В Мариуполе ежедневно работают десятки тысяч строителей со всей России, которые восстанавливают полумиллионный город. Сделать предстоит еще многое, особенно в частном секторе, где пока не ведется массовых восстановительных работ. С весны этого года там бесплатно трудятся добровольцы, созванные Синодальным отделом по благотворительности РПЦ. «Лента.ру» собрала монологи нескольких из них о том, почему они рискнули поехать в зону СВО и что увидели на месте.
Алексей Марасанов:
Я начал волонтерить во время пандемии. Тогда все были в изоляции. Не хотелось без дела сидеть, когда такая беда. Хотя именно тогда, как назло, сломал руку. Но меня это не остановило. У меня есть микроавтобус, и оказалось, что перелом и гипс почти не мешали мне. Нашел волонтерскую группу и стал развозить нуждающимся людям продукты и лекарства.
Проехал полторы тысячи адресов и умудрился не заболеть, а потом, кстати, один раз прокатился в метро и заразился. Бывает же такое!
Впрочем, я только рулил, а коробки (в машину за раз помещалось по 30-40 штук) таскали мои помощники: поднимали их на этажи и оставляли у дверей врачей, работавший в красной зоне, многодетных семей и пенсионеров.
Я вот сейчас беженцев привез в соседний город, где находится филиал Красного Креста. Там им подбирают одежду. Потом повезу их обратно в лагерь временного размещения, где они уже год живут.
Этот лагерь находится на территории бывшей базы отдыха «Мечта», в удалении от города, поэтому беженцы и просят иногда довезти их до аптеки, банка, миграционного центра.
Я стал другим человеком, когда вернулся из Мариуполя, где вместе с другими волонтерами провел неделю в марте месяце этого года. Думаю, мои спутники тоже изменились.
Но, пожалуй, расскажу все по порядку. Я прихожанин одного из подмосковных храмов, и в нашем чате девушки из Синодального отдела по благотворительности выложили информацию, что Церковь зовет людей поехать и потрудиться в частном секторе Мариуполя.
Так уж совпало, что, как и во время пандемии, у меня оказалась сломана рука — та же самая и в том же месте. Вспомнилось, как мы ездили с ребятами по адресам, рисковали заразиться этой новой, неведомой и страшной для всех болезнью, но чувствовали себя на невероятном подъеме. И я вызвался поехать в Мариуполь как автоволонтер. На том же самом микроавтобусе.
Оказалось, что в Мариуполе все разбросано далеко друг от друга. Например, там есть церковный мобильный госпиталь Больницы святителя Алексея, и церковный медико-социальный центр, где раздают продукты, вещи, оказывают медицинскую и психологическую помощь. От этого госпиталя до домов, которые мы восстанавливали, было порядка 20 километров, то есть чтобы просто помыться или взять какие-то вещи, нужно было совершить 40-километровую поездку. А еще нужно было искать стройматериалы, продукты закупать. За неделю я по Мариуполю больше 600 километров намотал.
Я говорю о том, что видел там в марте. Если точнее, мы выехали из Москвы в Мариуполь 8 марта, а обратно отправились 17 марта, когда передали дела второй смене волонтеров.
Информация о том, кто просит о помощи с восстановлением жилья, поступала через госпиталь, куда обращались люди. Плюс у местной администрации были списки особо нуждающихся, но их надо было проверять, так как данные там разной степени достоверности. Бывало, спрашиваешь людей, почему у них до сих пор нет окон, а в ответ слышишь: «По документам у нас есть окна, а по факту мы их не видели».
В Мариуполе, конечно, картинка очень динамичная. Это бурлящий котел, в котором круглосуточно кипит работа. Когда я приехал, в городе не было ГИБДД, дорожных камер, да и светофоров почти не было. Люди уже привыкли парковаться на трамвайных путях, потому что азовцы сожгли все трамваи — баррикады из них строили. Когда мы уезжали, в городе уже проявились гаишники: не давали людям парковаться на путях. А спустя месяц, насколько знаю, уже первые трамваи пустили.
Одновременно там трудится около 21 тысячи строителей со всей России. Конечно, это в основном сотрудники коммерческих организаций, восстанавливающих большие объекты — многоэтажки, школы и так далее. До частного сектора у них еще руки не дошли, а в этом южном городе частных домов очень много.
До боевых действий в Мариуполе с населением 450 тысяч жителей было 32 тысячи частных домов. Непострадавших зданий практически нет, но примерно 20 тысяч домов можно восстановить. Согласно действующим там нормативам, если строение повреждено более чем на 30 процентов, его восстанавливать нерентабельно. Я с этим, пожалуй, соглашусь.
В первую очередь речь идет о повреждениях кровли осколками из-за обстрелов, которые, по словам местных жителей, начались еще до СВО.
Кстати, сейчас волонтеры отправляют в Мариуполь много книг. Кого-то это удивляет — мол, неужели там их мало? Но надо понимать, что с начала СВО людям, жившим в частном секторе, пришлось топить книгами печи и буржуйки, чтобы согреться. В итоге, к примеру, детской литературы там никакой не осталось вообще.
В городе на улицах вроде бы полно взрослых мужчин, но из них практически нет никого, у кого бы не было ранений. Помню, как приезжали родственники тех пожилых людей, которым мы ремонтировали дома. Среди них был взрослый мужик, который работает в охране. Оказалось, что из-за ранения у него повреждены нервные окончания на руках: на дверной звонок или кнопку какую-то нажать может, а вот молоток взять в руки и гвоздь забить — нет.
Не все готовы становится беженцами, ведь это значит целиком довериться незнакомым людям, стать полностью от них зависимым. Люди там, в Мариуполе, не верят, что кто-то им готов помогать бесплатно даже по мелочи. Я останавливался на своем микроавтобусе у остановки, чтобы подобрать людей и подвезти по пути. Так они меня раз сто спросили, сколько это будет стоить, и я сто раз отвечал, что это бесплатно.
Как-то подвозили бабушку. Она из детей войны. Теперь пешком ходит по городу, восстанавливает документы, чтобы получить хоть какое-то жилье, потому что своего у нее не осталось.
В первом доме, который мы собирались ремонтировать, жил инвалид-колясочник. Этому мужчине уже выделили строительные материалы. Он посмотрел на нас с подозрением: «Бесплатно? Да вы мне сейчас материал весь перепортите, а мне больше ничего не дадут».
Когда в этом же переулке мы отремонтировали два других дома, этот мужчина приехал и оценил нашу работу: «Теперь я вижу, что вы хорошо все делаете и это действительно бесплатно». Его домом занялась уже следующая группа волонтеров, которая сменила нашу. Недоверие и страх — его в Мариуполе очень много, но люди там многое пережили, отвыкли от добра, от человеческих отношений.
Я, несмотря на свой перелом, пытался помогать коллегам-волонтерам чем мог: что-то придержать, отпилить. Делал кровельные гвозди, которых тогда не найти было в городе. Для этого мы взяли на шиномонтаже камеру от автомобильного колеса и порезали ее на кусочки. Следующие смены волонтеров привозили такие гвозди с собой из Москвы.
Еще я помогал строительные леса собирать, которые дала нам одна строительная организация. У других волонтеров в моей группе не было опыта работы с ними, а у меня его достаточно.
Я работаю в сфере шоу-бизнеса — занимаюсь монтажом сцен и других временных конструкций для концертов, оснащением стационарных концертных залов (в Домах культуры, например) звуковым и световым оборудованием. С некоторых пор занимаюсь еще и звуковым оборудованием для храмов. Оснастил уже 20 церквей. Я рассматриваю это как некое социальное служение, то есть я работаю бесплатно и из своего кармана оплачиваю труд тех, кто мне помогает. Храм закупает только оборудование, которое я выбиваю со скидками.
Конечно, в церкви задача у этого оборудования не такая, как на шоу, — тут главное не громкость. У нас в звуковой индустрии свои единицы измерения и среди них есть та, что обозначает разборчивость слов с шутливым названием «алконс». И в храмах наша задача — как раз сделать слова, произносимые во время службы, более понятными.
Не выходит из головы то бедственное положение, в котором оказались люди в Мариуполе. У некоторых, что называется, был только кипяток. И мы скидывались, на свои деньги покупали им чай и сахар. В общем, возвращались мы из Мариуполя с пустыми карманами. Оставили там все, что могли.
Из нашей группы уже двое волонтеров ездили повторно. С ними стали отправляться женщины, чтобы готовить строителям еду. Ведь когда выбиваешь себе неделю на такую поездку, то стараешься работать почти круглыми сутками, чтобы успеть больше, а готовка отнимает много времени.
Страха за свою жизнь не было. ПВО работает. Каждый день сбивают ракеты. Конечно, в Мариуполе еще имеются неразминированные места. Так, в районе зоопарка было перекрыто несколько улиц — работали саперы.
Ехать в Мариуполь быстрее через Донецк, но можно попасть под обстрел. Безопасная дорога идет через Таганрог, но там жуткие пробки, которые создают фуры, едущие в Крым. Однако все эти дорожные трудности ничто перед тем жизненным опытом, который я и мои друзья-волонтеры там получили.
Как я уже говорил, мы оттуда вернулись другими людьми, хотя многое повидали в жизни: самому молодому у нас в группе 42 года. Возраст, конечно, иногда становится помехой для ручного труда. Один пожилой волонтер едва не упал с крыши, мы его после этого отправили сразу в Москву. Не рассчитал человек свои силы, но все равно честь ему и хвала за неравнодушие.
Я работаю на стройках с 1978 года и за эти годы где только не был! В ноябре 2022 года я приехал в разрушенный Мариуполь как профессиональный строитель, но тогда поработать не удалось. Вернулся в Москву, но осталось, видимо, чувство несделанного дела. И я приехал в Мариуполь в марте этого года уже в качестве волонтера — как плотник. В итоге отработал две смены в группе добровольцев, трудившейся в частном секторе.
В основном занимались ремонтом кровли, окнами. В одном месте перекладывали стену, которую целиком сдвинуло взрывом. Где-то штукатурили, подмазывали печные трубы или перекладывали их заново.
Сложность была в том, что основная масса волонтеров не имели должной квалификации, хотя все мы были одного духа — не искали выгоды и не трудились из под палки. Приехав плотником, я уже на третий день стал бригадиром или прорабом, благо ребята нормально реагировали на замечания, а потом даже стали советоваться. Занимался вопросами организации: куда леса перевезти, куда сколько коньков нужно и так далее, чтобы не было простоя. В итоге мы за одну недельную смену сделали пять домов.
Для коньков у нас была жесть толщиной 0,8 миллиметра. Такую молоточком не согнешь, толстовата. Но мы не растерялись. Сделали станочек для гнутья жести. С ним дело пошло. Местами крыша изначально была сделана неправильно. Исправляли, что могли.
Отношение людей к нам было просто потрясающим. К примеру, бабушка с инвалидностью специально ходила на рынок, чтобы угостить нас яблочками, еще чем-то. Стыдно было есть, но и отказать было трудно. Брали по одному и благодарили.
Мариуполь за полгода между ноябрем и мартом изменился очень сильно благодаря труду многих тысяч строителей.
С таким количеством поврежденной кровли в одном городе я прежде не сталкивался. Помню только, как 1980 году много крыш посрывало ураганом на границе Рязанской и Московской области.
Так уж вышло, что больше всего за годы моей трудовой деятельности мне приходилось работать именно с частными домами — коттеджами. В 2003 году один из них вошел в рейтинг 100 лучших коттеджей России. Он стоит на пересечении Новой Риги и бетонки. У него круглый бетонный фасад. Архитектор сделал проект, а потом пропал. Но ничего страшного — сделали без него.
Я окончил Московский инженерно-строительный институт по направлению строительства тепловых и атомных электростанций. Практику как раз проходил на Украине, участвовал в строительстве Запорожской АЭС. С утра до вечера работали, а на выходных ездили отдыхать и купаться на Каховское море. Пара человек в бригаде говорили на мове, но в широком смысле все мы общались на одном языке, понимали друг друга, и никаких проблем не было в плане национализма.
Когда бабахнул Чернобыль, я работал в Якутии, где должны были строить АСТ — атомную станцию теплоснабжения. Все работы там свернули. Я перешел в другие строительные сферы, стал мотаться по стране и миру: Архангельская область, Казахстан, Ставрополье и даже Африка, а именно ЮАР, куда приехал сначала просто отдохнуть, а в итоге создал там строительную бригаду — такую, что и местные удивлялись нашей эффективности: «Они продолжают работать, когда ты уезжаешь! Как ты это сделал?»
Волонтерство в мою жизнь вошло как-то само собой. Помню, в свободное время стал ходить в гончарную мастерскую Симонова монастыря. Сдружился с гончарами, а потом познакомился и с настоятелем обители. В 90-е этот монастырь находился в запустении. Я решил применить свои знания и навыки, чтобы помочь с его восстановлением. Когда за минимальную плату, а когда — бесплатно. С перерывами, порой и длительными, но в 2018 году мы эту работу закончили. Получился такой проект для души.
Теперь я собираюсь ехать в Северодонецк, где, как мне сказали, дела обстоят даже хуже, чем в Мариуполе. Тоже, если сложится, буду работать в частном секторе. Работы еще очень много, и условия для нее непростые, но я вспоминаю Якутию, где при минус 40 мог быть ветер 50 метров в секунду и тоже, бывало, люди гибли. А я там нормально уживался. Может быть, потому, что мне было 27 лет? Хотя не скажу, что в свои 62 я стал каким-то другим. Я бы и сейчас там работал.
С 8 марта Синодальный отдел по благотворительности Русской Православной Церкви направляет группы добровольцев-строителей для ремонта частных домов нуждающихся людей в Мариуполь. Срок одной смены – 7 дней. Проживание, питание и проезд из Москвы этот отдел берет на себя. К 20 мая в Мариуполе побывали более 150 добровольцев из 44 городов России. Им удалось восстановить 44 дома. По словам представителя Синодального отдела, больше всего востребованы плотники, кровельщики, установщики пластиковых окон, каменщики, специалисты общестроительных работ, повара для приготовления пищи добровольцам и автоволонтеры.