Российским сиротам дают жилье, бесплатное образование и ряд льгот — так они часто оказываются даже в более выигрышном положении, чем дети из небогатых семей в крупных городах. Однако государственная помощь парадоксальным образом не помогает большинству из них добиться успеха. Почему это происходит — впервые в России попытались выяснить исследователи Жанна Чернова и Лариса Шпаковская в книге «Путевка в жизнь. Социологическое эссе об образовании, классовом неравенстве и социальном исключении в России», которая вышла в издательстве Европейского университета. «Лента.ру» узнала у Жанны Черновой, что не так с выстроенной в стране системой и что это значит для всех россиян.
«Лента.ру»: Почему вы решили сравнивать две группы: детей из среднего класса и выпускников детских домов?
Чернова: За этим стоят две истории. Первая связана с нашими исследовательскими интересами. Начиная с 2000-х годов я исследовала ответственное родительство, семью и изменения, которые происходили тогда. Позже мы начали параллельно изучать реформу детских домов и судьбы их выпускников.
Мы видели разницу, которая есть в судьбах и траекториях детей, чьи родители условно относятся к «Первой России», и воспитанников детских домов, но нам было интересно, в чем именно заключаются различия в успешности их адаптации.
Интересно еще то, что у сирот есть несколько иная ситуация, когда дело касается социальной семейной политики. Государство предоставляет им достаточно много возможностей — жилье, льготы.
Это еще больше подогрело наш интерес к изучению этой темы, потому что, с одной стороны, сироты находятся не в самом плохом положении, но тем не менее адаптация к взрослой жизни и успешность жизненных стратегий у них невысоки. У нас нет точной статистики, какой процент сирот успешно устраиваются в жизни, но на уровне обыденного представления есть четкое мнение, что их не очень много.
Мы решили рассмотреть и подчеркнуть различия, связанные не только с фактом наличия родителей, а именно качеством и стилем родительства, которые практикуют представители городского образованного класса, что и становится в дальнейшем преимуществом для их детей.
Можно ли тогда говорить о том, что на такие различия в жизненных траекториях очень сильно влияет ответственное родительство?
Да, конечно. Это метафора, которая используется в социологии семьи и подчеркивает, что родительство — это не только выполнение ожидаемой социальной роли, но и сознательная рефлексия внутри нее.
Стиль воспитания отсюда становится более демократичным и детоцентристским. К мнению детей прислушиваются, вместе с ними делают осознанный выбор секций и прочих вещей.
Теоретики отмечают, что одна из важных характеристик современного общества — это институциональная рефлексия, когда сами учреждения принуждают человека к умению выбирать и понимать свои желания. Яркие примеры — выбор из 10 видов йогурта в магазине, майноры в бакалавриате, где студенты могут выбирать дополнительные предметы, не относящиеся к их основной профессии. Это все связано с рефлексией и результатом ответственного родительства, что помогает детям, выросшим в такой среде, быть более конкурентоспособными.
Соответственно, у выпускников детских домов этот навык практически не развит, поэтому они проигрывают. Институциональная форма заботы, в которой они находятся, просто не заточена под ответственное родительство, в детских домах часто используют устаревшие педагогические практики.
Можно ли сказать, что воспитанников детских домов чаще всего настраивают на какие-то определенные профессии, которые не требуют получения высшего образования?
Чаще всего сироты находятся в трех институциях одновременно, в которых в какой-то момент есть критическая точка невозврата или отсечения.
После девятого класса логика школ прагматична — она направлена на то, чтобы воспитанники детских домов, как и другие дети с особыми образовательными потребностями (например, мигранты), «выталкивались» из массовой школы. Это напрямую связано с баллами ЕГЭ, которые являются одним из показателей эффективности региональных властей.
Какое-то количество учащихся оттягивает на себя СПО [среднее профессиональное образование], и им это тоже выгодно. Им нужно закрыть бюджетные места, на которые есть либо недобор, либо не очень много желающих.
Последний институт, который сам заинтересован в том, чтобы сироты шли в СПО, — это сами детские дома. Они испытывают проблемы со старшим подростковым возрастом, поэтому им легче передать детей, по сути, в ту же самую среду. Там есть воспитатель, общежитие, и они таким образом снимают с себя ответственность и отчитываются, что дети не болтаются на улице, а учатся.
Кроме того, сотрудники детских домов ориентируют своих воспитанников на то, чтобы они получали специальности, которые смогут быстро их прокормить. Сиротам надо достаточно быстро повзрослеть и в районе 23 лет стать экономически независимыми. И в этом случае кажется, что профессии в университете требуют более длительной профессиональной адаптации, а некоторые специальности в СПО и вовсе больше оплачиваются, чем какие-то офисные позиции.
Может быть, тогда эту ситуацию c заранее заданным жизненным путем может изменить наставничество?
Да, безусловно. У детей есть потребность в значимом взрослом, наставничество может помочь ее решить. После реформы 2014 года все говорили о том, что дети должны воспитываться в маленьких группах, но это тоже работает не до конца, потому что один воспитатель не может уделять время всем, может заболеть или вовсе уволиться.
Наставник же здесь длительное время общается с ребенком, видит изменения в его поведении и может составить полную картину его жизни.
И последнее — это то, что наставник может стать тем человеком, который защищает интересы подростка перед другими социальными институтами, может подсказать, как и куда обратиться. По сути, это неофициальное родительство.
В книге вы пишете, что дети из среднего класса участвуют в образовательной гонке. А в какой гонке тогда участвуют сироты?
Дети из образованного среднего класса участвуют в образовательной гонке, потому что она практически равна жизненному успеху. При всей критике высшего образования и того факта, что диплом не гарантирует престижное место, оно все равно открывает профессиональные перспективы, и в этом смысле образование работает как институциональный лифт. И чем лучше будет образование у ребенка из среднего класса, тем лучше будет работа и больше возможностей.
У сирот, если говорить жестко, здесь происходит не гонка, а некая борьба за выживание и «нескатывание».
Являются ли сами родители детей среднего класса сторонниками идеи, что сироты, мигранты и другие «отстающие» дети не должны учиться в одном классе с их детьми?
Да, к сожалению, это грустная и не новая история для среднего образованного городского российского класса. С одной стороны, люди, которые к нему относятся, являются некими социальными новаторами и проводниками, потому что они стремятся дать детям лучшее будущее.
Их начинают рассматривать как дорогостоящий проект, родители заинтересованы, чтобы их усилия оправдались, поэтому других детей с особыми образовательными потребностями пытаются исключить из школ, перевести на домашнее обучение. Именно поэтому инклюзивные школы очень часто сталкивались с непониманием именно со стороны родителей здоровых детей.
Эта история показывает, что образованный средний класс заточен на то, чтобы жить в комфортных условиях. И они выражаются в том, что у людей есть запрос на социальное здоровье — они хотят общаться с такими же успешными и улыбающимися людьми.
Другие группы учеников, которые не попадают под этот стандарт, рассматриваются как неудобные. Учителя косвенно здесь выступают за родителей среднего класса, потому что ученики из условно хороших семей приятнее, с ними проще и лучше работать, чем со сложными детьми. Плюс институт массовой школы устроен так, что у учителей нет возможности реализовывать разные подходы к социальным группам.
Есть ли в таком случае у сирот собственные траектории развития жизненного пути?
Да, есть. Когда мы исследовали биографии воспитанников детских домов, то выяснили, что наши результаты вписываются в три истории.
Первая — это история успеха, когда выпускник детского дома получил образование, профессию и через них повысил свой социальный статус. Вторая — это воспроизводство и удержание нынешней жизненной позиции. Третья — это скатывание, когда социальный статус сироты значительно понижается.
Еще раз повторю, что, к сожалению, у нас нет статистики о том, какая стратегия популярнее, но по биографическим интервью, публикациям в СМИ и каким-то высказываниям бывших воспитанников мы поняли, что вторая и третья стратегии являются наиболее массовыми.
Какая влияет больше количественно — сложно сказать. В широком смысле здесь хорошо не потерять те ресурсы и возможности, которые получает воспитанник детского дома при выпуске. Хотелось бы, чтобы это была восходящая стратегия, но речь идет чаще всего об удержании позиции и «нескатывании» куда-то вниз.
А какие выпускники детских домов больше склонны к «скатыванию»?
Однозначного ответа здесь нет. Тут влияют множество факторов. Например, образовательное пространство региона и его насыщенность. Если регион депрессивный, то возможностей меньше. Многое зависит от разнообразности культурного пространства, неравномерности распределения НКО, которые занимаются помощью и поддержкой детей в крупных городах.
Не видела таких данных, но было бы интересно посмотреть на статистику распространения наставничества по всем детским домам. Думаю, его наличие сильно уменьшает риск «скатывания».
Можно ли говорить о том, что история со средним классом — это уже постсоветская Россия, в то время как детские дома — больше советская система?
Сложный вопрос, насколько мы можем разделить эти два понятия. Средний класс вряд ли применим к СССР, но если мы говорим про позднесоветский период, то многие практики и ценности, связанные с образованием, сложились уже тогда, просто они не были такими массовыми.
Например, в советское время спецшколы с углубленным изучением английского языка уже были. И туда, с одной стороны, попадали по прописке, но в то же время там учились и дети интеллигентных родителей.
В постсоветской России просто сложилось образовательное пространство, которое стало более массовым. Возникли в том числе государственные и частные учебные учреждения.
Детский дом как форма заботы и воспитания — это какая-то в целом советская история. Реформа 2014 года была направлена на то, чтобы изменить форму институциональной заботы. Другой вопрос, насколько она была успешна, хотя какие-то изменения все же возникли. Например, воспитанники детских домов стали ходить вместе со всеми в школы, у них появились постоянные воспитатели. Но какие-то советские практики все равно воспроизводятся в новых стенах и интерьерах.
Есть ли предпосылки к тому, что в будущем путевок в жизнь станет больше для выпускников детских домов?
Да, предпосылки есть. Многие НКО федерального и регионального уровня занимаются поддержкой детей-сирот. Они уже поняли необходимость подтягивания по школьным оценкам.
Например, фонд «Арифметика добра» нанимает репетиторов, чтобы повысить средний балл детей. Сотрудники понимают, что в будущем это даст больше возможностей выбора тех специальностей и вузов, куда будут поступать выпускники.
Как на выпускников детских домов влияют государственные льготы?
С одной стороны, это хорошо, что государство предоставляет поддержку, но другой вопрос, насколько она эффективна. Такая поддержка, как, например, обучение на полном государственном обеспечении, дает возможность поменять специальность, но вместе с тем приводит к тому, что воспитанники чаще всего переходят с одной малопрестижной профессии на другую. Здесь не нужно отказываться от образовательной поддержки, но делать ее более адресной.
Кроме того, в 23 года практически все льготы и пособия заканчиваются, и в среднем молодые люди выходят на рынок труда в 25-27 лет.
Помогают ли в адаптации сиротам программы по финансовой грамотности?
Проблема заключается в том, что детей пытаются сделать взрослыми в короткий период времени. Им дают знания, которые не являются релевантными по их опыту и возрасту. Им рассказывают о деньгах, каких-то правовых вопросах, психологии отношений. Чаще всего к выпуску они забывают, что им объясняли в детском доме. Педагоги должны учитывать возрастную психологию, жизненный опыт и приоритет информации.