В сети вышел фильм Кирилла Серебренникова «Жена Чайковского» — многострадальный байопик одержимой великим композитором Антонины Милюковой. О том, какой получилась картина, спустя год после Каннской премьеры добравшаяся-таки до широкого зрителя, рассказывает материал «Ленты.ру».
Нынешняя прореженность официального проката удивительным образом способствует разнообразию домашнего кинопросмотра. Премьера фильма Кирилла Серебренникова «Жена Чайковского» состоялась на прошлогоднем Каннском кинофестивале. Потом картина прошла в зарубежном прокате и вот теперь добралась до интернет-релиза в нескольких западных странах — конечно же, в финальном виде, а не в той слитой российскими пиратами в сеть еще до каннской премьеры рабочей версии, у которой была недоделана графика, затянут хронометраж и имелась сцена рэп-куплета в исполнении поэта Рубинштейна, которого сыграл Оксимирон (внесен Минюстом в реестр физлиц-иноагентов).
Что касается сюжетной канвы, то она более или менее совпадает в обеих версиях. После фантасмагорического пролога, в котором Чайковский (Один Байрон) изгоняет Антонину Милюкову (Алена Михайлова) с собственных похорон, действие переносится в 1872 год. Антонина знакомится с Петром в гостях у собственного брата и немедленно влюбляется в него без памяти. Композитор оставляет притязания девушки без внимания долгих пять лет, а потом вдруг соглашается стать ее мужем — дабы отвести множащиеся слухи о собственной ориентации от тех, кого действительно любит. Однако уже во время венчания его мутит, а собственно семейная жизнь длится всего несколько недель. В отчаянии попытавшись задушить Милюкову, Чайковский покидает супругу, которая к этому моменту уже совершенно на нем помешалась. Одержимость Петром Ильичом будет содержанием жизни Антонины Ивановны вплоть до смерти, несмотря на усилия близких композитора, пытавшихся оградить его от бешеной поклонницы. И даже несмотря на роман с собственным адвокатом Шлыковым (Владимир Мишуков), от которого Милюкова родила троих детей, отданных в приют и там скончавшихся.
В каждой картине режиссера есть характерные взрывы экранной жестокости: прибитые к полу туфли Виктории Исаковой («Ученик»), застрелившийся после мучительно долгого кадра Иван Дорн («Петровы в гриппе»), в конце концов, знаменитый, уже классический монолог Виталия Хаева из «Изображая жертву» тоже транслировал ту сладкую боль, которую зритель испытывает вместе с героями. Если говорить о театральных опытах, то вспоминается постановка по нашумевшему роману «Околоноля», который впечатлил Серебренникова именно как литература (а не тем, что его под псевдонимом написал, как утверждается, Владислав Сурков). Там и правда есть все любимые мотивы постановщика — пытки, снафф и прочие телесные страдания. Что до «Жены Чайковского», то в ней есть Юлия Ауг в роли нищенки, неожиданно выпрастывающей монструозную фальшивую грудь, и Владимир Мишуков, тревожно мастурбирующий в момент смерти от чахотки. Кажется, что если бы Кирилл Семенович режиссировал встречу Штирлица с женой, то в кульминации эпизода советский разведчик сломал бы себе мизинец крышкой пианино. На крупном плане, снятом Владиславом Опельянцем, разумеется. Неудивительно, в общем, что сейчас личная версия ЖЗЛ привела Серебренникова к фильму про фашистского изувера Йозефа Менгеле.
Важно понимать, что все это — ни в коем случае не прямое отражение характера самого Серебренникова, а именно что особенность его эстетического метода. Художники вообще находили для себя подходящие краски и в более странных местах, вот и Кирилл Семенович наиболее органично ощущает себя, когда привычная палитра тщательно разбавлена водой из лужи. Его главная проблема — необходимость нести статус большого русского художника. Будучи по своей ДНК европейским режиссером, он вынужден был руководить государственным театром в центре столицы и снимать фильмы, из которых критики, полагающие себя интеллектуалами, считывали не темные движения души человеческой (и необязательно, подчеркнем, русской), а актуальный российский контекст.
Режиссеру есть что сказать о пожизненно поставленном в неудобное положение классике, на котором мертвым грузом повисла воплощенная обезумевшая дура-публика. Десять лет назад он собирался снимать фильм, собственно, о самом Петре Ильиче Чайковском по сценарию Юрия Арабова. Минкульт в первой половине нулевых потратил немало усилий для того, чтобы съемочный процесс не стартовал ни в каком виде. Официальной причиной была невозможность акцентировать внимание на предпочтениях композитора в личной жизни — и это притом, что характер его отношений с поэтом Алексеем Апухтиным описан даже в русской Wikipedia. Стихотворение Апухтина «Мухи», кстати, подарило «Жене Чайковского» центральный образ: звуковая дорожка проложена жужжанием, а одна из мух садится прямо на лоб Петра Ильича. Эти же стихи читает из-за кадра Алена Михайлова в кульминации серебренниковского фильма. Сам поэт, сыгравший в судьбе Чайковского существенную роль, на экране, впрочем, так и не появляется.
Это и немудрено — эпатаж, метящий в мягкие места консервативной публики, это всего лишь привычный для Серебренникова компромисс. Туда же направлены и привычные издевательства в кастинге — здесь и Оксимирон, и Василий Зоркий, и Андрей Бурковский, который появляется в кадре минуты на полторы. Все это — лишь маневры, отвлекающие от главного. От студенистого пространства, в котором из-за пронзившей все чахоточной лихорадки даже никогда толком не наступает зима (в кадре нет ни снежинки). От визуальных размышлений о невозможности полюбить или хотя бы по-настоящему всмотреться в характеры полуторавековой давности.
Но еще важнее для зрителя «Жены Чайковского» другое — например, то, что взамен вроде бы высокой драмы полуистлевшие ошметки бывших людей два с половиной часа разговаривают корявыми цитатами из какой-то канувшей вместе с ними в лету бульварщины. Или, наконец, что самые сильные сцены здесь не имеют никакого отношения к области интеллектуального, а пугают на самом надежном, нутряном уровне. Жаль только, что в сочетании с обрамлением фильм этот все равно похож на очень талантливую, многообещающую, дорогую студенческую постановку.