Жители нескольких приграничных областей России живут под ежедневными обстрелами со стороны Украины. Больше всего пострадала Белгородская область. Жителям Шебекино из-за массированных обстрелов пришлось эвакуироваться из города, в то время как в других поселках и городах люди продолжают оставаться у себя дома, каждый день опасаясь за свою жизнь. Что происходит в приграничье — «Ленте.ру» рассказали очевидцы.
Анна, Грайворон:
Город — единственный в Белгородской области, который граничит с двумя Украинскими областями (Харьковская и Сумская). И он уже давно не живет, а существует. Если тихо с одного направления, то громко с другого!
У нас никогда не бывает тихо, и это длится уже давно — с 22 февраля 2022 года. Летит всегда либо с Сумской, либо с Харьковской стороны. Бахает каждый день и от нас, и от них.
С 2022 года все дети на дистанционном обучении, но люди вынуждены ходить на работу. Массовых скоплений людей не бывает — ни в кафе, нигде. 25 или 26 мая влетело в детский садик, все полностью уничтожено и разбито.
Хоть мы и называемся городом, у нас есть большой свинокомплекс, коровники. Население там работает, поэтому приходится выходить из дома. У кого есть возможность не выходить на работу, уже давно покинули город. Разъехались по всей России или в Белгород. Но в Белгороде тоже небезопасно, поэтому люди старались уехать куда-то подальше.
С 3 июня наших детей начали вывозить в лагеря в разные области. «Артек» предложил принять их на два месяца. Вчера, например, из города выехали 300 человек.
Большое количество людей уехали еще в самом начале спецоперации. Она начиналась именно с нашего города. Наши ребята заходили отсюда, поэтому тут, конечно, творилось светопреставление. Кто-то вернулся, кто-то нет.
22 мая был прорыв. ВСУ ходили по нашим улицам, стреляли в гражданские машины, в которых выезжали люди с детьми. Причем люди кричали, что в машине дети. Пострадало очень много людей. Сам район, конечно, очень небезопасен. Днем и ночью постоянные обстрелы, хлопки, громкие звуки. Затишье бывает на пару часов. Ребенок у меня дальше двора не ходит, потому что в случае чего надо быть ближе к подвалу. У нас дети не ходят на детские площадки.
Потом ребенок успокоился. Скорее всего в связи с тем, что я с 25 февраля организовала волонтерское движение, которое помогает ребятам на приграничье. Мы туда ездим, обуваем и кормим солдат, скидываемся на технику. В основном мы помогаем срочникам, ребятам от 18 до 20 лет, которые стоят на приграничье. По возможности помогаем тем, кто находится непосредственно на боевых действиях.
Мой сын, видя, что я езжу к военным и что они приезжают к нам, успокоился. Поначалу если бахало, то мы все пытались переиначить это в игру — гром, скоро пойдет дождь, а я еду покормить солдат. И у него выстроился ассоциативный ряд, что раз бахает, то я сейчас поеду кого-то кормить.
После 22 мая все изменилось. Когда тут летело, гремело и бахало, он сильно испугался. Сейчас мой ребенок вообще не отходит от меня ни на шаг. Даже в доме и в дневное время он боится оставаться в комнате один без взрослого. Он вздрагивает ночью, стал разговаривать во сне. Если до 22-го числа он мог вечером один сходить в туалет, посидеть в другой комнате, то сейчас — нет.
Ему три года, и он прекрасно понимает, что если на улице бахает, то это уже не гром. Если он заигрался на улице, и тут вдруг слышатся выстрелы, у него начинается истерика, он летит домой.
Мы ехали, не зная куда. Сначала поехали в Курскую область, там остановились в гостинице. Нас было пять семей — двенадцать взрослых и семеро детей. Первую ночь переночевали там, потом стали звонить и узнавать у знакомых, кто может нас принять.
Военные категорически не разрешали возвращаться в город до зачистки. Даже те, кто уехал без вещей и пытался вернуться, не могли этого сделать. Даже полями.
Когда мы вернулись домой, город шумел, а знакомые, которые пытались вернуться сюда 23-го, рассказывали, что все было как в фильме ужасов. Все разбито, побито, куча техники. Когда мы вернулись в город, ее уже не было, все зачистили. Весь этот ужас пытались быстро убрать. Снаряды торчали в асфальте. 24-го на глубокие ямы старались класть просто колеса и шины, чтобы их видели проезжающие мимо машины. А уже 25-го дорогу снова заасфальтировали.
С 22-го по 24-е город был закрыт, и не работало вообще ничего — ни один магазин, ни одна заправка. Ничего. Тот, кто не успел выехать, все эти два дня просто сидел в подвальном помещении. Кто не успел взять с собой еды — голодал.
Был такой момент, что 22-го не смогли вывезти из города раненую женщину. 24-го до нее только доехали, чтобы вывезти в больницу. Ситуация была очень сложная. Оставаться было опасно, и наши военные просили освободить город, потому что была зачистка, а нахождение мирного населения в домах ее затрудняло.
24-го числа, когда город открыли, люди стали потихоньку возвращаться — в основном те, кому надо было выходить на работу. Я тоже вернулась, хотя я в принципе не обременена работой, но у меня солдаты. Их нельзя оставлять. Тогда же город стал пробуждаться. Один магазин заработал, второй, заправка снова открылась. С электричеством и водоснабжением было плохо, но потом все починили.
3 июня снова был обстрел, в некоторых районах у людей по полдня не было света. Поэтому — как попадет. Если попали в линию — город без света.
Помню, что одна женщина ехала с мамой на машине, транспорт обстреляли. Они машину бросили, и с нее кто-то успел снять аккумулятор.
Безопасность в городе усилили. Сюда перекинули подразделения с Харьковского и Луганского направлений. Раньше были только пограничники и срочники.
Очень много моих знакомых потеряли свои дома в результате обстрелов. Соседнюю Козинку полностью разгромили. Пойти посидеть в кафе, встретиться с друзьями и пожарить шашлык на природе, сводить ребенка на детскую площадку — это уже давно для нас немыслимо. Я видела разрушения, которые коснулись магазинов, заборов, жилых домов. Попали даже в администрацию, там были люди, замглавы получил осколочное ранение.
У всех в связи с этой ситуацией ухудшилось здоровье вне зависимости от возраста. В такой атмосфере жить просто невозможно. Ложишься спать и желаешь уже не доброй, а тихой ночи.
Надежды на то, что ситуация скоро изменится к лучшему, нет. Мы живем в этой обстановке и понимаем, что невозможно тешить себя иллюзиями, что это скоро закончится. Но, конечно, мы этого очень ждем, потому что находимся в самом эпицентре. Мы все прекрасно понимаем, что это все затянется еще не на месяц, а может, даже и не на год.
Сергей, житель Шебекино:
Уехали мы из Шебекино 1 июня в шесть утра. Жена хотела раньше уехать, но всю ночь так гремело, что ни один человек в здравом уме не подъехал бы к нашему дому. С той стороны били из всего — это и РСЗО, и артиллерия. Били не прицельно, а просто по площадям. Выбрали район или квартал и бьют по ним, куда попадет. Очень подходит выражение «Как обезьяна с гранатой».
Ощущения не из приятных, городок настолько близко к границе, что слышны были выходы градов в нашу сторону, через секунды свист и самое страшное — разрыв, и вот в этот момент что-то происходит в тебе — не сказать, что страх, нет, просто какой-то ужас обреченности и бессилия.
Началось это не вчера, а после перегруппировки в Харьковской области. С ноября прошлого года, не останавливаясь, обстреливали городки и веси Белгородской области, приграничье. Но это были, так сказать, укусы по сравнению с последними днями.
Короче, 2 июня грохотало всю ночь. А я в промежутках краткого затишья забивал в приложении Яндекса поиск такси, хотя понимал, что только глупец согласится на такой заказ. Мы не знали, что наши военные перекрыли все дороги в город. Открыт был только выезд.
Сейчас мы уже благополучно добрались до Воронежа. Хотели снять здесь квартиру, но друзья предложили нам пожить пару месяцев в квартире их сына, который служит на Дальнем Востоке.
Мы настояли, что коммунальные услуги будем оплачивать сами, так как не можем и не имеем морального права злоупотреблять гостеприимством.
Ольга, Белгородский район:
Я пенсионерка, дети живут в другом регионе. Был хороший дом, ремонт, удобства, сад. Год назад, когда все началось, 24 февраля, у нас в области были прилеты по домам в поселке Майском. Все в шоке, никуда не дозвониться. Потом сообщили, где проходит эвакуация. Тогда она еще была по желанию, но по большей части кто хотел — тот уехал утром, и нужно было ждать, пока наберется автобус.
Ждать было страшно. Нашли человека, заплатили, довез до Белгорода с одной сумкой, больше не унести. Дальше — поездка в другой регион, жизнь втроем в однокомнатной квартире. Ждали, что все или быстро закончится, или какая-то помощь будет, вроде же обещали...
Через пару месяцев после начала СВО сильно прилетело в дом, сообщили соседи. Приехала администрация поселковая, губернатор, ДНД (Добровольная народная дружина) и еще кто-то, посмотрели и уехали.
Через пару месяцев еще раз прилетело, сильно, и в дом, и во двор, везде. Опять сообщили соседи, что приехала поселковая администрация, сфотографировали, сказали, что зафиксировали, и уехали.
Прошло полгода, помощи нет, соседи — кто в ПВР (пункт временного размещения), кто снял жилье, кого-то тоже забрали дети, кто-то так и продолжил жить.
После второго прилета по дому стало понятно, что ремонту он уже не подлежит, имущество практически все в хлам. Что уцелело, то под слоем бетонной пыли и сверху залито дождем...
На стрессе начались проблемы со здоровьем, которое и так было не очень. Решили попросить помощи. Поселковая администрация ничем помочь не может. Пишем официальный запрос в районную администрацию. Отказ. Формулировка везде одна: после окончания активной фазы СВО будет выезд комиссии, которая оценит ущерб.
Пишем официальный запрос губернатору. Отказ. Формулировка такая же. Обещают восстановить дом или построить новый и возместить имущество, но потом. Никаких выплат не положено, даже в сложной финансовой ситуации. Формулировка: «Вы же куда-то выехали и как-то все это время жили, значит, было на что, а теперь денег хотите». Никого не волновало, что человек из дома выехал, грубо говоря, с запасными трусами и халатом, и на новом месте все пришлось купить, начиная от полотенца и зубной щетки и заканчивая одеждой, обувью по сезону. По закону о режиме ЧС предлагают 50 тысяч компенсации за разбитый дом и имущество, но потом его восстанавливать не будут.
Ноябрь 2022 года. Нервы на пределе, помощи нет и не предвидится. Пишем коллективное письмо президенту. Просим решить вопрос с жильем. В области принимают постановление о компенсации 10 тысяч и 15 тысяч многодетным за аренду жилья, при условии, что его снимают по договору, зарегистрированному в налоговой, и оно находится в Белгородской области. Кто в другом регионе — за свой счет.
Потом начали появляться новости, что нашему региону помогут из федерального бюджета. В феврале 2023 года вышло постановление о компенсации за разрушенные дома и дома в зонах ЧС. Потом губернатор сообщил, что деньги поступили в область. Мы очень обрадовались, но зря. Президент сказал помочь людям быстро и без бюрократии. Но у губернатора, наверное, свое видение.
Согласно этому постановлению, собственнику предоставляется компенсация в форме жилого помещения, согласно квадратуре дома по документам (хозпостройки, гаражи, бани и т.д. не подлежат компенсации, только жилье) — в новостройке. В этом, собственно, и причина, почему мы второй год просто бомжи: без дома, без вещей, без всего...
На февраль 2023 года в 15 населенных пунктах с режимом ЧС 1753 дома разной квадратуры (не говоря уже о состоянии и так далее). Губернатор объявляет, что понимает, что люди привыкли жить в частных домах, но предлагает рассмотреть и квартиры, так как они есть готовые, и много, еще будут готовы в ближайшее время. Многие тогда решили, что дома быстро не построят, а очень уже хочется иметь свой угол, и понесли документы с согласием на квартиры. Я тоже решила согласиться на квартиру.
Процедура такая: получаешь в поселковой администрации бланки, заполняешь, сдаешь вместе с копиями свидетельства о собственности в администрацию и специалист из базы подбирает варианты согласно площади. Сдала документы, прихожу к специалисту, он начинает смотреть площадь. Ближайший вариант квартиры будет сдан к концу 2023 года (потом его через аукцион выкупит администрация, потом оформит на меня, по времени это, скорее всего, месяца три, на этот вопрос никто не знает ответа до сих пор), отказываюсь. Год ждали, и еще год ждать — мне кажется, слишком.
Решаю ждать, может, в базе что-то появится. Задаю вопрос в региональный Минстрой (в комментариях на официальной странице губернатора в соцсети) о допустимом отклонении от квадратуры, так как в постановлении указано, что площадь должна быть не меньше, но не указано, на сколько может быть больше.
Соответственно, при подборе роль может играть каждый сантиметр. Минстрой мычит и ссылается на постановление, в котором это не прописано. И так раза два-три.
И вот не так давно мне предложили квартиру в... Шебекино! На тот момент еще не было там такой жести, но обстрелы все равно шли вовсю. Причем квартира эта должна была сдаваться в конце декабря этого года, ну а потом выкуп и т.д. и т.п.
С даты выхода постановления о предоставлении жилья прошло почти четыре месяца. За это время вручили ключи примерно 60-70 семьям. Но у них тоже возникли проблемы, такие как задолженность застройщика по коммунальным услугам (пока застройщик ее не погасит — заселиться нельзя), а застройщик никуда не спешит. Вот люди и продолжают жить в ПВР или еще где-то, даже получив ключи.
Мы просили сертификаты на покупку жилья, которые можно было бы использовать по всей России. Но нам сказали — нельзя, потому что люди их обналичат. Какая кому, собственно, разница, что сделают люди? Это компенсация за наши дома, мы можем делать с ними все что захотим, это не подарок от государства на день рождения.
Светлана, поселок Журавлевка:
Наш поселок — это частные дома. У всех было хозяйство, огород, все было. Только остались ни с чем. Мы уже полтора года живем кто в ПВР, кто снимает. Скот, птицу сказали куда-то сдать, порезать. Даже собак некуда вывезти. Так они у многих и бегают во дворах. Люди периодически под обстрелами пробираются, ездят их кормить, потому что жалко животных.
Много домов в поселке разбомбили, от них ничего практически не осталось. Наш дом еще две недели назад был вроде бы цел, сейчас не знаем. Судя по происходящему, возвращаться будет некуда.
Компенсации в денежном эквиваленте за потерю имущества не предусмотрено, только в виде квартиры или дома. Но это все затягивается, если через год получим жилье, это будет хорошо.
Наши родители отказались ехать в гостиницу, сняли дом. Им выплатили единоразово по 10 тысяч рублей на человека и ежемесячно выплачивают 10 тысяч в качестве компенсации за съем. Но так начали делать только с октября 2022 года (вышло постановление губернатора), до этого все было за свой счет.
Мы хотя бы работаем, есть на что жить. Первые месяцы после переезда в ПВР было очень трудно, потому что приходилось покупать все с нуля: одежду, обувь, какие-то продукты, товары первой необходимости. Мы же из дома уехали с пакетиком, а потом уже постепенно, под обстрелами, начали возвращаться и что-то забирать из вещей.
У нас двое детей — детсадовец и школьник. Им тяжело, со старшим работали психологи. Младший полегче перенес, наверное, не до конца все осознавал. Очень испугались они всего этого, потому мы что мы живем у самой границы с Украиной. И когда вокруг куча военной техники, все бахает, дом трясется — это просто ужас, тяжело все вспоминать, ком в горле!
Остались кредиты на ремонт и строительство дома, с которыми нам никто так и не помог. До сих пор платим. Банки предлагают кредитные каникулы на полгода максимум. Но смысла в этом нет, так как проценты за этот срок все равно начисляются, потом заплатим еще больше.
Сначала нам сказали, что в ПВР проживем максимум несколько дней. Потом, когда просидели там неделю, две, потом полгода, я поняла, что домой возврата уже нет, ситуация все время там ухудшалась. Мы тоже начали искать квартиру в Белгороде, но жилье снять очень тяжело, очень дорого. И мы поняли, что с кредитами просто не потянем еще и съем, поэтому остались в ПВР. Некоторые соседи оформили банкротство, но у нас сумма под эту процедуру не подходит. Поэтому приходится выкручиваться.
Свой дом мы купили восемь лет назад. Это изначально был старенький домик в селе — 36 квадратов. Но мы его все эти годы перестраивали, расширяли, сделали ремонт, поставили новый забор на участке, хозпостройки. Все своими руками, родители помогали. Начали обставлять: мебель, бытовая техника.
Хозяйство было большое — куры, гуси, утки, кролики. Когда уезжали, у нас еще оставались куры и гуси. Гусята только-только вылупились, мы их с собой забрали — свекровь сняла дом. Курей попозже забрали, но у половины птиц просто сердце не выдержало звуков разрывающихся снарядов. Со временем забрали собаку и кошку, никого не оставили.
Даже дети много чего начали определять — где наши работают, где сбито. Не думали, что у нас такая жизнь настанет. Вспоминать страшно. Готовим с мужем обед. Начался обстрел. Мы встали с ним в туалете, обнялись. Я плачу, мне страшно, дом трясется ходуном, мы понимаем, что стреляют где-то близко. Когда закончился обстрел, родители звонят и спрашивают — как вы там, что с вами? И говорят, что снаряды в 500 метрах от нас разрывались. После этого мы уехали.
Свой дом покидать тяжело, все непосильным трудом нажито. Мы с мужем небогатые люди — брали кредиты, расплачивались. Иногда были моменты, когда хлеба не на что купить было. И так многие в селе жили. И вот настал момент, что вроде бы все основное сделали, думаешь — ну все, сейчас заживем хорошо. А жизни нет. День прошел — уже хорошо.
В ПВР тяжело. В одноместных номерах живут по двое, в двухместных — по трое и так далее. Питание — так себе, а готовить там нельзя. Мы у родственников готовим, складываем в лотки, потом подогреваем.
Конечно, спасибо, что нас приютили, без этой помощи не знаем, где бы были. И детям мероприятия организовывают, в садик, школу приняли без проблем. В лагерь на море в прошлом году можно было отправить. В этом — пока нет, но я бы и не отпустила, страшно.
Возможно, нам когда-нибудь и дадут новое жилье. Но ведь мы туда придем ни с чем, как уехали с пакетиком из своего дома в Журавлевке, так и туда — с тем же пакетиком. Что мы смогли забрать из своего дома? Телевизор, компьютер и стиральную машину. Остальное все осталось, и вывезти это не на чем, из-за постоянных обстрелов никто не согласится туда ехать. Да и сам не поедешь — страшно, что дети останутся сиротами. Придется все с нуля начинать.
Анна, поселок Борисовка:
Обстановка в поселке сейчас спокойная, но не рекомендуют гулять в зоне лесов и посадок. Сами же люди спокойно выходят на улицу. Некоторые из моих знакомых уехали, обосновали тем, что раз есть возможность, то почему бы не воспользоваться ею, ведь обстановка может накалиться в любой момент. Электричество есть, магазины работают, школьникам на радость, что отменили посещение школ и сдачу экзаменов. Массовые мероприятия отменили.
Какое-то время в поселке были слышны хлопки и выстрелы, сейчас уже такого нет, не прислушиваюсь и не беру во внимание громкие звуки. Люди не понимают ситуации и выбивают ковры, включают музыку с басами, стучат и прочее. Но уже никаких эмоций не испытываю и не хочу.
Ирина, Шебекино:
Мы с семьей уехали до массированного обстрела. За ночь до отъезда город обстреляли «Градами». Утром мы собрали вещи и вместе с мужем и двумя детьми уехали из города, поехали искать квартиру. Уже тогда цены на жилье были нереальные, а обстановка в Шебекино накалялась. Обстрел — затишье, обстрел — затишье.
Мужчины Шебекинского района сейчас без работы, мой муж, соответственно, тоже. Я в декрете. В итоге нашли жилье только посуточно.
Сумку мы собрали заранее — мне кажется, весь город жил уже так долгое время. Можно сказать, сами эвакуировались.
Опасаться за жизнь мы стали уже довольно давно. Сначала били по промышленным объектам, а потом уже все дошло и до города. В конце мая обстрелы затронули уже и жилые кварталы.
В принципе, люди размещаются в ПВР, не сказать, что на местах бездействуют. Но мне лично с маленьким ребенком спокойнее иметь свой уголок.
Я разместила объявление о помощи в чатах. Писала везде. Было так приятно, когда люди стали звонить, спрашивать, чем они могут помочь. Не с жильем, а так, с продуктами. Так что еда у нас есть.
Знакомые, которые уезжали из города, показывали видео, где видно, как сильно пострадал город. Жутко. Переживаем, конечно, за свои квартиры, что с ними будет. С утра в пятницу я узнавала у соседей — вроде бы жилье было цело.
1 июня во время общей эвакуации ко мне на автобусе приехали мама и сестра. В городе у меня еще остался папа. Он отвечает на звонки, но связь очень плохая — если удается созвониться, то ненадолго. Папа постоянно говорит, что все нормально, сохраняет спокойствие. Он живет в частном секторе, поэтому сказал, что в случае чего спрячется в подвале у себя на участке.
Морально мы подавлены. Все надеются на лучшее, но в душе понимаем, что, возможно, в такой город, каким он был раньше, мы уже не вернемся. Ничего еще не закончилось, обстрел идет за обстрелом, постоянные прилеты.
Пока еще не знаю, что будем делать в будущем. Пытаемся успокоиться, ищем жилье на длительный срок. Надо искать и новую работу, как-то налаживать жизнь. Возможно, уже на новом месте, потому что не факт, что удастся вернуться обратно.
Старшей дочке 13, она переживает всю эту ситуацию тяжело. Плачет, находится в подавленном состоянии. Она и так весь год училась на дистанционном, а тут еще и такое навалилось.
Екатерина, Белгород:
По сравнению с тем, что было полгода назад, ситуация, конечно, немного изменилась. До этого были единичные прилеты по приграничным селам и городам, но это было не так часто. Белгорода это практически не касалось. Сейчас есть прилеты, слышатся громкие звуки, но в самом городе более-менее безопасно.
Если у белгородцев были возможность и желание уехать, то они ей воспользовались. У всех разные причины, но многие думают на перспективу — примеряются к более спокойной жизни в других регионах.
Помню, несколько дней назад общалась со своей знакомой из Шебекино, и она говорила, что в городе все нормально и все работает. Через какое-то время она уехала. Видимо, люди старались себя успокоить.
Например, как-то у нас на один день ввели режим контртеррористической операции, все были к этому готовы, ведь желтый уровень опасности у нас уже давно. Мы тогда видели, как мимо очень близко пролетают вертолеты. Один из пунктов этого режима — с собой обязательно надо носить паспорт. А я была на улице — у меня его не было. Решила сразу же вернуться домой.
Университеты и школы в Белгороде уже давно переведены на дистанционный режим обучения — на случай прилетов. В Старом Осколе, например, более спокойная обстановка, и там они функционируют. В самом Белгороде в некоторых школах отменили сдачу ОГЭ.
Многие местные помогают людям, которых разместили в ПВР. В городе их несколько, они рассчитаны на несколько тысяч человек. Это большие помещения. Там очень непросто работать, но люди не хотят оставаться в стороне. Там есть и дети, и старики, и люди среднего возраста, и молодые люди — в основном из Шебекино. Все в разном эмоциональном состоянии. Кто-то старается продолжать сохранять спокойствие. Естественно, всем им помогают волонтеры и психологи. Некоторые пожилые люди говорили, что их детям все равно, куда они поедут дальше. По сути, они остались совсем одни.
Местные жители Белгорода стали больше организовываться, помогать тем, кто уехал из Шебекино. Приносят вещи, продукты, помогают найти жилье. Некоторые мои знакомые из других городов России и даже те, кто уехал за границу, все равно пытаются поучаствовать в помощи другим — перевести денег, собрать одежду.
Мое эмоциональное состояние более-менее стабильное. Ты все равно в этом живешь и невозможно на все эмоционально реагировать. Но, например, несколько дней назад, когда произошла ситуация с Шебекино, был шок.
Новостей, связанных с СВО, настолько много, что ты перестаешь сильно реагировать. Если для жителей других регионов прилет беспилотника один раз в месяц — это главное событие, то для нас это уже вялотекущая «норма».
Мы все понимаем, что это ненормальная ситуация, но истории о том, что где-то прилетело, где-то упало и кто-то ранен, воспринимаются как новости о ДТП. Это плохо, но сильно не реагируешь, потому что это случается каждый день.