В Ленинский районный суд Уфы поступил иск о взыскании с Министерства финансов России 450 миллионов рублей в качестве компенсации морального вреда. В такую сумму оценил свои страдания 86-летний житель Башкирии Фатхулла Исхаков. 13 лет он провел в заключении за чужое преступление, а потом еще больше полувека боролся за восстановление своего честного имени. Добиться этого пенсионеру удалось только в мае 2023 года. Решение Верховного суда России стало беспрецедентным — впервые в стране был отменен столь давний приговор по вновь открывшимся обстоятельствам. Об избиениях, жизни в колонии среди преступников и цене прощения Фатхулла Исхаков рассказал в интервью «Ленте.ру».

Ночь 23 мая 1959 года. Село Большие Каркалы в Башкирии. В одном из домов спит молодая девушка Марьям Рахматуллина вместе со своей подругой и мамой. Вдруг она просыпается от того, что по ее лицу течет что-то вязкое и теплое. Кровь. С порезами на лице она пулей бежит за помощью к своему соседу — 22-летнему Фатхулле Исхакову. Эта ночь стала для него последней на свободе на долгое время.

***

Фатхулла Исхаков: я родился в 1937 году в селе, в обычной крестьянской семье. У меня было четверо братьев, отец и мать много работали в колхозе, чтобы всех нас прокормить. Потом отец ушел на фронт и вскоре вернулся инвалидом, но он никогда не бездельничал — сидя работал! Я тогда школьником тоже начал трудиться. Мы — мальчишки — помогали в тылу: копали, сеяли, поливали, собирали урожай. Техники никакой не было — на лошадях работали. Было голодно, холодно, кругом — нищета, но свое детство я люблю. Народ такой добрый, сплоченный был, все друг друга поддерживали — как-то да справлялись.

Родители воспитывали нас так, чтобы мы везде и всегда были примером. Никогда не забуду: как-то пришел к маме пожаловаться, что меня обижают во дворе. Говорю ей, что мальчишки поступают несправедливо.

«Лента.ру»: давайте восстановим хронологию событий этого и предшествующего дней. Расскажите, чем вы тогда занимались?

22 мая был обычный день. Стояла жара, и в окрестностях начался сильнейший пожар. Мои родные уехали его смотреть, а я помогал тогда соседям строить дом. Весь день проработал, только часам к девяти вечера вернулся к себе. Там старшие застолье уже устроили, я с ними поел и пошел к жене. Она как раз только корову подоила, сама устала. А у нас тогда еще сын двухлетний ногу сломал, лежал с гипсом. Ну мы все втроем вместе в обнимку и уснули на полу.

Ночью в дом вбежала окровавленная Марьям. По ее словам, в ее доме был неизвестный, который порезал ей, матери и подруге лица. Я сонный был, помог, как мог, и утром решил разобраться.
Обычно нас мои родители будили к восьми утра на завтрак. А тут в семь часов залетает местный оперуполномоченный Галюлин — на лице улыбка. Хватает мою рабочую куртку, а на ней капли крови. «Попался», — говорит и также быстро уходит.

Наверное, этому предшествовал какой-то конфликт, раз вы ожидали от оперуполномоченного неприятностей?

Он был братом девушки, с которой у нас не сложились отношения. До нашего расставания я ему нравился, он даже звал меня в школу милиции, чтобы я при нем работал. Но в 19 лет я женился на другой... Он тогда сразу мне сказал: «Я тебя уничтожу». И отдал распоряжение участковому под меня копать. Вскоре мне вспомнили детскую кражу. Пятью годами ранее я вместе с двумя ребятами перелез во двор соседа и украл у него мед. Родители тогда об этом узнали, выпороли нас сильно и заставили извиняться перед хозяином дома. Он простил, никакого заявления не писал.

И представляете, мне это припоминают и возбуждают уголовное дело... Ребятам дали по три года, меня назвали организатором преступления и посадили на шесть лет. Из них я отбыл около двух лет. После этого на свободе провел всего десять месяцев!

Как ему удалось доказать вашу причастность к этому нападению?

Галюлин, выбежав от нас с моим пиджаком, сразу вызвал сотрудника с собакой из города. К 13:00 часам ее привезли к дому потерпевшей, и она пошла по следу Марьям к нам в дом. Вся семья собралась во дворе, отовсюду выходили соседи — деревня, всем интересно. Собака прошла мимо меня. Тогда нас загнали всех в дом, завели следом собаку, но и тут она на меня не указала. И вот кинолог дал ей команду «Голос», та залаяла, и в комнату ворвался Галюлин. Как бы я не кричал и не указывал на произвол, на меня надели наручники и повезли за 25 километров в отдел. Там меня посадили в отдельную камеру, сковали наручниками и три дня избивали — и днем, и ночью, руками, ногами, дубинками.

Мне не давали нормальную еду, какие-то объедки со своего стола кидали, лишь бы не помер, угрожали привлечь к делу жену.

Так они заставляли меня подписать протокол, я отказывался, они били сильнее. Уже в полуобморочном состоянии, допускаю, что мог написать свою фамилию в расшифровке, но точно именно я расписался впервые только спустя месяц при ознакомлении с делом.

28 мая под ночь ко мне пришел пьяный Галюлин. С ухмылкой, с удовольствием говорит: «Я тебя сейчас прибью, и мне ничего за это не будет». Чувствовал себя хозяином. Он достал пистолет, замахнулся, хотел меня ударить, но мне удалось отклониться. Тогда он замахнулся во второй раз и с силой попал мне в лоб. Я потерял сознание. Сколько был в отключке, не знаю, но в себя пришел от того, что меня окатили ледяной водой. Открыл глаза — весь в крови, голова болит. Врача, конечно, мне никто не привел. А оформили так, будто я сам виноват.

О том, что меня избивали, знали помощник прокурора, судья — они все это видели своими глазами, заставляли меня признаться, говорили: «Все равно посадим». И посадили.

Какой была версия следствия в суде? Зачем вам было нападать на женщин?

Якобы я хотел отомстить Рахматуллиным. Старший брат Марьям — тот самый мальчишка, с которым нас судили за кражу меда. Тогда он дал показания против меня, ему дали срок меньше. И вот, по версии следствия, я пьяный пробрался в дом Рахматуллиных и топором несколько раз ударил спящих женщин — мать Сабиру, ее дочь Марьям и ее подружку Асию. А потом вернулся домой спать.

Все обвинение было построено на показании четверых деревенских парней. Они вдруг заявили, что видели меня той ночью около дома Марьям. В итоге меня признали виновным в покушении, сопротивлении органам власти и хулиганстве. Дали 15 лет, но потом снизили срок до 13.

Откуда взялись эти свидетели?

Это были неразлучные друзья, местные хулиганы. В тот вечер они выпили и пошли по селу беспределить. Где-то выпустили скот, где-то тарабанили в двери, а потом взяли топор — тот самый — и прямиком пошли к Марьям. У нее на заборе они вырубили нецензурные слова и прозвища. Милиция их в ту же ночь, 23 мая, задержала и вменила 15 суток. И вот, когда они хулиганили, якобы увидели меня.

Как вы адаптировались в заключении?

50-60 человек — и все орут, храпят, гадят, воняют. Да описывать стыдно, с чем приходилось мириться. Я — честный, добрый парень — каждый день был в их окружении. Я был в аду!

Только в работе забывался, брался за все, что предлагали, никакой работы не стеснялся. Отключался в три часа ночи, просто падал и засыпал — это меня спасало. Так я дошел до назначения бригадиром производства на мебельном комбинате колонии. Меня уважали, профессором называли.

Да и я здоровый был, мне сложно было противостоять. В первые дни так дал одному зэку, что другие потом уже не подходили. Да, приходилось себя защищать, подлянки разные были. Как-то, помню, один зэк распространил слух, будто у меня с медсестрой закрутился роман. Это дошло до ее мужа, который тоже в колонии работал. Я этого зэка вывел на разговор за санчасть и так обработал, что он стал звать на помощь. Это услышал другой заключенный, позвал амбалов... С ними я уже на словах все решил.

Какими были первые дни после освобождения?

Домой из колонии я возвращался один, никто меня не встречал. Жена покинула этот мир в 28 лет, спустя девять лет после моего задержания — просто не пережила горе, очень меня любила. Нам же ведь даже видеться не давали.

Матери не стало в 83 года на поле во время уборки свеклы. Не от легкой жизни она в такие годы работала, никто не помогал. Отец тоже не дожил до моего возвращения.

Первую неделю я отдохнул и пошел искать работу. Нужно было вернуть сына, что вскоре получилось сделать. Но все время я только и думал, что о возмездии и справедливости. Пошел к тем парням, что лжесвидетельствовали против меня. Они все рассказали...

Так что же на самом деле той ночью произошло?

Парней заставили меня оговорить. Одного из них, например, избили бильярдным шаром. После того как эту компанию задержали, их всех вывезли в лес и заставили валить деревья. Не кормили, не поили и били. Их живьем съедали комары. Парни зла на меня ни за что не держали, отказывались оговаривать, но в итоге сдались и выступили в суде.

В ту ночь 18-летний Наиль пробрался в дом к Марьям и всех полоснул лезвием бритвы. Он любил ее, хотел на ней жениться, ревновал, но взаимности не было. Тогда он решил испортить ей лицо, чтобы никому не досталась...

Наиль был беспризорником в детстве. Очень жестокий человек — кошку, собаку мог искалечить. Вот и решил так отомстить.

Мы же с Марьям были как брат и сестра. Ее семья очень бедно жила, и мы им помогали. Если у нас суп варят, баню топят — всегда их звал. Они разве что спать к себе уходили. Потому Марьям знала, что дверь у нас легко открывается. Надо было руку в окошко просунуть и поддеть крючок. В ту ночь, когда она открывала так дверь, капли с руки упали на мой пиджак. Он как раз висел под окном на спинке кровати.

Почему, несмотря на признание Наиля, вам так долго не отменяли приговор?

Против меня была система, которая не хотела признавать свою вину и ошибку. Только спустя 64 года борьбы мне удалось снять с себя весь этот позор. Когда Верховный суд России признал меня невиновным, я испытал самое большое в моей жизни счастье. Я ведь жил одной только идеей: я преступление не совершал — я это докажу.

В 1990 году я смог добиться возбуждения производства по вновь открывшимся обстоятельствам — доказали, что Марьям не били, а резали. Это квалифицировалось уже как легкий вред здоровью, а не тяжелый, как мне вменили. Деревенские парни и Марьям еще раз дали показания, но и это не помогло. Только в 2009 году было признано, что предыдущие показания были оговором.

В 2013 году учли признание Наиля в преступлении. Потом были еще два года переписок, и лишь в 2015 году прокурор Башкирии вынес заключение об отмене мне приговора, было признано, что меня пытали в милиции, а обвинение сфабриковали. Документы ушли в суд, но вдруг были отозваны... Процесс максимально тормозили, наверное, смерти моей ждали. Тогда в 2019 году я устроил голодовку возле здания республиканской прокуратуры.

Теперь вы подали иск на возмещение морального вреда. Как определили сумму?

Если бы мою жизнь кто-нибудь испытал на себе, то понял бы: и миллиардом не компенсируешь эту несправедливость.

Вместо этого у меня множество болячек. Я сплю по три часа и не могу иначе. Всякий раз, когда ко мне на два метра приближается человек или животное, моментально подрываюсь. Постоянно осторожничаю даже там, где не надо.

Теперь я хочу пожить. Мир посмотреть, в санатории отдохнуть. Брата найти! Он у меня танкистом был. В первые годы Великой Отечественной войны ушел на фронт, воевал в Белоруссии. Без вести пропал. Меня сильно мучает, что мы ничего не знаем о его судьбе. Теперь я хочу все силы на это бросить.