После катастрофы на Каховской ГЭС в водах Днепра, в Николаевской и Одесской областях обнаружили холероподобный вибрион, способный вызвать острые кишечные инфекции. О том, насколько это опасно, может ли начаться эпидемия холеры и других болезней в зонах затопления и дойдет ли она до России, «Лента.ру» спросила доктора биологических наук, профессора Школы системной биологии Университета Джорджа Мейсона (Вирджиния, США) Анчу Баранову.
«Лента.ру»: После затопления Каховской ГЭС появилась информация о том, что в Черном море обнаружены холерные вибрионы. Значит ли это, что эпидемия холеры — потенциальная угроза?
Анча Баранова: Не надо забывать, что холерный вибрион способен жить как в соленой, так и в пресной воде. Он из популяции никогда не исчезал. Если происходит любая серьезная катастрофа, в которой участвует много воды, особенно когда затем вода образует небольшие грязные водоемчики, рядом с которыми ходят люди, причем в условиях низкой санитарии, то вероятность появления значимых количеств холерного вибриона, конечно, не равна нулю.
Эта бактерия — оппортунистическая. В лужах, где много органики, вибрион задерживается. Когда человек вступает с этой органикой в контакт, особенно если он ее использует в качестве питьевой воды, то может заразиться. А может поесть каких-нибудь мидий — и тоже заразиться. От человека непосредственно к человеку бактерия передается редко. Интенсивность вспышек холеры зависит от наличия носителя, особенно симптоматического («нулевого пациента»), от плотности населения и от санитарных условий их проживания. Если фекалии смываются в унитазы, вероятность вспышки невелика. А если трубы дырявые или люди ходят под куст — гораздо больше.
Но на самом деле мы не знаем, что именно обнаружено в районе Каховского водохранилища. Холеру там пока еще никто не подтвердил. Есть много видов холерных вибрионов. Из них самое большое значение в данном случае имеют два: parahemolyticus и vulnificus. Оба они солоноводные, то есть живут в соленой воде. В США регулярно встречаются случаи, когда люди страдают именно от них, а не от холеры. Например, парагемолитикус в основном вызывает желудочно-кишечные расстройства, но редко — и сепсис. Человек, наглотавшись не очень чистой воды, может подцепить эту заразу. У этих вибрионов принцип точно такой же, как у холеры, — они задерживаются там, где есть органика. Что-то в воду упало, сдохло — птица, рыба, что-то еще, не будем забывать и о моллюсках, которые воду фильтруют, — а потом у купальщиков развивается типичное расстройство желудочно-кишечного тракта южного региона, непонятно от чего.
Вульнификус похитрее, он часто атакует человека через какие-то ранки. Зашел купальщик в мутную воду, наступил на ракушку. Или еще такое бывает у рыбаков: поймал рыбу, у которой вульнификус живет на колючих плавниках, укололся и инфицировался.
В Черном море такие вибрионы точно плавают. Есть научные работы грузинских ученых, описывающие присутствие этих вибрионов в разных точках черноморского побережья. Поэтому обнаружение холерного вибриона еще не значит, что это именно холера. Нужно молекулярно идентифицировать бактерии. Вот тогда и узнаем.
То есть эпидемический процесс в затопленных районах — отложенный? Реальную ситуацию можно будет через какое-то время оценить?
Ее нужно непрерывно оценивать. И я уверена, что санэпидслужбы этим занимаются уже сейчас. Где-то они имеют доступ к сбору проб грунтовых вод и к анализу от больных поносом и страдающих расстройствами желудка, где-то — нет. Но вовсе не обязательно инспектору туда лично идти и брать пробы. Их может собрать кто угодно и затем доставить образцы в лабораторию. Это не вопрос того, есть оборудование или нет, потому что пробы можно хоть где анализировать. И дальше действовать по ситуации, в зависимости от того, какие бактерии, вирусы будут выявлены.
Где-то, возможно, потребуются эпидмероприятия, например, чтобы люди куда-то не ходили. А в других местах необходимо просто дать советы не пить из колодца, не использовать воду для мытья из реки, организовать завоз чистой воды. Санэпидслужба — очень полезная организация, у них есть регламенты, как отслеживать разные потенциальные угрозы. У меня нет данных, что там происходит, но я уверена, мы об этом узнаем.
Но превентивных действий, чтобы этого не произошло, мы не сможем предпринять, увы. Когда начнется, тогда можно будет использовать в этой местности маски, развешивать на окнах влажную марлю, мокрые полотенца.
Можно ли спрогнозировать там какие-то масштабные эпидемии в будущем, которые могут распространиться и на другие регионы?
У нас практически после каждой катастрофы предсказывают вспышки инфекций. После землетрясения в Турции много говорили о распространении брюшного тифа, холеры. Но холерный вибрион — это бактерия, возможностей заражать большое количество людей у нее не очень много. Гораздо меньше, чем у вируса. К тому же подверженность бактериальным инфекциям определяется изначальным состоянием людей, исходной резистентностью организма. Если это желудочно-кишечная инфекция, кто-то ее может перенести легко, кто-то тяжело и потом заработать сепсис. Бывает, что и холеру люди переносят на ногах. То есть все зависит от доступа людей к хорошим условиям, комфорту, чтобы вода была чистая. Чем больше будет заботы о людях и чем лучше доступ к медицинской помощи, тем меньше пойдет распространение.
Надо ли опасаться вспышек вирусных инфекций: гепатита, вирусного менингита?
Безусловно, все это может распространяться. Желтуха [гепатит] — это болезнь грязных рук. Да, можно представить, что если условия ухудшились, то этого будет больше. Но степень распространения инфекций опять же пропорциональна общему ухудшению условий, в которых люди живут. Все, увы, уже бывало и прогнозируется. Будет ресурс помочь людям — никакой эпидемии не возникнет.
Что касается других вирусов, единственное, на мой взгляд, что представляет опасность, — это вирусы, переносящиеся комарами: например, лихорадка Западного Нила и прочие.
Откуда в нашей местности могут взяться комары, зараженные африканской лихорадкой? На этот счет появляются теории разной степени научности.
Лихорадка Западного Нила, как нетрудно догадаться по названию, пришла с Западного Нила, который находится в Африке. Но комары способны переноситься на большие дистанции. Например, насекомое может прибыть в страну на каком-то корабле — залетел, спрятался в трюм, на стоянке «сошел» на берег. В США, например, полно лихорадки Западного Нила. А Россия еще ближе к Африке, чем Америка.
В России эта болезнь встречается. Считается, что здесь все случаи завозные: кто-то поехал отдыхать, заразился, а заболел уже дома. Но в Америке много домашних случаев, причем в северных штатах США и даже в Канаде. В Румынии и Чехии вспышки были.
Более чем в 80 процентах случаев болезнь у человека течет бессимптомно. А вот у пожилых, ослабленных — может и менингит случиться. Сложность в том, что болезнь плохо диагностируют. Кто в России будет подозревать, что у пациента лихорадка Западного Нила? Чем южнее регион, тем больше вероятности, что там болезнь распространяется. Нужно отметить, что лихорадка Западного Нила размножается в птицах, причем крупных. Условно, особи размером с дрозда более ей подвержены, чем те же воробьи. Птицы везде есть, а вот распространение болезни пропорционально популяции комаров.
Исторически нынешнюю ситуацию на Каховской ГЭС можно с чем-то сравнить?
Я не помню, чтобы где-то происходило разрушение водохранилищ. Но были природные катастрофы, приводившие к нехватке пресной воды. Например, на Гаити после цунами, в других местах. Люди использовали воду, которая была. Что-то кипятили. Но все равно для умывания брали обычную воду, в которой, возможно, плавали всякие бактерии.
При нарушениях санитарно-гигиенических норм естественно бывают вспышки холеры. Такое в Индии постоянно происходит, в Пакистане, Африке. То есть там, где люди не обустроены.
В долгосрочной перспективе чего можно ждать?
Экология региона, где произошла катастрофа, будет сильно меняться. Сейчас вода, разлившаяся в результате разрушения водохранилища, уходит. Но на этом месте осталось большое количество органики, та же мертвая рыба, ил. Все это отложилось в случайных местах, причем в основном в низинках. Когда такое происходит, то получается так называемая эвтрофикация водоема — увеличение органической нагрузки на куб воды. В затопленной пойме имелись какие-то локальные пруды, речки, маленькие затоки. Из-за принесенной органики вода там будет цвести. То есть произойдет активное размножение одноклеточных водорослей, которые любят хорошо удобренную воду. Другая жизнь там практически не сохраняется, рыбе в таких условиях, например, очень трудно выжить. Когда цветение проходит, может начаться процесс нормализации. Но, как правило, эвтрофицированные водоемы трудно очистить. Они могут оставаться источниками патогенных бактерий. Да и купаться там точно нельзя.
Что делать с самим разрушенным водохранилищем?
Давайте представим, что все более-менее стабилизировалось и можно принимать решение, что дальше с этим делать. В реальности есть два полностью противоположных варианта. И я не знаю, к какому из них придут. Первый — территория, ранее находившаяся под водохранилищем, окультуривается, органика убирается, все возвращается к тому состоянию, что было до разрушения. Как рассказывают, раньше на этой местности был Великий Луг. Надо понимать, что каждой весной территорию будет хоть немного, но подтапливать из-за разлива. То есть обычное жилье там не построишь. Но летом можно скот пасти, косить траву. Можно, в принципе, построить какие-то дома на сваях.
А второй вариант — восстановление водохранилища. То есть нужно его заново строить, снова перекрывать воду, возводить дамбу.