В ноябре 1895 года родился Анастас Микоян — главный долгожитель советской политики, вошедший в правящую верхушку СССР еще при Владимире Ленине и ушедший на пенсию при Леониде Брежневе. За более чем 40 лет на высоких постах он сделал карьеру как организатор пищевой промышленности, в 1930-е Микоян заводил контакты в США, во время войны входил в Государственный комитет обороны, в разгар Карибского кризиса 1962 года полетел на Кубу спасать мир от третьей мировой войны. Уроженец крохотной деревушки в Тифлисской губернии прожил удивительную жизнь и внес серьезный вклад в развитие СССР. Но на обратной стороне — дискуссия о его роли в сталинских репрессиях. «Лента.ру» изучила архивы, чтобы разобраться в том, кем был главный аксакал Советского Союза.
В октябре 1962 года американцы установили военно-морскую блокаду Кубы, пытаясь противодействовать размещению там советских ядерных ракет. Мир уже в который раз оказался на грани вооруженного конфликта, но потенциальный масштаб был беспрецедентным.
Разруливать кризис Советский Союз отправил первого зампреда правительства Анастаса Микояна, который дружил с кубинским руководством, а также неплохо знал США, где бывал и общался с людьми.
На Кубе ему пришлось защищать решения Никиты Хрущева, с которыми дипломат был не согласен с самого начала: именно Микоян в мае 1962-го оказался единственным членом Президиума ЦК КПСС, кто выступил против секретной доставки тактического ядерного оружия на Остров свободы, понимая, что реакция американцев будет крайне жесткой. Идею Хрущева с ракетами он считал чистой авантюрой.
В начале командировки ушла из жизни супруга Микояна Ашхен, однако вдовец нашел в себе силы завершить миссию. Он провел переговоры с Фиделем Кастро и Джоном Кеннеди, в результате из тяжелейшей ситуации удалось найти мирный выход. Первый, скрепя сердце, согласился отдать ядерное оружие, а второй пообещал не нападать на Кубу.
Узнав, что угроза миновала, планета облегченно вздохнула. А СССР больше никогда не передавал ядерное оружие другим странам. Вернувшись в Москву, Микоян прямо из аэропорта поехал возложить цветы к тому месту, где покоилась его жена. Эти цветы он бережно вез из-за океана.
Выбиться в люди Микояну помог случай. Рядом с его деревней был древний монастырь, он познакомился с монахом, любившим книги, и тот научил его читать и писать. Приобретенные в монастыре связи позволили юному Микояну продолжить образование в духовной семинарии Тифлиса. В 19 лет он успел поучаствовать в Первой мировой войне, вступив в отряд армянских добровольцев, которые в союзе с Русской императорской армией воевали на Кавказском фронте. Достаточно скоро Микояну пришлось покинуть действующие войска из-за тяжелого заболевания. Вернувшись в Тифлис, юноша сблизился с большевиками, вступил в партию и выбрал для себя стезю революционера.
Гражданская война, принесшая столько горя и страданий миллионам жителей развалившейся России, послужила Микояну плацдармом для небывалого взлета по карьерной лестнице. Уже в 1918 году он был большим и важным коммунистическим начальником в Баку. После взятия города турками ушел в подполье, но попал под арест.
Любому ученику советской школы известна печальная участь 26 бакинских комиссаров, казненных в ночь на 20 сентября 1918 года под Красноводском (ныне Туркменбаши). Микояна же нередко называют 27-м: он вполне мог оказаться в этой компании, но по каким-то причинам его отпустили и выслали. Существуют неподтвержденные документально версии, что в обмен на снисхождение он мог выдать некую ценную информацию. Настоящие причины, по которым Микоян остался тогда в живых, скорее всего, так и останутся тайной. Сам он в мемуарах постарался обойти эту тему и не сообщил ничего конкретного.
В первой половине 1920-х Микоян — на руководящей партийной работе в Нижнем Новгороде и затем в Ростове-на-Дону, он — секретарь Северо-Кавказского крайкома РКП(б) и уже член ЦК. В августе 1926 года один из лидеров оппозиции Лев Каменев был освобожден от должности наркома внешней и внутренней торговли. На его место назначили 30-летнего Микояна, который особо и не стремился к переезду в Москву, но в итоге получил всесоюзную известность именно как крепкий хозяйственник. Микоян долго и упорно отказывался от нового поста, объясняя свою позицию молодостью и отсутствием опыта. Тем не менее ему пришлось подчиниться партийной дисциплине и стать самым молодым наркомом.
Наркомторг являлся одним из важнейших советских наркоматов: получать необходимую для проведения индустриализации валюту предполагалось за счет экспорта пушнины, нефтепродуктов, лесоматериалов и зерна.
То, какие вопросы заботили Микояна в этот период, видно из его письма Алексею Рыкову от 19 сентября 1928 года. Нарком торговли жаловался председателю правительства на «трудности хлеба и трудности валюты». «Если мы их не преодолеем, [они] определят собою весь характер нашей хозяйственной жизни на будущий год», — считал он. Во-первых, Микоян указывал на сокращение американскими банками кредитов для СССР и даже называл ситуацию кредитной блокадой. На его взгляд, улучшить ситуацию могли переговоры с Германией и «создавшаяся обстановка максимально обостренных противоречий между великими державами».
Другой проблемой являлась нехватка хлеба, из-за чего образовались большие очереди даже в Ленинграде. В других городах, подчеркивал он, дефицит этого важнейшего для советских людей товара стал уже почти обыденным явлением. Чтобы хоть как-то противостоять нехватке хлеба, власти на местах без согласования с Москвой ввели нормированную продажу.
Неблагоприятная ситуация, по словам Микояна, сложилась из-за потери урожая на Украине. К этому прибавлялась острая нехватка сливочного и растительного масла, а также круп. Нарком считал все это настоящей угрозой для населения и всеми силами старался улучшить положение.
С 1930 года Микоян — нарком снабжения СССР, а с 1934-го — нарком пищевой промышленности. По его инициативе в стране развернулось строительство различных пищевых предприятий, в Москве появился проектный институт «Гипромясо», создавались новые отрасли пищевой промышленности и контроля качества. Считается, что именно Микоян сделал дешевым и доступным, например, мороженое и шампанское. Он же курировал вышедшую в 1939-м «Книгу о вкусной и здоровой пище».
«У Микояна были и негативные стороны, — подчеркивает в разговоре с «Лентой.ру» историк Александр Черемин. — Очень много произведений искусства из Эрмитажа, Русского музея он за бесценок продал за границу. Создавались закрытые счета для ОГПУ, и одновременно на эти деньги закупалось различное оборудование и приглашались иностранные специалисты. Если в 1923 году у нас продавали за рубеж церковные предметы — якобы для того, чтобы накормить страну, — то здесь можно было ничего не платить, рассрочка была на десять лет. Деятели в Америке говорили ему: “Заплатите, когда у вас будет развитое производство”. Возможно, это была махинация, и Микоян перегибал палку. Он проявлял свою инициативу и не оглядывался ни на [главу правительства Вячеслава] Молотова, ни на Сталина».
По словам Черемина, в плане сотрудничества с заграницей в целях модернизации СССР существовало два главных вектора: нарком иностранных дел Максим Литвинов советовал строить предприятия по образцу Англии, откуда было проще доставлять оборудование, а Микоян ставил на США, где у него появилось много друзей.
В 1936 году Сталин делегировал Микояна в США для ознакомления с предприятиями пищевой промышленности, закупки оборудования и образцов продукции. О том, что советским специалистам предписывалось подсмотреть, как там у них, и затем перенести драгоценный американский опыт на родную почву, свидетельствуют сроки поездки — целых два месяца, с середины августа до середины октября. Из Чикаго Микоян в сентябре написал письмо Лазарю Кагановичу, в котором совершенно восторженно отозвался о технологическом развитии этой страны.
Пиво, сладкие воды и фруктовые соки, консервы, хлебопечение, стеклянная и бумажная тара, упаковка и транспортировка свежих фруктов, замораживание овощей, производство мяса и рыбы — американские директора, инженеры и рабочие с большой охотой показывали ему свои предприятия и отвечали на вопросы.
Микояна радушно принял даже сам Генри Форд: автопроизводитель заверил гостя, что во всей Америке относятся к СССР лучше, чем где-либо в другой стране, и навязчиво советовал не есть мясо. На прощание миллионер рекомендовал своему новому другу активно развивать в Советском Союзе производство автомобилей, что, по его мнению, ликвидировало бы разницу между городом и деревней, и утверждал: «В Америке автомобиль помог удержать рабочего от революции».
«В народе хорошее, радушное отношение к людям из Советского Союза, — сообщал Микоян. — Я уже ознакомился с большим количеством пищевых предприятий, складов, магазинов, столовых. Всюду есть чему научиться. У американцев гигантский опыт во всех областях хозяйственной жизни. Есть многое, очень многое, что надо нам поскорей переносить в СССР, чтобы поскорей ликвидировать свою отсталость и стать самой передовой в техническом отношении и самой богатой страной».
Кстати, в этом письме встречается фраза, которая 20 лет спустя в несколько измененном виде стала одним из символов эпохи Никиты Хрущева: «Догнать и обогнать Америку». Микоян констатировал, что для достижения этой цели и ему самому, и Кагановичу нужно еще много работать.
Из США нарком вернулся словно окрыленный, привез технологию промышленного хлебопечения и производства мороженого, а также томатного сока, который в СССР прежде особо не употребляли. За океаном Микоян поразился гамбургерам, которыми можно сытно подкрепиться почти на каждом углу, и загорелся мечтой сделать нечто подобное. Так появилась легендарная микояновская котлета, а булочка к ней в Стране Советов отчего-то не прижилась, хотя изначально полагалась.
Как пояснил историк Черемин, фабрики мороженого имелись почти во всех губернских городах и до 1917 года, а потому Микоян не учредил производство, а поднял его на более высокий уровень.
Не меньше фастфуда понравились Микояну домашние холодильники, о которых в СССР к тому моменту уже что-то знали и даже пытались делать. Поездка советских спецов позволила расширить эти знания. Первый холодильник советской сборки был выпущен на Харьковском тракторном заводе в 1937 году.
Говорят, в окружении Сталина не было людей, не причастных к репрессиям, — он стремился разделить ответственность за уничтожение врагов народа с ближним кругом. Участие Микояна в репрессиях доказывает хотя бы хранящаяся в РГАСПИ записка Николая Ежова, поданная Сталину 22 сентября 1937 года. В ней шеф НКВД сообщает, что Микоян «в целях очистки Армении от антисоветских элементов» просит разрешить ему дополнительно расстрелять 700 человек. В свою очередь, Ежов в соответствии с этим запросом предложил «расстрелять дополнительно 1500 человек, а всего с ранее утвержденной цифрой — 2000 человек». Идею одобрили и подписали «за» сам Сталин, а также Молотов, Каганович, Михаил Калинин и Влас Чубарь. Документальные свидетельства, конечно, напрочь опровергают наивные утверждения о том, что «Микоян подарил СССР мороженое и ни в чем неблаговидном замешан не был».
Со всей страны в Кремль, Сталину, летели в 1937 году шифровки с просьбой одобрить расстрел, заключение в концлагерь, высылку враждебных системе элементов. Так, из Северной области (объединяла Архангельскую и Вологодскую области) запрашивали добро на расстрел «примерно тысячи кулаков и уголовников». Воронеж хотел казнить 720 кулаков и 130 уголовников, выслать 2 368 человек, причисленных к первой категории, и 1319 — ко второй. В Челябинске местное управление НКВД наметило к расстрелу 2 552 человека. В менее населенной Йошкар-Оле аппетиты карательных органов были скромнее — «всего» 1 058 кулаков и 338 подлежащих расстрелу уголовников соответственно. Под всеми этими документами, кроме прочих, стояла и подпись Микояна, взятая секретарем по телефону, — «за».
При этом от непосредственного участия в репрессиях он всячески старался дистанцироваться.
Известно, что в 1936 году он спас от ареста и, возможно, от последующей казни будущего маршала, дважды Героя Советского Союза и замминистра обороны в 1950-1960-е Ивана Баграмяна, который, кстати, в 1962-м руководил подготовкой операции по доставке и размещению ракет на Кубе.
«В бакинские времена это был очень жесткий человек и хороший карьерист, — отметил Черемин. — Порой возникали такие моменты, когда он показывал свою силу. Что же касается репрессий, то в 1937 году отмечалось 20-летие Октября. Многие деятели, возглавлявшие партийные организации на местах, брали повышенные обязательства по уничтожению врагов народа».
Историк добавил, что поехать в Армению Микояну рекомендовал Сталин.
«Приехав в Ереван, он по примеру других командированных от Политбюро также решил взять [на себя] "повышенные обязательства", — резюмировал эксперт «Ленты.ру». — Кстати, они были большими друзьями с Ежовым, пусть Микоян потом и утверждал обратное. На юбилее органов ВЧК доклад от Политбюро как друг чекистов делал именно Микоян. 1937-й — это пик. К тому моменту он уже имел большой стаж по зачистке».
В своих воспоминаниях Микоян достаточно откровенно описал обстановку в правящей верхушке за несколько часов до начала Великой Отечественной войны. Вечером 21 июня 1941 года члены Политбюро собрались на квартире у Сталина, обменивались мнениями, обстановка была напряженной. По свидетельству мемуариста, Сталин по-прежнему думал, что Гитлер не начнет войны. Затем приехали военные — Семен Тимошенко, Георгий Жуков и Николай Ватутин. Они передали полученные от немецкого перебежчика сведения о том, что в 4 утра 22 июня силы вермахта перейдут государственную границу.
«Сталин и на этот раз усомнился в правдивости информации, сказав: а не перебросили ли перебежчика специально, чтобы спровоцировать нас? — вспоминал Микоян. — Мы разошлись около трех часов ночи 22 июня 1941 года, а уже через час меня разбудили: война!»
Члены Политбюро решили, что Сталин должен выступить по радио и сообщить советским гражданам о начале боевых действий. Однако сам вождь делать это категорически отказался и переложил ответственность на Молотова. Окружение возразило: «Народ не поймет, почему в такой ответственный исторический момент услышат обращение к народу не Сталина — первого секретаря ЦК партии, председателя правительства, а его заместителя». Однако Сталин, по наблюдению Микояна, был в таком подавленном состоянии, что «не знал, что сказать народу». Через несколько дней, впрочем, вождь пришел в норму, и 3 июля 1941-го он наконец выступил по радио лично.
3 июня 1943 года элитные круги СССР потрясла неслыханная трагедия. Сын наркома авиапромышленности Алексея Шахурина в самом сердце Москвы, на лестнице Большого Каменного моста, застрелил дочь дипломата Константина Уманского, который накануне получил назначение послом в Мексику и должен был со всей семьей отбыть к месту работы. Затем Шахурин-младший покончил с собой. Приступив к расследованию, следователи НКВД вскрыли шокирующие детали: выяснилось, что золотая молодежь создала тайную организацию «Четвертый рейх», организовала «теневое правительство» СССР, подражала лидерам нацистской Германии.
Среди членов «Четвертого рейха» значились и сыновья Микояна — Серго (впоследствии историк) и Вано (авиаконструктор), из пистолета которого Шахурин-младший и стрелял. Наказание для детей элиты получилось несоизмеримо мягким по тем временам: братьев Микоян всего лишь выслали на год из Москвы. Но к отцам юношей у Сталина, несомненно, появились вопросы. Совпадение или нет, но в 1946 году Шахурин-старший был репрессирован по «авиационному делу». Вероятно, и Микояну вождь никогда не забывал этого инцидента.
По словам Нами Микоян, ее свекор был умным, осторожным и проницательным человеком, который умел «сдерживать себя».
4 марта 1949-го едва не стало черным днем в жизни Микояна и еще одного корифея Молотова: оба лишились министерских портфелей, покинув ведомства внешней торговли и иностранных дел соответственно. Отставка ближайших соратников Сталина удивительным образом совпала с подготовкой «ленинградского дела», в результате которого произошло усиление Лаврентия Берии и Георгия Маленкова.
Как считал известный историк Александр Пыжиков, уничтожение группы руководителей Ленинграда, которых рассматривали в качестве преемников Сталина, значительно изменило расклад сил в партийно-государственном руководстве и привело к началу процесса отстранения старой гвардии от реальных рычагов власти. По мнению эксперта, именно с 1949 года ветераны Политбюро все больше оказываются не у дел, на второстепенных ролях.
Лишив своих старейших соратников министерских постов, Сталин, скорее всего, хотел свести к минимуму их участие в вопросах внешней политики. Историки окрестили то положение, в котором оказались Молотов и Микоян, полуопалой. В 1952-м, однако, последовало существенное ухудшение их положения.
По данным историка Виктора Наумова, вопрос об аресте Молотова и Микояна был решен, их фамилии фигурировали в оперативных документах МГБ уже со второй половины 1952 года. Незадолго до своей кончины Сталин перестал приглашать обоих на ночные застолья, показывая, что они больше не вхожи в его ближний круг, собирался вывести их из состава Президиума ЦК (так в 1952-1966 годах называлось Политбюро). И только уход из жизни вождя в начале марта 1953-го, как считает ряд исследователей, спас Микояна и Молотова от серьезных неприятностей. Какую участь готовил Сталин для своих бывших сподвижников, остается только гадать. Есть предположения, что это могло быть нечто вроде Московских процессов 1930-х.
«С 1951 года Микоян был практически отодвинут от руководства, — подытожил историк Черемин. — Пришла новая когорта — [Пантелеймон] Пономаренко, [Алексей] Косыгин. Микоян не вписывался в новые реалии, которые наметил Сталин. Он находился в опале и ждал, когда за ним приедут ночью и заберут, как забирали многих членов Политбюро в 1930-е или “ленинградцев” — в то время».
Именно Микоян сделал наиболее серьезное выступление против культа личности на открытых заседаниях XX съезда — сам он вспоминал, что единственный из всех подверг тогда критике отрицательные стороны деятельности Сталина, чем вызвал среди коммунистов «шум и недовольство». В частности, член Президиума ЦК раскритиковал содержание «Краткого курса истории ВКП(б)», составленного при активном участии Сталина и впервые опубликованного в 1938 году. Особо серьезные претензии Микоян имел по поводу изложения событий Октябрьской революции 1917 года и Гражданской войны. Бывший соратник разгромил и другой труд Сталина — «Экономические проблемы социализма в СССР» 1952 года.
По свидетельству его брата, авиаконструктора Артема Микояна, зал отреагировал на выступление негативно, большая часть делегатов осудила эту риторику. Так, один из чехословацких коммунистов назвал слова оратора оскорблением светлой памяти Сталина. На одной с Микояном стороне выступила лишь историк Анна Панкратова, заявившая о фальсификации исторических фактов в научной литературе.
Партийный деятель утверждал, что именно ему принадлежала идея создания комиссии для подготовки того самого «секретного» доклада с осуждением культа личности, который в ночь на 25 февраля 1956 года, уже после закрытия основной сессии, прочитал Никита Хрущев. Если верить Микояну, идею о реабилитации жертв сталинских репрессий он высказал задолго до съезда, но тогда отмене приговоров, по его словам, помешали Молотов и Петр Поспелов. В мемуарах Микоян напирал на то, что, как и многие другие, попросту «не имел полного представления о незаконных арестах».
«Конечно, многим фактам мы не верили и считали людей, замешанных в этих делах, жертвами мнительности Сталина, — уверял мемуарист. — Это касается тех, кого мы лично хорошо знали. А в отношении тех, кого мы плохо знали, да нам еще представляли убедительные документы об их враждебной деятельности, мы верили. Но мы можем объяснить обстановку, в которой мы работали. Объяснить, что мы много не знали, во многое верили, но в любом случае просто не могли ничего изменить».
Микоян заключал, что доклад и разоблачение преступлений Сталина «были необходимы для оздоровления и партии, и общества в целом, для возрождения демократии и законности».
В те же дни раздались призывы на высшем уровне о восстановлении Чечено-Ингушской АССР и возвращении депортированных народов в родные места. Одна из ключевых ролей в этом процессе принадлежала Микояну, что видно из документов. Так, 29 февраля 1956-го представители чеченской общественности послали в Президиум ЦК КПСС телеграмму, в числе адресатов значился и он.
«Глубоко взволнованы, безгранично рады долгожданной вести о восстановлении Чечено-Ингушской республики, — сообщалось в ней. — Благодарим родную партию за мудрую ленинскую национальную политику».
Существуют свидетельства, что на встречах с представителями репрессированных северокавказских народов Микоян держался подчеркнуто холодно и не высказывал им ни доли сочувствия, всячески демонстрируя свою отстраненность. Возможно, он опасался быть заподозренным в помощи людям, которых еще не реабилитировали. Тем не менее Хрущев не случайно поручил именно ему возглавить Комиссию по восстановлению Чечено-Ингушетии. 16 июля 1956 года вышел указ Президиума Верховного Совета СССР «О снятии ограничений по спецпоселению с чеченцев, ингушей, карачаевцев и членов их семей, выселенных в период Великой Отечественной войны», а 9 января 1957-го в составе РСФСР вновь была создана Чечено-Ингушская АССР.
В дальнейшем Микояну посчастливилось не раз блеснуть незаурядными способностями дипломата — так распорядилось время. Когда в послесталинский период встал вопрос о необходимости восстановления отношений с Югославией, именно Микояна отправили в Белград мириться с Иосипом Броз Тито. А в 1956 году он стал единственным членом Президиума ЦК КПСС, высказавшим сомнения в необходимости ввода войск в Венгрию.
В 1959 году Микоян вновь посетил США, встречался с президентом Дуайтом Эйзенхауэром и госсекретарем Джоном Даллесом, договаривался о проведении советской выставки в Нью-Йорке и американской — в московских Сокольниках: это именно там состоялись легендарные кухонные дебаты, во время которых Хрущев грозил вице-президенту США Ричарду Никсону показать «кузькину мать».
В 2017-м ЦРУ рассекретило обширный массив документов. Среди них оказался и отчет руководителя Калифорнийского университета Реймонда Аллена о поведении Микояна, составленный для Госдепа.
«В каждой ситуации, в которой я наблюдал за Микояном в ходе его ответа на любой вопрос, он чувствовал себя в своей тарелке, абсолютно владел собой, отвечал быстро и легко, часто остроумно и всегда с огромным обаянием, — сообщал он свои наблюдения. — Все его вступительные речи в ходе встреч были направлены на создание хорошего впечатления, расслабление аудитории и приглашение задавать вопросы. Он никогда не терялся в ответах. Если вопрос касался очень важных проблем, он выдавал долгую и красиво выверенную речь, не оставлявшую, однако, впечатления того, что она была заранее отрепетирована».
У Аллена даже сложилось впечатление, что Микоян желает расширения контактов между американцами и русскими. Из рассекреченных документов известно, что первого зампреда советского правительства, среди прочего, спрашивали о романе Бориса Пастернака «Доктор Живаго». Микоян признался, что читал лишь отдельные фрагменты книги и в целом остался о ней невысокого мнения. Его сын Серго, в свою очередь, высоко оценил поэзию Пастернака.
По мнению историка Черемина, в 1962 году, когда мир оказался на грани третьей мировой, кандидатуре Микояна не имелось альтернативы — Фидель и Рауль Кастро не хотели вести переговоры ни с кем другим, и если бы приехал, например, министр иностранных дел Андрей Громыко, у него ничего бы не получилось. То есть послали того, к кому кубинские лидеры испытывали симпатии, с кем у них был налажен контакт.
Микоян сумел построить позитивные личные отношения и с Кеннеди, а в 1963 году представлял СССР на похоронах 35-го президента США. Его все лучше узнавали в мире и присматривались к нему как к будущему потенциальному лидеру Советского Союза. Сам он в ответ на соответствующий вопрос югославского посла как-то отшутился: мол, второго кавказца во главе государства советский народ попросту бы не выдержал.
Навыки дипломата пригодились Микояну и на внутреннем фронте: в начале июля 1962 года Хрущев отправил его и еще одного своего близкого соратника Фрола Козлова в Новочеркасск гасить страсти, вспыхнувшие из-за повышения цен и последующей забастовки рабочих.
«Микоян не случайно приехал в Новочеркасск, — рассказывал корреспонденту «Ленты.ру» генерал-майор юстиции в отставке Юрий Баграев, который в начале 1990-х возглавлял следственную группу по расследованию трагедии. — Это был великолепный дипломат, в свое время был секретарем Северо-Кавказского крайкома и хорошо знал регион. Формируя правительственную комиссию, Хрущев рассуждал примерно так: Козлов — жесткий человек, Микоян — помягче. От такого тандема ждали правильных решений».
Увы, решить проблему миром на этот раз не удалось, и в Новочеркасске пролилась кровь.
Еще через два с небольшим года неожиданно закатилась звезда Хрущева. На заседании Президиума ЦК КПСС 13-14 октября 1964-го Микоян (в июле избранный на высшую в государстве должность председателя Президиума Верховного Совета СССР) оказался единственным, кто высказался в поддержку первого секретаря. В отличие от остальных, яростно критиковавших Хрущева по делу и без, давний соратник выделил и его положительные стороны: «блестящие беседы с иностранцами», «нет мстительности», «идет на смелое выдвижение людей». Микоян предложил пожурить Хрущева, но оставить у руководства партии. Однако у большинства присутствовавших имелись совсем другие планы. Хрущева отправили в отставку со всех постов, а Леонид Брежнев, сменивший его в должности первого секретаря ЦК, запомнил позицию Микояна, но расправу приберег на потом.
В «президентах» СССР главный аксакал отечественной политики проходил совсем недолго. Уже в декабре 1965 года Брежнев поменял Микояна на человека из своего окружения Николая Подгорного. Не пощадил он и других, работавших при Хрущеве: со временем практически все ключевые позиции в руководстве КПСС и СССР заняли люди, лично преданные Леониду Ильичу.
«После снятия Хрущева отношение Брежнева к Микояну резко изменилось, — отмечала Нами Микоян. — Анастас Иванович это почувствовал и подал в отставку, которая была тотчас принята».
На пенсии Микоян плотно засел за мемуары, благо ему действительно было что вспомнить. В последние годы он совершенно отошел от политических дел и тихо доживал свой век в окружении родных и близких.
«В ходу была пословица: "От Ильича до Ильича без инфаркта и паралича", — заключил Черемин. — От Ленина и до Брежнева он занимал высокие государственные посты, был в обойме Сталина и первоначально поддерживал всю его политику. Позже у них начались определенные трения. Если бы не кончина Сталина в марте 1953-го, Микоян вряд ли остался бы в высшем руководстве. Вся его деятельность на разных постах показывает, что это была самостоятельная фигура, приносившая новые веяния в наше государство. Его связи с заграницей, с США привели к тому, что в СССР коренным образом изменилась промышленность. Именно Микоян понимал, что надо как-то и кормить народ. Это был государственный деятель высокого уровня».