. Он был трудоголиком, консерватором и глубоко верующим человеком, и все эти качества помогли первому канцлеру послевоенной Германии выстроить стабильную политическую систему и заложить фундамент мощнейшей экономики Европы. «Лента.ру» в рамках проекта «Эпоха лидеров» вспоминает историю Конрада Аденауэра и рассказывает о том, как провинциальный чиновник стал непримиримым противником национал-социализма, а уже в преклонном возрасте вывел Германию из послевоенного кризиса и стал одним из идеологов европейской интеграции.

8 сентября 1955 года в Москве приземлился немецкий самолет, вылетевший из Бонна, где тогда находилась столица Федеративной Республики Германия (ФРГ). 79-летний Конрад Аденауэр, канцлер недавно образованного государства, спустился по трапу в сопровождении немецкой делегации и пожал руку Николаю Булганину, председателю правительства СССР. Их тут же обступили фотографы, засверкали вспышки. «Вот они — настоящие диктаторы», — пошутил Аденауэр, намекая на небывалый информационный шум вокруг своего приезда.

А повод для бурных дискуссий действительно был: Московская международная конференция стала возможной благодаря тому, что СССР и Германия (если не считать ее восточной части, которую заняли советские войска) спустя 14 лет после начала войны заключили мирное соглашение и восстановили дипломатические отношения, которые продолжаются по сей день.

Конрад Аденауэр пробыл в советской столице неделю. Итогом стал договор с Никитой Хрущевым, известный как аденауэровская амнистия, после которой в Германию вернулись тысячи немецких военнопленных. Это был важный шаг для двух стран, которые больше не воюют друг с другом, но тогда же стало ясно, что на объединение Германии немцам надеяться не стоит. До сноса Берлинской стены, которая на тот момент даже не была построена, оставалось больше трех десятилетий.

Впрочем, у Аденауэра было достаточно других забот: на его плечах лежала задача по строительству нового немецкого государства. Именно в те годы он закладывал краеугольные камни экономической и политической системы Германии, определяя курс страны — и, как оказалось, большинства соседних государств — на долгие годы вперед.

Молись и работай

Государственный служащий Иоганн-Конрад Аденауэр был образцовым немецким (в то время прусским) бюргером: пекарь-лавочник, отличившийся на войне с Австрией и благодаря этому сделавший государственную карьеру, он работал секретарем в суде Кёльна. Как настоящий католик, он каждое воскресенье появлялся в церкви со своей большой семьей.

В 1876 году у него родился третий сын, названный Конрадом в честь отца. Мальчику, как и его братьям и сестрам, с детства прививали упорство в труде, сострадание, умеренность и другие христианские добродетели. Культурный код немецких мещан того времени хорошо подходил будущему политику: в детстве и отрочестве он был спокойным, рассудительным и усидчивым ребенком, не выделялся среди одноклассников, но и не отставал.

После гимназии юный Конрад пошел дальше по тому пути, который одобряли его родители, — стал изучать юриспруденцию. С целью сделать карьеру на этом поприще, он дважды менял университет, обосновавшись в итоге в Бонне. Диплом Боннского университета позволял поступить на службу в качестве юриста в Прусском королевстве, а именно этого от своего сына хотел Аденауэр-старший.

К тому времени он поднялся до чина асессора. Его карьерным успехам отчасти мешало здоровье: хронический бронхит делал его непригодным к военной службе, а в глазах прусских бюрократов это было однозначным недочетом.

В 28 лет Конрад Аденауэр, уже в должности младшего прокурора, женился на Эмме Вейер — девушке из старинной и влиятельной кельнской семьи. Хотя брак был заключен по любви, историк Алексей Филитов отмечает, что выбор невесты из высшего общества мог сыграть важную роль в судьбе молодого юриста.

Вскоре после женитьбы Аденауэр сумел попасть в кельнский магистрат как заместитель депутата, и не простого, а председателя фракции Партии Центра — католиков, которым симпатизировали бюргеры Кельна (преимущественно католического, в отличие от большей части протестантской Пруссии). Уже через три года начинающий политик, не без протекции новых родственников, стал помощником обер-бургомистра. Но и помимо влиятельной родни у молодого Аденауэра были сильные стороны: он зарекомендовал себя как бережливый, скрупулезный и дотошный в служебных делах заместитель главы огромного города.

Помимо новых складов, забитых крупами, городские власти решили закупить побольше молочных коров. Пастбищ не хватало, поэтому паслись они в том числе в городских парках. Еще одной неожиданной мерой стала популяризация вегетарианских блюд: сосиски и шницели из соевой муки и крупы тоже запомнились как аденауэровское нововведение.

Закрепиться на посту Аденауэру помогали не только родственники и успехи по хозяйственной части, но и грамотная политическая игра с балансом сил в городских органах власти. В ней он, будучи консерватором, не гнушался и контактов с социал-демократами — теми, кого многие его соратники считали опасными революционерами, практически большевиками.

В период успехов по службе Аденауэра преследовали личные драмы. Незадолго до избрания бургомистром он похоронил любимую жену, а сам попал в автомобильную аварию, которая навсегда изменила черты его лица.

Но в роли градоначальника, избранного на 12 лет, он оставался верен своим принципам: самоотверженности в работе, балансировании между политиками разных партий, демократии, совмещенной с довольно жестким лидерством. Он был в курсе всего, что происходит в городе, и старался все держать под контролем.

Увы, демократическое правление Аденауэра продлилось недолго: Германия проигрывала войну, и в 1918 году в Кельн прибыл поезд с матросами-революционерами. На улицах города поднялись красные флаги, а бургомистр хоть и продолжал работать на благо горожан, но делал это уже под контролем человека, поставленного революционерами.

Вскоре Германия окончательно проиграла войну, и революционеров сменили британские оккупационные власти. Продолжались трудные времена, и главной заботой городских властей все еще был недостаток продовольствия. И тогда на улицах появились полевые кухни, раздававшие всем перловую кашу — не самую вкусную, но доступную и сытную еду.

При всех минусах оккупации, Аденауэр понимал ее преимущества перед революцией. Он выстроил деловые и конструктивные отношения с британской администрацией и даже не предполагал, насколько полезным для него окажется этот опыт 30 лет спустя.

Опальный градоначальник

Через десять лет после окончания войны Аденауэр все еще оставался на своем посту. Он зарекомендовал себя как эффективный управленец в масштабах страны и приобрел еще больше связей в политических кругах.

Его даже хотели выдвинуть в канцлеры новообразованной Веймарской республики, но он не стал очередным из шести быстро сменившихся глав правительства. Нестабильное государство находилось в кризисе, в нем зрела новая власть — национал-социализм.

Когда оккупационные войска уходили из Кельна, бургомистр на всеобщем празднике произнес речь о патриотизме, национальном чувстве и сплоченности народа ради величия страны. Что-то похожее можно было услышать и на митингах национал-социалистов, которые становились все популярнее в послевоенной Германии.

Возрождение имперской гордости, возвращение военной мощи и крепкая единоличная власть — все эти аспекты новой жизни при национал-социалистах не прельщали убежденного центриста. Аденауэр был сторонником порядка, но в нацистском порядке было слишком много прусской муштры и грубой ярости, очень далеких от осторожности и умеренности кельнского обеспеченного класса.

Первый конфликт с Адольфом Гитлером у него произошел почти сразу после того, как тот пришел к власти.

В уличных прокламациях напоминали о его связях с сепаратистами и призывали к расправе над ним — впрочем, такая политическая риторика была для того времени в порядке вещей.

В порядке вещей были и расправы — вскоре Аденауэру стали угрожать убийством, и ему пришлось покинуть Кельн. Сразу после этого нацисты объявили, что бургомистр низложен, обвинили его в коррупции и арестовали его банковские счета. Партию Центра, в которой он состоял, объявили вне закона.

В последующие годы он старался не привлекать внимания. В Национал-социалистическую немецкую рабочую партию (НСДАП) не вступал, но, привычный к идее легитимности власти, не верил в возможность переворота в стране, поэтому отказывался присоединиться к Сопротивлению. К тому же он нес ответственность за большую семью: жены и дети его сыновей, призванных в армию, жили в его доме. Он боялся за близких и остерегался тайной полиции — как оказалось, не зря.

В 1944 году гестапо начало охоту за видными деятелями Веймарской республики. На исходе войны шла очередная волна репрессий.

Биографы свидетельствуют, что в этом ему помог бывший соратник по Партии Центра, на тот момент майор вермахта Фриц Шлибуш. Но полиция сумела разыскать беглеца. Аденауэра и его спасителя отправили в лагерь на территории Кельна, где Шлибуш вскоре умер от тифа.

Но Аденауэру вновь повезло: за решеткой он пробыл недолго, помогли хлопоты его сына Макса, лейтенанта вермахта. К тому же военные спешили отступить из Кельна — с запада надвигалась армия союзников. Их войска прошли прямо по Рёндорфу.

Демократы, христиане!

Англичане и американцы, контактировавшие с Конрадом Аденауэром, отмечали, что он явно не был сторонником оккупации родных земель и с ним стоило вести себя осторожно. Он и впрямь недолюбливал иностранцев и не горел желанием работать под их контролем.

Однако он видел Кельн, лежащий в руинах, и понимал, что вряд ли кто-то лучше него справится с восстановлением города. Вскоре Аденауэра снова сместили с должности как не слишком надежного союзника победителей.

Как указывает историк Алексей Филитов, отставка, напротив, прибавила ему политических очков, иначе в глазах немцев он выглядел бы ставленником оккупантов.

Уже тогда, задолго до того, как немцам позволили снова создавать политические организации, Аденауэр начал работу по возрождению центристской партии. Под видом религиозных организаций в стране начали появляться ячейки будущего Христианско-демократического союза (ХДС).

Ради объединения разрозненных организаций в партию и политической мобилизации граждан Аденауэр лично разъезжал по Рейнской провинции с выступлениями.

Такой подход мог сплотить самую большую группу граждан, какую только можно было себе представить в послевоенной Германии.

ХДС и ее главного противника — Социал-демократическую партию Германии (СДПГ) — объединяла неприязнь к тоталитарным формам правления. Но они резко расходились по очень важным вопросам: христианские демократы были идеалистами и сторонниками рыночной экономики, а социалисты мечтали об обобществлении промышленности и госплане. Хотя на стороне последних была британская оккупационная администрация, на первых выборах в ландтаг (местный парламент) ХДС показала лучшие результаты.

Когда силы союзников создали на месте оккупационных зон новое государство — ФРГ, успех ХДС повторился и на выборах в ее первый парламент.

Строитель новой Германии

В 1949 году, после победы христианской партии на парламентских выборах, Аденауэр стал первым канцлером ФРГ — и настоящим отцом нового немецкого государства.

Уже на следующих выборах христианские демократы получили куда больше голосов, а еще через четыре года взяли абсолютное большинство. И для такой народной поддержки имелись основания.

В этом ему помог план Маршалла, который предполагал выделение денег не только союзникам по антигитлеровской коалиции, пострадавшим от войны, но и разрушенной Германии.

Надо сказать, что далеко не все производства Третьего рейха получили непоправимый урон: многие заводы встали не из-за разрушений, а из-за развала системы управления и производственных связей. Впрочем, этими промышленными мощностями нужно было правильно воспользоваться.

Для этого у Аденауэра был многолетний опыт управленческой работы. Грамотно распорядиться иностранной помощью и внутренними ресурсами помогли продуманные финансовые реформы и налоговая политика, которая учитывала интересы не только промышленных гигантов, но и малого бизнеса и среднего класса.

План Маршалла позволил в сжатые сроки восстановить инфраструктуру и наладить работу крупных заводов и фабрик, а благодаря доступным кредитам и гибкой налоговой системе в ФРГ появлялось все больше малых производств и семейных предприятий, благосостояние населения росло. Помимо прочего, новому государству не приходилось тратиться на армию — в первые годы после поражения в войне союзники не позволяли Германии иметь свои вооруженные силы.

Как поясняет председатель Общества Бисмарка в Москве Михаил Голованов, Аденауэру удалось заложить векторы развития страны, которые последовательно реализуются по сей день. Не без трудностей, но уверенно и четко он установил главный принцип немецкого строя: рыночная экономика с социальной ориентацией — государство всеобщего благосостояния.

Такая система однозначно возлагала на работоспособных граждан ответственность за тех, кто уже прекратил работать. Аденауэр, которого называли Стариком (Der Alte) не только политические противники, но и сторонники, заботился о немецких пенсионерах — и одним своим видом напоминал союзникам и оппонентам, что рано или поздно состарятся все.

Терминов «капитализм» и «социализм» он принципиально не употреблял: по его мнению, такое противопоставление осталось в прошлом, а современное общество перестраивается на новую цель — постоянное повышение жизненного уровня всех слоев населения.

Несмотря на любовь к демократии, Аденауэр оставался человеком старой имперской закалки — а значит, в работе для него не было места сантиментам. Известно, что он был склонен очень жестко стоять на своем и в парламентском споре был готов риторически уничтожить оппонента — надавить на болевые точки, обескуражить неожиданными претензиями, даже перейти на личности.

Политическая жизнь послевоенной Германии могла быть куда более бурной — достаточно сказать, что при жизни на «старину Конрада» опубликовали около 22 тысяч карикатур. Ни общественное мнение, ни козни политических противников не сбивали канцлера с намеченного курса. В публичных выступлениях сухость и рациональность его аргументов дополняла простота формулировок. Такая речь, доходчивая и понятная, вызывала доверие у избирателей.

Прочное и невозмутимое лидерство Аденауэра позволяло ХДС долгие годы вести последовательную политику.

В послевоенные годы его волновали и более насущные вопросы: после Нюрнбергских процессов Германии нужно было как-то справиться с нацистским наследием. Исследователь исторической памяти Николай Эппле в книге «Неудобное прошлое» указывает, что в то время немцы в массе своей не были готовы взять на себя коллективную вину за преступления нацистов, да и работа государственного аппарата и целого ряда отраслей была невозможна без бывших нацистских функционеров.

Разговор о коллективной вине при Аденауэре толком и не начали — покаяние немцев развернулось в полную силу ближе к концу 1960-х годов, однако он был твердо уверен в том, что государство должно взять на себя ответственность за произошедшее.

Несмотря на то что многие немцы не поддерживали выплату репараций Израилю, канцлер «продавил» решение о крупной — более трех миллиардов марок — компенсации для еврейского государства. Тогда же с его одобрения началось более обстоятельное расследование военных преступлений, массовый показ фильмов о нацистском режиме и расчистка территории концлагерей, к которой привлекали молодежь со всей ФРГ.

Историк Алексей Филитов напоминает о малоизвестном факте: немецкий канцлер и председатель Совета министров СССР Николай Булганин на момент встречи в Москве уже были знакомы. В начале 1930-х годов Булганин, тогда возглавлявший Моссовет, приезжал в Кельн для обмена опытом с его градоначальником. Аденауэр запомнил его как «одаренного коммунального политика» и вообще «приятного парня». Неясно, сыграло ли это знакомство роль в тех московских переговорах, однако пленных в Германию удалось вернуть.

Атлантическая дружба

Исторические переговоры с Хрущевым и возобновление отношений с СССР, однако, не давали никакой надежды на воссоединение Германии. Напротив, противостояние социалистического блока и стран Запада в 1950-е годы только накалялось.

Во внешней политике Аденауэра запомнили как ярого противника интернационал-социалистов, поэтому в противоборстве с коммунистическим лагерем ФРГ не могла не занять сторону других западных стран.

Однако соседи, особенно французы, боялись нового возрождения Германии — после двух мировых войн как-либо вооружать немцев казалось опасной идеей. Но ремилитаризация ФРГ была неизбежна, потому что все более угрожающим казался СССР: в 1949 году были проведены испытания первой советской атомной бомбы, а группа советских оккупационных войск, размещенная в Германии, насчитывала сотни тысяч солдат.

При этом основные страны НАТО не были готовы сдерживать эту угрозу на землях Европы: британцы были заняты восстановлением экономики, французы — колониальными войнами в Индокитае и Африке, США — прокси-войной с Советским Союзом в Корее. Альянс укреплялся как антисоветская сила (в 1954 году СССР попытался подать заявку на вступление в НАТО, но получил решительный отказ), и ему нужен был антибольшевистский форпост в Европе.

Обязательным условием ремилитаризации и вступления в НАТО, впрочем, было отсутствие у немецких вооруженных сил собственного химического, биологического и ядерного оружия. Это положение сохранилось и сегодня: единственное атомное оружие на территории Германии — атомные бомбы США.

В том же русле расширялось и взаимодействие Германии с соседями. Однако не без проблем. Дело в том, что Конрад Аденауэр вскоре после прихода к власти поставил вопрос о возвращении контроля Германии над ее крупнейшими промышленными районами — Саарским угольным бассейном и Рурским сталелитейным регионом. Контролируя, а по сути управляя производствами этих регионов по своему усмотрению, союзники пытались уменьшить промышленный потенциал Германии — в том числе и путем ограничения производства.

Аденауэр был настойчив, но ситуация зашла в тупик из-за непримиримой позиции Великобритании и Франции, заинтересованных не только в бесперебойных поставках угля, но и в гарантии ненападения со стороны Германии в будущем.

Тогда будущие отцы европейской интеграции, среди которых был французский политик Жан Монне, нашли элегантное решение: они предложили ликвидировать оккупационное правительство в Сааре и Руре, обеспечить полный суверенитет Германии над регионом, но при этом передать угольную и сталелитейную промышленность под контроль международного органа, в котором ни немцы, ни французы не смогли бы предпринимать действий друг против друга.

В декларации министра иностранных дел Франции Робера Шумана, в основу которой лег проект Жана Монне, также подчеркивалось, что объединение угольной и сталелитейной промышленности как неотъемлемой части в процессе производства боеприпасов сделает войну между Германией и Францией «не только немыслимой, но и материально невозможной».

Реализация этого плана была поддержана как Германией, так и Францией, а затем к нему присоединились еще четыре страны — Италия, Бельгия, Нидерланды и Люксембург. Так в 1952 году возникло Европейское объединение угля и стали (ЕОУС) — открытый рынок угля и стали со свободно устанавливаемыми ценами, на котором работали частные компании из стран-участниц. Благодаря этому соглашению были ликвидированы монополии, таможенные и налоговые пошлины и унифицировано законодательство для более тесной экономической интеграции.

Для Германии это объединение стало возможностью быстрого и надежного развития промышленности: вскоре Рур и Саар не просто вернулись в экономику страны, но и оказались в центре экономического чуда, поскольку очень быстрый экономический рост (9 процентов в год) создал большой спрос на уголь и сталь. Для Франции же и остальных союзников по коалиции начало региональной интеграции стало гарантией того, что Германия больше не станет развязывать войну, ведь теперь экономика и финансы европейских стран оказались прочно переплетены между собой.

Но действительность превзошла все ожидания: сотрудничество оказалось настолько выгодным для стран-участниц, что они продолжили его расширять. Уже в 1954 году Ассамблея ЕОУС приняла декларацию о дальнейшей интеграции: французы хотели объединить атомную промышленность, немцы — создать общий рынок товаров. Эти меры поддержали страны Бенилюкса, позже присоединились и другие европейские государства. Благодаря этому были приняты решения о создании Евроатома и Европейского экономического сообщества (ЕЭС) — двух объединений, которые заложили основные принципы и дизайн интеграции вплоть до создания в 1993 году Европейского союза.

Для Конрада Аденауэра шаги в сторону интеграции были не просто действиями в интересах немецкого населения, а своего рода моральным долгом: как отмечали биографы, в своих выступлениях он говорил, что считает себя в первую очередь европейцем, а затем уже немцем. Пережив две войны, он не верил в «особый путь» Германии вне остальной Европы и старательно закладывал фундамент всеевропейского сообщества.

Как указывает политолог Михаил Голованов, солидарность с основанным США послевоенным миропорядком, установленная Аденауэром, во многом стоила современной Германии части ее суверенитета.

Историк Алексей Филитов, в свою очередь, отмечает, что к 1963 году канцлер, обеспокоенный Карибским кризисом и опасностью ядерной войны, стал двигаться к более примирительным позициям в отношениях с Советским Союзом — но тогда уже пришло время отдавать власть.

Современник Конрада Аденауэра, корреспондент The New York Times Дрю Мидлтон, считал, что в конце 1950-х разменявший девятый десяток канцлер все еще сомневался, что кто-то может продолжить его политику. Даже накануне отставки он не верил в своих последователей и думал о том, чтобы сохранить власть.

Но к тому времени страна устала от «сильной руки» канцлера, критики в адрес несменяемой фигуры Старика становилось все больше, и ХДС понемногу теряла популярность. В 1963 году его задумал сместить старый соратник — экономист Эрхард. Ведущие члены партии этому не препятствовали. Очевидцы голосования в правлении партии, на котором Аденауэр объявил об отставке, рассказывали, что для него уход с поста стал тяжелым событием, несмотря на все почести и торжественные речи на его проводах.

Уходя с этого поста, в прощальной речи отставной канцлер уделил много внимания СССР. Он фактически предсказал перестройку и падение советского режима и призвал по-новому смотреть на русских — возможно, именно этого курса впоследствии придерживалась Ангела Меркель в своих попытках выстроить дружественные отношения с Россией.

Окончательно выйдя на пенсию, бывший канцлер работал над многотомными мемуарами и совершал международные визиты: встречался в том числе с испанским лидером Франсиско Франко, отдавая ему должное за то, как много он сделал для единения нации после гражданской войны.

Аденауэр скончался на 93-м году жизни после серии инфарктов. Похороны его имели государственный статус и прошли с большой торжественностью. Прощание проходило в Кельнском соборе, на церемонию приехали многие бывшие и действующие главы европейских государств. После службы гроб водрузили на речной буксир, который отправился по Рейну в Рёндорф, к месту захоронения. С набережных за траурной процессией наблюдали тысячи немцев, а когда Аденауэр в последний раз покинул Кельн, пушки дали залп и над Рейном пролетели двенадцать истребителей. На церемонии погребения были только члены семьи, а последнее слово произнес Пауль Аденауэр — сын канцлера, священник.

***

Имя Конрада Аденауэра прочно вошло в мировую историю. Именно с его политикой связывают экономическое восстановление Германии после тяжелейшей катастрофы XX века, обретение страной государственного суверенитета и развитие межгосударственных связей. Как и многие политики его поколения, уже после Первой мировой войны он понял, что прочные и равноправные отношения с соседями могут быть достигнуты только через экономическую интеграцию. «В прошлые века уголь и сталь использовались для изготовления оружия и разъединяли народы Европы. Будем надеяться, что теперь уголь и сталь объединят их в совместных действиях», — говорил политик о создании ЕОУС — прообраза Евросоюза.

Объединение с соседями на основании взаимовыгодного торгово-экономического сотрудничества — путь, который избрала и современная Россия. Партнерство в рамках Евразийского экономического союза (ЕАЭС) и путь укрепления интеграции евразийских стран — стратегия, которая позволяет и России, и странам-партнерам сохранять стабильность и работать на благо своих граждан.

Это не только открывает огромные возможности для усиления торгово-экономических связей и роста геополитического влияния, но и приносит позитивные результаты для самой России — как с точки зрения экономического развития, так и в плане вовлечения Сибири и Дальнего Востока в систему экономических отношений со странами Азиатско-Тихоокеанского региона. Эти территории могут стать не просто пространством для размещения инфраструктурных коридоров или территорией опережающего развития, а настоящим центром притяжения и роста для ключевых отраслей российской экономики.

Еще во времена правления в Германии Конрада Аденауэра европейцам стало понятно: экономического чуда и максимально эффективного сотрудничества с соседями можно добиться только на основе экономической интеграции, которая продвигается гораздо дальше дружественной риторики. Однако для этого важны не только исправно работающие институты и политическая стабильность, но и неизменность курса, без которого невозможно реализовать ни один долгосрочный проект.